Признаю, что он очень интересуется этой работой, в которой видит отображение своего триумфа... Но этого недостаточно, даже чтобы заплатить мне сумму, необходимую для завершения картины! Я даже вынужден был обратиться к цивильному листу <Сумма, предусмотренная государственным бюджетом на личные расходы монарха и на содержание его двора.>, куда включены назначенные к уплате долги двора Карла Десятого, чтобы мне заплатили гонорар за "Битву при Пуатье", заказанную мне герцогиней де Берри...
- Если вам нужны деньги, я могу добиться для вас ссуды.., а хотите, сама дам вам необходимую сумму.
Улыбка, скорее похожая на гримасу, мелькнула на его смуглом, красивом лице, которое могло бы принадлежать какому-нибудь восточному принцу.
- Нет, спасибо, дорогая моя. Только не вы! Я хочу получить то, что мне причитается, ни больше, ни меньше. Что же касается короля, может быть, есть способ представить вас ему, не дожидаясь, пока он явится сюда. Это может затянуться. А вы говорите, время не терпит?
- Для нее, а не для меня! - ответила Гортензия, кивком указав на незаконченное полотно. - Но вы о чем-то подумали?
- О прогулке, обычной прогулке, которую мы могли бы совершить с вами. Например, что вы скажете о следующем вторнике?
- Вторник? Но ведь сегодня только пятница...
- А завтра Рождество, а потом воскресенье. Король и его семейство скорее всего проведут эти дни в своем имении в Нейи. То, что я вам предлагаю, возможно не раньше вторника. Не желаете ли вы разделить со мной завтрак? Могу предложить вам кролика и яблочный пирог. Это пробудит массу воспоминаний, - добавил он с ослепительной улыбкой.
Но поскольку Гортензия в ответ только слабо улыбнулась, Делакруа нахмурил брови.
- А-а... - протянул он, потом, помолчав, добавил с необычной для него мягкостью:
- А ваши любовные дела? Там тоже не все гладко?
Чтобы скрыть волнение. Гортензия прошлась по мастерской, потрогала занавески, скрывающие диван с подушками, где они с Жаном тогда весь день напролет предавались любви, ширму с умывальником, погладила литографский камень, восхищенным взором обвела загромождавшие стол рисунки и наконец остановилась у большой железной печи, протянув к ней озябшие руки. Только потом, почувствовав себя немного увереннее, повернулась к художнику.
- Не могу сказать, чтобы они были плохи, - со вздохом отвечала она. - Просто жизнь - сложная вещь, я имею в виду совместную жизнь. Мы такие разные с ним...
- Но прекрасно дополняете друг друга, что гораздо лучше.
- Наверное. И мы могли бы быть так счастливы, если бы не было никого вокруг.
- Никого?
- Ну, всех тех людей, что живут вокруг нас. Вы представить себе не можете, что такое провинция, друг мой. Жан незаконнорожденный, у него даже имени нормального нет, а у меня сын, ради которого я должна сохранить свою репутацию. По крайней мере так внушают мне все.
- А вам эта репутация глубоко безразлична?
- Думаю, да. Только счастье имеет значение. А с течением времени оно кажется мне таким хрупким.
Жан решил поселиться в полутора лье от меня, в развалинах замка Лозаргов, чье имя он никогда не будет носить. А я с этим не могу смириться.
- И все же вы должны. Я мало виделся с вашим другом, Гортензия, но, думаю, он из тех, кто не признает оков, пусть это даже кольцо любимых рук. Так что не старайтесь. Оставьте ему свободу. Он всегда будет возвращаться к вам.
- Может быть, вы и правы.
Так что не старайтесь. Оставьте ему свободу. Он всегда будет возвращаться к вам.
- Может быть, вы и правы. Но это так трудно, особенно если любить так, как люблю я.
- А он хочет, чтобы вы любили его иначе, не так ли?
- Возможно. Но я мешаю вам работать. Прошу вас, возьмите свои кисти...
- При одном условии, что вы побудете здесь еще немного. Я так рад увидеть вас снова. Вы расскажете мне о вашей Оверни, о вашей жизни. Мне кажется, что я никогда не узнаю вас до конца...
Гортензия осталась у него еще на час, наблюдая, как Делакруа выписывает летнее небо, заволакиваемое пушечным дымом, слушая его рассказы о парижских событиях, которые произошли за те несколько месяцев, что она провела в Оверни (ей показалось, что это было на другой планете). Он рассказал о том, что было известно об английской ссылке короля Карла X, о громком процессе над его министрами. Народ жаждал крови, требуя выдачи тех, кто в июле отдал приказ стрелять по восставшим. В октябре чуть не вспыхнул мятеж, когда под окнами Пале-Рояля собралась толпа, скандировавшая: "Смерть министрам.., или голову короля Луи-Филиппа!"
- Трудно управлять страной в таких условиях, - говорил Делакруа. - К чести короля, он не уступил давлению. Полиньяк был приговорен.., к гражданской казни, что для него страшнее плахи. Других приговорили к различным наказаниям. Нет, Луи-Филиппу досталась не такая уж завидная доля, как может показаться.
Против него ополчились и те, кто стоял за республику, и бонапартисты; даже те, кого он вернул в армию, не колеблясь будут приветствовать Орленка <Прозвище сына Наполеона.>, если он появится здесь. Потому он и хочет создать некую третью силу, привлекая на свою сторону буржуазию. Все его министры - выходцы из этой среды, да и новый церемониал, когда при дворе собирается больше бакалейщиц, чем герцогинь, преследует эту цель... Все это создает довольно странную атмосферу, которая сбивает с толку французов и вводит их в заблуждение. Они думают, что Луи-Филипп - слабый человек, этакий добряк, из-за чего пресса (с которой, впрочем, приходится считаться все больше) часто избирает его своей мишенью. Он либо не реагирует вовсе, либо реагирует очень вяло, по крайней мере внешне; боюсь, однако, как бы это царствование не ознаменовалось целой вереницей тщетных предосторожностей, странных дел, таких, как прелюбопытное "самоубийство" старого принца Конде, повесившегося на оконном шпингалете в замке Сен-Ле, предварительно завещав свое огромное состояние молодому герцогу д'Омаль, четвертому сыну короля.
- Почему вы сказали "прелюбопытное самоубийство"? - невольно заинтересовалась Гортензия, несмотря на одолевавшие ее заботы.
- - Потому что есть большая вероятность, что эту грязную работу взяла на себя любовница принца, английская проститутка, которой тот пожаловал титул баронессы де Фешер. Ее никто так и не потревожил, и она преспокойно живет себе в замке, который он ей оставил.
- Надеюсь, вы не считаете, что король был ее сообщником?
- Ну, это слишком грубое слово. Скажем, эта история его вполне устраивает, и он закрыл на все глаза.
Когда заходит речь о власти и о деньгах, даже души, слывшие самыми возвышенными, могут избрать довольно странные пути. В бытность свою графом Прованским, "добрый король Людовик Восемнадцатый" повел себя низко по отношению к родному брату Людовику Шестнадцатому и своей невестке Марии-Антуанетте... Не говоря уже о племяннике, несчастном Людовике Семнадцатом. Внешне Луи-Филипп спокойный, надежный, крепкий человек. Но поди узнай, что у него на уме. Он напоминает сфинкса, портрет которого я не взялся бы писать.