.. Дворца больше нет. Он был самым богатым феодалом во всем французском королевстве. Его богатства - конфискованы... Он был всемирно известным ученым... Теперь его никто не знает, да и где бы он мог заниматься своей наукой?.. Что осталось из того, что вы любили в нем?..
- Дегре, вы не способны понять любовь, которую внушает такой человек.
- Ладно, я понимаю, что он умел окружать себя чарами, неотразимыми для женского сердца. Но раз все эти искусительные чары исчезли?..
- Дегре, не заставляйте меня думать, что у вас так мало опыта. Вы же ничего не понимаете в том, как любят женщины.
- Немного понимаю в том, как любите вы. Он положил ей руки на плечи, повернув так, чтобы она увидела себя в высоком овальном зеркале, окаймленном резной золоченой рамой.
- Десять прожитых лет оставили свой след на вас, на вашей коже, в ваших глазах, в вашей душе, на вашем теле. И какие это были годы! Скольким любовникам вы отдавались...
Щеки ее запылали, но она вырвалась, по-прежнему дерзко глядя на него.
- Да, я знаю. Но все это не имеет отношения к любви, которую я питаю к нему... которую буду питать вечно. Говоря между нами, господин Дегре, что бы вы подумали о женщине, получившей в дар от природы некоторые способности и не использовавшей их хотя бы частично, чтобы выпутаться из беды, когда осталась одна, всеми брошенная, в последней крайности и нужде? Вы бы назвали ее идиоткой и были бы правы. Пусть я кажусь вам циничной, но и сейчас я, не колеблясь, воспользовалась бы своей властью над мужчинами, чтобы добиться цели. А мужчины, все мужчины, которых я знала после него, что они представляли для меня? Ничто.
Она гневно взглянула на него.
- Ничто, понимаете? И теперь я испытываю ко всем им что-то вроде ненависти. Ко всем им.
Дегре задумчиво разглядывал свои ногти.
- Я не так уж убежден в вашем цинизме. - Он глубоко вздохнул. - Мне помнится один маленький поэт-замарашка... Ну, а к прекрасному маркизу Филиппу дю Плесси разве вы не испытывали никакой нежности, никакого живого чувства?
Oнa просто встряхнула тяжелой копной своих волос.
- Ах, Дегре, вам не понять. Мне надо было ошибаться, учиться жить, делать попытки... Женщине так нужно любить и бкть любимой... Но память о нем не оставляет меня, это вечно колющая боль.
Она вытянула вперед руку и посмотрела на нее.
- Тогда, в Тулузском соборе, он надел мне на палец золотое кольцо. Это, пожалуй, единственное, что осталось между нами, но разве эта связь не сохраняет силу? Я его жена, и он мой супруг. Я всегда буду принадлежать ему, и он всегда будет принадлежать мне. Вот почему я отправлюсь искать его... Земля велика, но если есть на земле место, где он живет, я отыщу его, даже если быт пришлось всю жизнь потратить на поиски... Хоть сто лет!..
Тут голос ее прервался, потому что она представила себя состарившейся и отчаявшейся странницей на пыльной и жаркой дороге.
Дегре подошел и обнял ее.
- Ну-ну, моя маленькая, я говорил с вами довольно свирепо, но вы, можно сказать, отплатили мне той же монетой.
Он сжал ее так, что она вскрикнула, а затем опять уселся в сторонке и с озабоченным видом задымил трубкой. Через минуту он произнес:
- Ладно! Раз уж вы решились совершать глупости, испортить свою жизнь, лишиться состояния, а может быть, и самой жизни, и никому не остановить вас, так что же вы собираетесь делать?
- Я не знаю, - ответила Анжелика и задумчиво проговорила:
- Может быть, надо отыскать этого Калистера, бывшего лейтенанта мушкетеров? Только он, если помнит что-то, может избавить нас от сомнений относительно утопленника из Гассикура.
- Это уже сделано, - лаконично ответил Дегре. - Я нашел этого бывшего офицера. Он признался в конце концов, что утопленник пришелся очень кстати, чтобы можно было выпутаться из скверной ситуации и что у этого утопленника было очень мало общего с бежавшим узником.
- Да, конечно, - проговорила Анжелика, загораясь надеждой. - Значит, надежнее будет другой след - тот прокаженный нищий?..
- Кто знает?
- Надо поехать в Понтуаз и расспросить монахов этой маленькой обители, где он появлялся.
- Уже сделано.
- Как же?
- Если все рассказывать... Я воспользовался случаем - там, в тех местах, следовало произвести допрос, и заехал в этот монастырь, чтобы потрясти их колокола.
- О, Дегре, вы поразительный человек!
- Сидите на месте, - хмуро отозвался он. - Ничего особенного я там не узнал. Аббат рассказал мне почти то же, что мушкетерам, которые расспрашивали его. Но один старенький монах, занимающийся лечением братии, которого я нашел в саду, среди лекарственных растений, вспомнил важную подробность. Охваченный жалостью к несчастному, он хотел смазать бальзамом его язвы и вошел в сарай, где изнуренный бродяга то ли спал, то ли прощался с жизнью. «Это был не прокаженный, - сказал монах. - Я поднял тряпку, которой было закрыто его лицо. На нем не было язв, оно было все в глубоких шрамах».
- Значит, это был он! Не правда ли, это был он? Но почему он оказался в Понтуазе? Неужели он хотел вернуться в Париж? Какое безумие!
- Безумие, которое такой человек, как он, мог совершить ради такой женщины, как вы.
- Но у ворот города следы его теряются. - Анжелика в лихорадочной спешке бросилась перелистывать бумаги. - Говорят все же, что его видели в Париже.
- Это мне кажется невероятным! Он же не мог туда пробраться. Ведь после его бегства были отданы строжайшие приказы о наблюдении за всеми входами в город. Потом обнаружение утопленника в Гассикуре и отчет Арно де Каллистера положили конец тревогам. Дело закрыли. Для очистки совести я еще порылся в архивах. Ничего, сюда относящегося, нигде не обнаружилось.
Тяжелая тишина легла между ними.
- Это все, что вам известно, Дегре?
Полицейский прошелся несколько раз по комнате прежде чем ответить:
- Нет! - Он прикусил трубку и пробормотал сквозь зубы:
- Известно...
- Что же? Скажите!
- Ну, ладно. Вот что: года три назад или чуть больше пришел ко мне один человек, священник, с глазами цвета расплавленного свинца на лице цвета церковной свечки, один из тех, кто сам едва дышит, но стремится спасти весь мир. Он хотел знать, тот ли я Дегре, который в 1661 году был назначен адвокатом на процессе графа Пейрака. Он тщетно разыскивал меня среди моих коллег во Дворце правосудия и с большим трудом узнал под мрачным обликом полицейского. Удостоверившись, что я действительно бывший адвокат Дегре, он назвал свое имя. Это был отец Антуан из ордена, созданного Венсанном де Полем. Он был тюремным священником и в этом звании провожал графа де Пейрака на костер.
В памяти Анжелики всплыл силуэт маленького священника, сидевшего, словно окоченевший кузнечик, возле углей костра.
- После множества оговорок он спросил, не знаю ли я, что стало с женой графа де Пейрака. Я отвечал, что знаю, но хотел бы прежде узнать, кто интересуется ею, женщиной, чье имя все уже забыли. Он очень смутился и сказал, что часто думал об этой несчастной, всеми покинутой женщине, молился за нее и желал бы, чтобы судьба стала к ней милосерднее.