- Мне следовало бы выбросить все это из памяти, и, возможно, я продолжаю думать о тех событиях лишь потому, что с ними связана смерть моего сына. Ее я забыть не могу!
- Никто от вас этого и не требует. Однако, несмотря ни на что, вы все же смогли заново научиться жить. А чтобы до конца развеять ваши страхи, я даже пойду дальше. Я утверждаю, что вы ждете мужской любви, что она нужна вам, чтобы вполне ожить. Я не обвиняю вас в кокетстве, госпожа Анжелика, но в вас есть что-то, зовущее мужчину к любви.., от вас словно исходит зов: “Люби меня!"
- Разве у вас есть повод обвинить меня в том, что я когда-либо вас завлекала? - возмутилась Анжелика.
- Вы заставили меня пережить очень тяжелые минуты, - угрюмо сказал он.
Под его настойчивым взглядом она снова потупила глаза. Хотя она и не желала себе в том признаться, ей было приятно узнать, что этот непримиримый протестант тоже подвержен слабостям.
- В Ла-Рошели вы еще принадлежали мне одному, жили под моей крышей, - снова заговорил он. - А здесь мне кажется, что к вам прикованы взгляды всех мужчин, и что все они страстно вас желают.
- Вы преувеличиваете мою власть над мужчинами.
- Вовсе нет - мне ли не знать, как она велика? Скажите, кем был для вас Рескатор? Вашим любовником, не так ли? Это бросается в глаза.
Он вдруг грубо стиснул ее руку, и Анжелика подумала, что он на редкость силен, хотя никогда не занимался физическим трудом. Она с горячностью возразила:
- Он никогда не был моим любовником!
- Вы лжете. Вас с ним что-то связывает - когда вы оказываетесь рядом, это становится ясно всем, даже самым наивным.
- Я вам клянусь, что он никогда не был моим любовником.
- Тогда кто же он вам?
- Пожалуй, еще хуже, чем любовник! Он был моим хозяином, он купил меня за очень большие деньги, но я от него убежала прежде, чем он успел мною воспользоваться. И сейчас мое положение при нем, по правде сказать.., двусмысленно, и должна признаться, что я боюсь этого человека.
- Однако он вам очень нравится - это видно любому!
Анжелика хотела было с жаром возразить, однако передумала, и ее лицо озарилось улыбкой.
- Вот видите, мэтр Берн, пожалуй мы только что обнаружили еще одно препятствие к нашему браку.
- Какое же?
- Наши характеры. У нас с вами было время хорошо узнать друг друга. Вы человек властный, мэтр Берн. Будучи вашей служанкой, я старалась вам повиноваться, но не знаю, хватило ли бы у меня на это терпения, стань я вашей женой. Я привыкла сама распоряжаться своей жизнью.
- Что ж, откровенность за откровенность: вы, госпожа Анжелика, тоже женщина властная, и вы овладели моими чувствами. Я долго боролся, прежде чем окончательно это уразумел, потому что мне было страшно осознать, до какой степени вы способны поработить меня. К тому же ваши взгляды на жизнь отличаются такой свободой, которая для нас, гугенотов, непривычна. Мы ни на миг не забываем, что склонны к греху. Мы чувствуем под своими ногами его скрытые западни, его зияющие расщелины. Женщина внушает нам страх.., вероятно потому, что мы виним ее в первородном грехе, от которого пошли все беды. Я поделился моими сомнениями с пастором Бокером.
- И что же он вам ответил?
- Он сказал: “Будьте покорны самому себе. Откровенно признайтесь себе в своих желаниях, которые, в сущности, вполне естественны, и освятите их таинством брака, дабы они возвышали вас, а не губили”.
Я последовал его совету. В вашей власти позволить мне исполнить мои желания. В нашей с вами власти отринуть ту часть нашей гордости, которая мешает нам понять друг друга.
Он приподнялся и, обняв Анжелику за талию, привлек ее к себе.
- Мэтр Берн, вы же ранены!
- Вы отлично знаете, что ваша красота могла бы воскресить и мертвого.
Вчера вечером другие руки обнимали ее с той же самой ревнивостью собственника. Быть может, мэтр Берн прав, и, чтобы почувствовать себя женщиной, ей действительно нужно только одно - мужская ласка? Но когда он захотел поцеловать ее в губы, она безотчетным движением удержала его.
- Не сейчас, - прошептала она. - О, прошу вас, дайте мне еще немного подумать.
Берн судорожно сжал зубы, его челюсти напряглись. Он с трудом овладел собой и от этого усилия заметно побледнел. Отпустив Анжелику, он вновь упал на свою набитую соломой подушку. Он больше не смотрел на Анжелику, а со странным выражением лица уставился на маленький серебряный котелок, принесенный ему мавром Рескатора.
Внезапно он схватил его и с силой швырнул в противоположную переборку.
Глава 4
Прошло уже почти восемь суток с тех пор, как “Голдсборо” покинул Ла-Рошель, взяв курс на запад. Анжелика только что подсчитала дни пути на пальцах. Итак, миновало уже больше недели, а она все еще не дала ответа мэтру Берну.
И ничего не случилось.
Да и что могло случиться? У нее было ощущение, будто она с нетерпением ожидает чего-то необычайно важного.
Как будто недостаточно того, что ей и ее друзьям приходится устраивать свою жизнь заново и притом на пиратском корабле, где их положение так шатко и опасно. Впрочем, усердия и доброй воли у гугенотов было в достатке, и быт понемногу налаживался. “А от ругани госпожи Маниго проку не больше, чем от молитв папистов”, - непочтительно говорил мэтр Мерсело. Что же касается детей, то им жизнь на море казалась очень увлекательной, а неудобств они почти не замечали.
Пастор организовал регулярные молитвенные собрания, так что в определенные часы эмигранты собирались все вместе. При этом, если позволяла погода, вечернее, последнее в этот день чтение Библии проходило на верхней палубе, на виду у странной команды “Голдсборо”.
- Мы должны, продемонстрировать этим не имеющим ничего святого разбойникам тот высокий идеал, который мы несем в наших сердцах и который должны сохранить в его нынешней чистоте, - говорил пастор Бокер.
Старый пастор, давно научившийся проникать в тайны человеческих душ, чувствовал, хотя и не говорил этого вслух, что его маленькой пастве угрожает какая-то опасность, идущая изнутри, и она, возможно, страшнее, чем тюрьма и казнь, которые грозили этим людям в Ла-Рошели. Слишком уж резко и неожиданно эти буржуа и ремесленники были оторваны от родного города, где они в большинстве своем жили богато и занимали прочное положение. И жестокий разрыв с привычным укладом обнажил то, что раньше было скрыто в их сердцах. Даже взгляды у ларошельцев стали иными.
Во время вечерней молитвы Анжелика села чуть поодаль, держа на коленях Онорину, и сквозь вечерний сумрак до нее долетали слова из Священного писания: “Всему свое время, и время всякой вещи под небом... Время убивать и время врачевать... Время любить и время ненавидеть..."
Когда же вернется оно - время любить?
Вокруг все так же ничего не происходило, но Анжелика продолжала ждать. С того первого вечера на корабле, когда она так долго размышляла над разноречивыми чувствами, которые внушал ей Рескатор, он больше не попадался ей на глаза.