Подражая ей, Беллмен поднял руку в направлении невидимого отверстия, перевел взгляд на свои пальцы, на предплечье. Жест выглядел как попытка что-то ухватить – но что? Пальцы сомкнулись в пустоте. Рука опустилась на колено. Он озадаченно тряхнул головой и повторил движение, как будто имел дело с механизмом, в устройстве которого не до конца разобрался. После еще двух повторов он вновь тряхнул головой, встал и покинул комнату.
Теперь его собственный кабинет. Он был просторнее, чем того требовала необходимость. Дабы впечатлять посетителей – по замыслу архитектора. Беллмен пожал плечами. Он никогда не полагался на размеры помещения, чтобы кого-то впечатлить; и его самого подобные вещи никогда не впечатляли. Впрочем, здесь можно будет сделать перегородку. Из кабинета он прошел в приемную, где будет сидеть его секретарь, выполняя свою работу и контролируя доступ к управляющему. Завершала эту анфиладу комната, в которой не было ничего, кроме сейфа, занимавшего добрую треть пространства. Размеры сейфа – тем более пустого – также не впечатляли Беллмена. Он набрал код, открыл дверцу и запер ее снова.
И опять вверх по лестнице. Все дальше и дальше от покупателей. Все глубже и глубже в рабочую зону предприятия. На четвертом этаже располагались швейные мастерские. Архитектор пытался его отговорить – зачем уступать швеям помещения с таким прекрасным видом на город? – но Беллмен настоял на своем. Этим девушкам для качественной работы требовалось как можно больше дневного света, включая последние лучи заходящего солнца. Высота над уровнем земли стоила хороших денег.
– Меня вполне устроит угловой кабинет на третьем этаже, – сказал он тогда архитектору. – Считать деньги можно и при свечах.
Беллмен остался доволен помещениями мастерских. Он улыбнулся, вспомнив, как полгода назад с помощью мисс Челкрафт вникал в особенности швейного производства. Она привела его в одно ателье и показала швей за работой. Он повертел в руках орудия их труда: нитки, иголки, наперстки, ножницы. Он даже вдел нитку в иголку – что оказалось в сто раз сложнее, чем он ожидал, – и сделал несколько пробных стежков на клочке материи – сначала у окна, а затем в тени. На сей раз безупречная мисс Челкрафт не смогла скрыть удивления.
– А как еще я пойму, что нужно для хорошей работы вашим девушкам, мисс Челкрафт? – сказал он. – Я сделаю в мастерских большие окна, поскольку на черной ткани трудно разглядеть стежки черной нитью, особенно в вечернее время. Комнаты у меня будут просторнее, и я разрешу девушкам время от времени вставать и прогуливаться для разминки, так что у них не будет нужды ссылаться на якобы потерянную иглу или закончившиеся нитки, чтобы хоть ненадолго распрямить затекшую шею. При таком отношении они будут с большей охотой трудиться на фирму, поскольку здесь понимают, что облегчает, а что усложняет их труд. В результате будет потеряно меньше рабочего времени – и меньше иголок.
Беллмен представил себе, как швея – ею оказалась «девушка № 9», хотя сам он этого и не осознал, – завтра утром впервые входит в мастерскую и восхищается тем, как хорошо и разумно все устроено. Дневной свет из окон и от стеклянной крыши атриума равномерно распределяется по длинным столам, разделенным планками на индивидуальные рабочие места. И на каждом месте крючки для ножниц, ячейки для катушек с нитками, иголок и наперстков, выдвижные ящики для лент и тесьмы.
Вот так-то. Он кивнул и улыбнулся.
Приятно было видеть, насколько близкой оказалась реализация его планов к тем образам, которые он месяцами формировал в сознании. Все, что когда-то существовало только в его воображении, теперь воплотилось на практике. Чем не подтверждение того, что он вовсе не был забывчив? Опираясь на эту мысль, он попытался избавиться от тягостного ощущения.
Еще один подъем. Под самой крышей, по окружности светового фонаря, были размещены спальни для швей.
