— Он встал как вкопанный. — Уилла, но не может же сейчас быть 2006 год, правда? Двадцать первый век?
Не успела она ответить, как послышалось клацанье когтей по асфальту. На сей раз за ними трусила целая стая из четырех волков. Самый большой, вожак, был Дэвиду уже знаком — такую лохматую шкуру ни с чем не спутаешь. Сейчас его глаза горели ярче. В каждом, словно лампа на дне колодца, плавало по полумесяцу.
— Они нас видят! — с восторгом закричала Уилла. — Видят, Дэвид!
Она встала коленом на белую полоску разметки и вытянула руку, зацокав языком:
— Сюда, малыш! Ко мне, ко мне!
— Уилла, лучше не надо.
Она пропустила его слова мимо ушей. В этом вся Уилла. У нее обо всем свои представления. Это она предложила поехать в Сан-Франциско на поезде, потому что ей хотелось узнать, каково это — трахаться в скоростном экспрессе, особенно если вагон немного раскачивается.
— Ну же, малыш, иди к мамочке!
Большой волк подбежал поближе, за ним потрусили самка и двое… как их там называют — годовиков? Зверь поднес морду (ну и зубищи!) к вытянутой руке, и луна залила желтые глаза серебряным блеском. Но вдруг, не успел его нос коснуться кожи Уиллы, волк пронзительно затявкал и отскочил назад — так резко, что встал на дыбы, молотя передними лапами воздух и обнажив белое, точно плюшевое, брюхо. Его семейство кинулось врассыпную. Самец перекувыркнулся в воздухе и с поджатым хвостом припустил в заросли, не переставая визжать. Остальные бросились за ним.
Уилла встала и посмотрела на Дэвида с такой неизбывной горечью, что он уставился себе под ноги.
— Так вот для чего ты не дал мне дослушать музыку и вытащил в эту темень? — спросила она. — Чтобы показать, кем я стала? Да будто я сама не знаю.
— Уилла, мне очень жаль.
— Пока еще нет, но скоро будет. — Она снова взяла его за руку. — Пойдем, Дэвид.
Он отважился поднять глаза.
— Ты не сердишься на меня?
— Чуть-чуть… но у меня теперь есть только ты, и я тебя уже не отпущу.
Вскоре после встречи с волками Дэвид заметил на обочине банку из-под «Будвайзера». Он почти не сомневался, что это ее пинал перед собой, пока не закинул за обочину. И вот она лежала на прежнем месте… потому, разумеется, что на самом деле к ней никто и не притрагивался. Ощущения — это еще не все, сказала Уилла, но вот если сложить их с ожиданиями… тогда получится штука, которую называют разумом.
Он зашвырнул банку в придорожные заросли. Через несколько шагов Дэвид обернулся. Банка лежала там же, где и раньше — где какой-то ковбой выбросил ее из окна пикапа. Может, на пути в «26». Ему вспомнилось старое шоу с Баком Оуэнсом и Роем Кларком, где пикапы называли ковбойскими «кадиллаками».
— Чему ты улыбаешься? — поинтересовалась Уилла.
— Потом расскажу. Времени у нас, если я все правильно понимаю, будет вдоволь.
Они стояли, взявшись за руки, перед станцией Кроухарт-Спрингс, точно Гензель и Гретель перед пряничным домиком. В лунном свете зеленая постройка казалась пепельно-серой, и хотя Дэвид знал, что слова «ВАЙОМИНГ — ШТАТ РАВНОПРАВИЯ» намалеваны красной, белой и синей краской, сейчас это мог быть любой цвет. В глаза ему бросился листок бумага под пластиком, прикрепленный к одному из столбов на крыльце. В дверях, как и прежде, маячил Фил Палмер.
— Эй, сучок! — крикнул старик. — Есть бычок?
— Нет, мистер Палмер, извините, — ответил Дэвид.
— Если не ошибаюсь, кто-то обещал захватить для меня пачку.
— Магазинов по дороге не попалось.
— А там, где ты пропадала, сигарет не продавали, куколка? — полюбопытствовал Палмер.
