Вероятно, подобное сочетание грубости и ласк обеспечивало ему успех у женщин Востока, но мне эта формула не подходит. Если бы я запуталась в его сетях, он превратил бы меня в презренную тварь, в жалкую развратницу... Нет, я и без него уже достаточно натерпелась из-за своих ошибок”.
Но как ни странно, чувство разочарования не проходило. “А ведь, пожалуй, он единственный, кто смог бы..."
Что это было, что с нею сейчас произошло? Этот сладкий трепет, который она ощутила при прикосновении нежных умелых мужских пальцев.., ведь она его узнала: это было пробуждение чувственности, желание предаться страсти... С ним ей не было бы страшно, она была в этом уверена. Однако, глядя в ее глаза, он наверняка увидел в них ужас - а того, что этот ужас внушен не им, он не знал.
Она и сейчас еще не осмеливалась поднять на него глаза.
Как человек умный, Рескатор, похоже, принял свою неудачу философски.
- Честное слово, вы пугливее девственницы. Кто бы мог подумать?
Он оперся о стол и скрестил руки на груди.
- Впрочем, это не может служить вам извинением. Ваш отказ чреват серьезными последствиями. Итак, как же все-таки насчет нашей сделки?
- Какой сделки?
- Когда вы явились ко мне в Ла-Рошели, из ваших слов я понял, что если возьму на борт ваших друзей, то вы в качестве платы вернете мне рабыню, которой я не смог воспользоваться сообразно своим прихотям и правам.
Анжелика почувствовала себя виноватой, словно она была торговцем, который пытается обойти условия контракта.
Когда она бежала по ландам под хлестким дождем, одержимая единственной мыслью - вырвать своих гонимых, обреченных друзей из этой проклятой страны, она понимала, что, обращаясь за помощью к Рескатору, тем самым предлагает ему себя. Тогда все казалось ей легким и простым. Главное - бежать, а остальное не имело значения.
Теперь он давал ей понять, что настало время заплатить долг.
- Но.., вы же сказали, что я вам не нравлюсь? - сказала она с надеждой.
Услышав эти слова, Рескатор от души рассмеялся.
- Женские плутни и вероломство всегда найдут доводы в свое оправдание, пусть даже самые неожиданные, - проговорил он между двумя взрывами хриплого хохота, от которого Анжелике сделалось не по себе. - Дорогая моя, здесь я хозяин! Я могу позволить себе менять свои мнения обо всем, в том числе о вашей особе. В гневе вы довольно соблазнительны, и в вашей порывистости есть своя прелесть. Признаюсь, я уже несколько минут мечтаю избавить вас от чепца и от этой вашей дерюги, чтобы еще больше обнажить то, что вы сейчас столь любезно мне показали.
- Нет, - сказала Анжелика, запахнув на груди плащ.
- Нет?
Он приблизился к ней с напускным безразличием. Какая тяжелая, какая неумолимая у него поступь! При всей непринужденности манер, отличавшей его от чопорного идальго, человек он был железный. Порой это забывалось. Он отлично умел забавлять, развлекать. Но затем вновь проявлялась его суровая непреклонность, и тогда Анжелике становилось страшно.
Сейчас она чувствовала, что всей ее силы: и физической, и нравственной - не хватит, чтобы противостоять ему.
- Не надо, - сказала она торопливо. - Это невозможно! Вы чтите законы ислама - вспомните же, что они запрещают обладать женщиной, имеющей мужа. Я уже дала слово одному из моих спутников. Мы собираемся пожениться.., через несколько дней.., здесь, на корабле.
Она говорила первое, что приходило в голову.
Ей нужно было срочно, немедленно воздвигнуть стену между ним и собой. Сверх всякого ожидания ее слова как будто достигли цели.
Рескатор резко остановился.
- Вы сказали: одному из ваших спутников? Тому, который ранен?
- Да.., да.
- Тому, который знает?
- Что знает?
- Что вы заклеймены.
- Да, ему.
- Черт побери! Для кальвиниста он человек смелый! Жениться на такой потаскухе!
Эта вспышка поразила Анжелику. Она ожидала, что он встретит ее сообщение какой-нибудь циничной насмешкой. А он, кажется, был глубоко задет.
"Это потому, что я заговорила о законах ислама, которые ему, должно быть, дороги”, - подумала она.
Словно прочитав ее мысли, он яростно бросил:
- Законы ислама мне так же безразличны, как и законы христианских стран, откуда вы бежите.
- Вы святотатствуете, - испуганно сказала Анжелика. - Вспомните: разве вы только что не признали, что мы спаслись от бури только благодаря Божьей милости?
- Бог, которому я возношу благодарность, имеет лишь отдаленное сходство с богом - соучастником несправедливостей и жестокостей вашего мира... Вашего прогнившего Старого Света... - со злостью добавил он.
Эта резкая обличительная речь нисколько не напоминала его обычную манеру разговора. “Я его задела”, - опять подумала Анжелика.
Она была ошеломлена этим, чувствуя себя как Давид, неожиданно для себя поразивший Голиафа при помощи жалкой пращи.
Рескатор опять устало опустился в кресло у стола и, взяв из ларца тяжелое ожерелье, начал рассеянно пропускать жемчужины между пальцами.
- Вы давно его знаете?
- Кого?
- Вашего будущего супруга.
В его голосе опять зазвучал сарказм.
- Да.., давно.
- Несколько лет?
- Несколько лет, - ответила она, на миг припомнив молодого всадника-протестанта, который любезно подсадил ее к себе в седло на дороге из Парижа в Шарантон, пятнадцать лет назад, когда она, оборванная, босоногая нищенка, пыталась разыскать цыган, похитивших ее маленького Кантора.
- Он отец вашей дочери?
- Нет.
- Даже так!
Рескатор издевательски рассмеялся.
- Вы знаете его несколько лет, но это все же не помешало вам завести ребенка от красивого рыжего любовника!
Анжелика не сразу сообразила, что он имеет в виду. “Какой рыжий любовник?.."
Потом кровь бросилась ей в лицо, и ей лишь с трудом удалось сохранить самообладание. Глаза ее метали молнии.
- Вы не имеете права так со мною разговаривать! Вы ничего не знаете о моей жизни, не знаете, при каких обстоятельствах я познакомилась с мэтром Берном... При каких обстоятельствах у меня появилась дочь... По какому праву вы оскорбляете меня? По какому праву вы допрашиваете меня, как.., как полицейский?
- Я имею на вас все права.
Он сказал это бесстрастно, мрачным тоном, который, однако, испугал Анжелику куда больше, чем любые угрозы. “Я имею на вас все права..."
В его словах ей чудилось что-то неотвратимое, они звучали, словно голос рока.