Под самой крышей, по окружности светового фонаря, были размещены спальни для швей. Он вошел в первую попавшуюся – они все были одинаковы. Узкая комнатка со скошенным потолком и маленьким окном. У стены кровать с тонким матрасом. За дверью крючок для черного форменного платья. Сундучок для личных вещей. Кувшин и таз для умывания. Не тесновато ли здесь?
Он представил в этой комнате швею – и снова это была «девушка № 9». Она умывалась над тазом. Потом распустила волосы. Какие у нее волосы – темные и кудрявые? Во всяком случае, в его представлении они были такими. Она села на край постели и сняла туфли, а потом прилегла.
Пожалуй, места здесь достаточно, решил он.
А «девушка № 9» не исчезла. Она лежала и как будто ждала, не пожелает ли он увидеть, как она снимает платье и вешает его на крючок за дверью. Она внимательно смотрела ему в лицо. Его воображение снабдило швею весьма привлекательными формами, рельефно обрисованными черным платьем. Взгляд ее, устремленный на Беллмена, сделался нежным. Губы приоткрылись, как будто она собиралась заговорить, хотела предложить ему…
И вдруг все переменилось: она протянула руку в его сторону безнадежным жестом, словно пыталась ухватить нечто потерянное, нечто уже навеки недостижимое. Глаза ее наполнились слезами, а лицо исказилось от горя.
Беллмен шагнул назад и покинул комнату с «девушкой № 9».
За малоприметной дверью на той же лестничной площадке находились самые последние – деревянные, довольно грубо вытесанные – ступени вверх. Они круто поднимались в закуток, содержавший всего две вещи: рычаг гидравлической системы, которая приподнимала стеклянный купол, и люк для выхода на крышу. Беллмен поднялся по лестнице, отомкнул висячий замок на люке и открыл его. Редкие капли дождя упали на его задранное кверху лицо, когда он выбирался на крышу. Центральную часть ее занимал большой стеклянный восьмиугольник. Склонившись над его краем, он убедился, что листы стекла в металлических рамах подогнаны очень аккуратно, без зазоров. Дождь может лить сколь угодно долго – ему не просочиться внутрь. А под стеклом находился вертикальный провал глубиной в добрую сотню футов, но сейчас атриум не был виден – только ртутный блеск дождевых капель да зеркальное отражение вечернего неба.
Беллмен распрямился и посмотрел ввысь, на дождевые тучи и на звездное небо, которое начало появляться в разрывах между ними. Он сделал глубокий, удовлетворенный вдох.
Фокс говорил ему, что в ясный день с крыши открывается вид на восток до Гринвича и на запад до Ричмонда. Но сейчас Беллмен смог разглядеть только Клеркенвелл и Кенсингтон. Он прищурился, безрезультатно всматриваясь в даль, а затем достал из кармана часы. Уже восемь вечера! Что случилось со временем? Тогда нечего и удивляться. Хорошо еще, что виден Примроуз-хилл на севере, а в южной стороне можно разглядеть очертания Вестминстерского дворца. Но он прекрасно знал, что город раскинулся гораздо шире.
Как же громаден Лондон! Как велики его площадь, население и деловой размах! И во всем этом необозримом городе нет ни единой живой души, которой рано или поздно не потребовались бы товары и услуги фирмы «Беллмен и Блэк». Медленно поворачиваясь, он смотрел во все стороны. В темнеющем небе мелькали силуэты птиц, а внизу тянулись улицы и ряды домов, где-то помпезных, где-то поскромнее, а где-то и вовсе жалких развалюх. И прямо сейчас в каком-нибудь из этих домов – скажем, в Ричмонде – заходится в кашле больной человек. А где-то в Мэйфере кого-то скрутила лихорадка. В Спиталфилдсе кто-то проглотил испорченную устрицу, в Блумсбери кто-то наполнил очередной стакан, который превысит допустимую дозу, а в… хотя это перечисление можно продолжать до бесконечности. Все они сослужат ему службу. Сегодня ты болен, завтра ты мертв, а послезавтра двери «Беллмена и Блэка» распахнутся для твоих скорбящих родственников.