— А там, где ты пропадала, сигарет не продавали, куколка? — полюбопытствовал Палмер.
Он принадлежал к той породе мужчин, что всех молоденьких женщин называют куколками — об этом говорил сам его вид. А если вас угораздит оказаться в его компании в знойный августовский день, он вытрет лоб и пояснит вам, что духота не из-за жары, а из-за влажности.
— Да, продают, — отозвалась Уилла, — но вряд ли у меня получилось бы их купить.
— И почему же, прелесть моя?
— А вы как думаете?
Вместо ответа Палмер сложил руки на цыплячьей груди. Из здания донеслись крики его жены:
— А на ужин у нас рыба! Час от ч-часу не легче! Фу, терпеть не могу эту вонь! Чертовы крекеры!
— Мы умерли, Фил, — произнес Дэвид. — Призракам сигарет не продают.
Несколько секунд Палмер молча смотрел ему в глаза. Прежде чем он разразился смехом, Дэвид успел почувствовать: старик не просто ему поверил — он давно уже все знал.
— Как только передо мной не оправдывались, когда забывали об обещаниях, — ухмыльнулся Палмер, — но за такое я дал бы специальный приз.
— Фил…
Крики изнутри:
— На ужин рыба! Ух, чтоб тебя!
— Простите, ребятки, — сказал старик. — Труба зовет.
И ушел. Дэвид обернулся к Уилле, ожидая услышать от нее заслуженное: «А чего ты хотел?», однако ее внимание было приковано к листку на столбе.
— Погляди-ка, — позвала она. — Что ты видишь?
Сначала из-за лунных бликов на пластике он вообще ничего не увидел. Тогда Дэвид встал на месте Уиллы.
— Сверху напечатано «СБОР ПОЖЕРТВОВАНИЙ ЗАПРЕЩЕН ПО ПРИКАЗУ ШЕРИФА ОКРУГА САБЛЕТТ», потом примечание мелким шрифтом… всякая дребедень… а внизу…
Она чувствительно ткнула его локтем.
— Хватит валять дурака. Приглядись, Дэвид. У меня нет желания торчать тут всю ночь.
Не видишь дальше собственного носа.
Отвернувшись, он уперся взглядом в железнодорожные пути, поблескивавшие в лунном свете. За ними возвышался вулканический меловой холм с плоской верхушкой. Столовая гора, как в старых вестернах Джона Форда. Так-то, братишка.
Дэвид снова уставился на листок. И как только злой и страшный банкир Вольф Перрипугер Сэндерсон мог спутать «Проход» со «Сбором пожертвований»?
— «ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН ПО ПРИКАЗУ ШЕРИФА ОКРУГА САБЛЕТТ», — прочел он.
— Замечательно. А что под «всякой дребеденью»?
Поначалу две нижние строчки показались Дэвиду набором невнятных символов — возможно, его разум, не желая верить в очевидное, просто не сумел найти безобидного перевода. Тогда он снова взглянул на пути — и без особого удивления отметил, что рельсы уже не поблескивают в темноте: металл давно проржавел, между шпалами пробивалась трава. Дэвид обернулся. Станция превратилась в покосившуюся развалюху с заколоченными окнами, от кровли почти ничего не осталось. С асфальта, который теперь изобиловал трещинами и выбоинами, исчезла надпись «МАШИНЫ НЕ ПАРКОВАТЬ. МЕСТА ДЛЯ ТАКСИ». На стене здания все еще виднелись слова «ВАЙОМИНГ — ШТАТ РАВНОПРАВИЯ», но и они обратились в бледные тени. Прямо как мы, подумал Дэвид.
— Ну давай же, — произнесла Уилла. Уилла, у которой обо всем были свои представления, которая всегда видела, что у нее под носом, и заставляла увидеть тебя, не боясь показаться жестокой. — Считай, это твой последний экзамен. Прочти две последние строчки, и пойдем отсюда.
Он вздохнул.
— Тут написано: «Здание предназначено под снос». Ниже: «Начало работ — июнь 2007 года».