– И что?
– И то. Сейчас весна. Значит, погода исправится.
– Вы носите шлепанцы в знак того, что верите в лучшее?
– Можно сказать и так.
Эд не представлял, как на это ответить.
– Ладно, теперь моя очередь. – (Он ждал.) – Вам приходило в голову уехать и бросить нас сегодня утром?
– Нет.
– Вранье.
– Ладно. Быть может, на минуту. Ваша соседка собиралась разбить мне голову бейсбольной битой, а ваш пес ужасно воняет.
– Пфф. Это все отговорки.
Он услышал, как Джесс ерзает на сиденье. Она спрятала ноги под одеялом. Ее волосы пахли шампунем. Эду вспомнились батончики «Баунти».
– И почему вы не уехали?
Он с минуту размышлял, прежде чем ответить. Возможно, потому, что не видел ее лица. Возможно, потому, что где-то между третьим и четвертым стаканчиком решил, что она вполне ничего. Возможно, выпивка и поздний час ослабили его оборону, поскольку в обычном состоянии он бы так не ответил.
– Потому что недавно я сделал большую глупость. И возможно, в глубине души мне хотелось сделать что-нибудь хорошее.
Эд ожидал, что Джесс что-нибудь скажет. Даже отчасти надеялся. Но она промолчала.
Он еще несколько минут смотрел на фонари, прислушивался к дыханию Джессики Рей Томас и думал о том, как славно спать рядом с другим человеком. Большинство дней он чувствовал себя невыносимо одиноким. Он подумал о крошечных ступнях с идеально отполированными ноготками. А затем явственно увидел поднятую бровь сестры и понял, что, наверное, слишком много выпил. Не будь идиотом, Николс, сказал он себе и повернулся к Джесс спиной.
Эд Николс думал о своей бывшей жене и о Дине Льюис, пока нежные, меланхоличные мысли не сменила неукротимая злость. А затем внезапно стало холодно и серо, у него отнялась левая рука, и он только через пару минут понял, что это не просто стук – это охранник стучит в водительское окно, чтобы сказать, что на парковке нельзя спать.
14. Танзи
На шведском столе за завтраком было четыре вида плюшек, три вида фруктового сока и целая полка порционных пакетиков хлопьев, которые мама считает невыгодными и никогда не покупает. Мама постучала в окно в четверть девятого, велела надеть куртки на завтрак и запихать в карманы как можно больше еды. Ее волосы были примяты, на лице – ни капли косметики. Танзи заподозрила, что спать в машине оказалось не так уж замечательно.
– Никакого масла или джема. И только то, что можно есть руками. Рулетики, маффины и так далее. Да смотрите не попадитесь. – Мама обернулась на мистера Николса. Он, похоже, спорил с охранником. – И яблоки. Яблоки – это здоровая еда. И еще, может быть, пару ломтиков ветчины для Нормана.
– Куда я положу ветчину?
– Или сосиски. Заверни в салфетку.
– Разве это не воровство?
– Нет.
– Но…
– Ты всего лишь возьмешь чуть больше, чем сможешь съесть сразу. Ты просто… Представь, что у тебя гормональное заболевание и поэтому ты ужасно, ужасно голодная.
– Но у меня нет гормонального заболевания.
– Но могло бы быть. В этом весь смысл. Ты голодный, больной человек, Танзи. Ты заплатила за завтрак, но тебе надо много есть. Больше, чем в обычной жизни.
Танзи скрестила руки на груди:
– Ты говорила, что воровать нехорошо.
Больше, чем в обычной жизни.
Танзи скрестила руки на груди:
– Ты говорила, что воровать нехорошо.
– Это не воровство. Мы просто оправдаем потраченные деньги.
– Но мы не платили за гостиницу. Мистер Николс платил.
– Танзи, пожалуйста, просто сделай, что я говорю. Вот что, нам с мистером Николсом надо уехать с парковки на полчаса. Просто наберите еды, вернитесь в номер и будьте готовы к отъезду в девять. Хорошо?
Она наклонилась, поцеловала Танзи через окно и побрела обратно к машине, запахнув куртку. Затем остановилась, обернулась и крикнула:
– Обязательно почисть зубы! И не забудь учебники по математике.
Никки вышел из ванной. На нем были слишком тесные черные джинсы и футболка с надписью «ПОФИГ».
– Ты ни за что не спрячешь в них сосиску, – сказала Танзи, глядя на его джинсы.
– Спорим, я спрячу больше, чем ты?
Их взгляды скрестились.
– Попробуй! – ответила Танзи и побежала одеваться.
Мистер Николс наклонился и щурился сквозь лобовое стекло на Танзи и Никки, бредущих через парковку. Честно говоря, подумала Танзи, она бы тоже щурилась. Никки засунул в джинсы два больших апельсина и яблоко и еле ковылял, как будто сходил в штаны по-большому. Танзи была в куртке, несмотря на жару, потому что напихала в карманы толстовки пакетики с хлопьями и без куртки выглядела бы беременной. Они с Никки всю дорогу смеялись.
– Садитесь, садитесь, – приговаривала мама, кидая сумки в багажник и практически запихивая детей в машину и озираясь. – Что вы принесли?
Мистер Николс тронулся с места. Танзи видела, как он поглядывает в зеркало, пока они по очереди выгружают добычу и отдают маме.
Никки достал из кармана белый пакет.
– Три плюшки. Аккуратнее – глазурь прилипла к салфеткам. Четыре сосиски и несколько ломтиков бекона в бумажном стаканчике для Нормана. Два ломтика сыра, йогурт и… – Он натянул куртку пониже, запустил руку в штаны, поморщился, напрягся и вытащил фрукты. – Поверить не могу, что запихал их туда.
– Все, что я могу сказать на этот счет, совершенно недопустимо в разговоре матери и сына.
Танзи прихватила шесть пакетиков хлопьев, два банана и бутерброд из поджаренного белого хлеба с джемом. Она сидела и ела, а Норман смотрел на нее, и два сталактита слюны на его губах свисали все ниже и ниже, пока не растеклись по сиденью машины мистера Николса.
– Женщина за стойкой с яйцами-пашот определенно нас заметила.
– Я сказала ей, что у тебя гормональное заболевание, – пояснила Танзи. – Сказала, что ты должен есть в два раза больше своего веса три раза в день, а не то упадешь в обморок прямо в столовой и можешь вообще умереть.
– Отлично, – похвалил Никки.
– Ты набрал больше, – сказала она, пересчитав добычу. – Но мне положены дополнительные очки за ловкость.
Танзи наклонилась и под перекрестными взглядами осторожно достала из карманов два полистироловых стаканчика кофе, обложенных салфетками, чтобы держались вертикально. Один она протянула маме, другой поставила в держатель для напитков рядом с мистером Николсом.
– Ты гений, – заявила мама, поднимая крышку. – Ах, Танзи, я безумно хочу кофе.
Мама с закрытыми глазами отпила кофе. Танзи не знала, в чем дело – в том, что они отлично справились за шведским столом, или в том, что Никки смеялся впервые за целую вечность, – но на мгновение мама показалась такой счастливой, какой не была с тех пор, как ушел папа.