Каждое ее движение было аккуратным и четким.
– Тиштри.- Он пошел ей навстречу, потом взял, как ребенка, за руку и повел дальше, в ароматную мглу.
– Тут глубоко,- выдохнула она боязливо.
– Дальше еще глубже – в два моих роста.- Он отпустил ее руку.- Вот так. А теперь ложись на спину. Вода удержит тебя.
– Я не умею плавать,- призналась она, но попыталась проделать то, что сказали. И принялась в страхе барахтаться, почувствовав, как ступни ее отрываются от надежного дна.
Сен-Жермен подхватил Тиштри на руки и поддержал.
– Расслабься. Представь, что ты спишь. И ничего не бойся, я рядом.- Он вновь отодвинулся от нее, внимательно наблюдая.
На этот раз все получилось. Поначалу Тиштри робела, но постепенно ей стало нравиться непривычное ощущение невесомости, а царящий вокруг полумрак позволял пренебречь стыдливостью. Привольно раскинув руки и ноги, Тиштри нежилась в теплой воде. Так приятно было покачиваться в уютной тиши, что осторожное прикосновение вкрадчивых рук ничуть ее не смутило. Сен-Жермен словно бы и не ласкал ее, он действовал с водой заодно, то усиливая, то ослабляя нажимы.
Когда он осторожно подтянул ее ближе к себе, приятное возбуждение в ней переросло в обременительное томление. Теперь она сама подавалась навстречу его рукам, с каждым толчком все явственнее ощущая настоятельную потребность разрешиться от сладкого бремени. Потом на помощь рукам пришли губы.
Вода уже начинала заплескиваться на бортик бассейна, но исступленная схватка двух тел все продолжалась. Тиштри изнемогала от сладкой боли, отбросив всяческий стыд, однако желанное облегчение не приходило. Она вцепилась ногтями в мокрые мускулистые плечи и жалобно простонала: – Да сделай же что-нибудь…
– Именем всех забытых богов,- выдохнул он и утроил свой натиск.
Через какое-то время тишину одетой в мрамор купальни огласил прерывающийся ликующий крик.
Когда Сен-Жермен вынес ее из бассейна, она все еще пребывала в прострации и спокойно стояла, пока мужские сильные руки бережно заворачивали ее в новенький, пахнущий чем-то приятным халат.
Взяв Тиштри за руку, он отвел ее в смежную комнату и уложил на постель. Глядя на него снизу вверх, она улыбнулась.
– Я могла утонуть. Ты никогда не проникал так глубоко.
– Раньше ты этого не хотела.- Сен-Жермен присел рядом с ней.- Ты движешься к совершенству.
– А как же ты? – спросила она.
– Время у нас еще есть,- сказал он, раздвигая полы ее халата.
На этот раз Тиштри возбудилась от первого прикосновения, ибо жар недавнего выброса еще не остыл. Она извивалась всем телом и приникала к нему, пытаясь пробиться через присущую ему отстраненность. Когда сильные спазмы вновь сотрясли все ее существо, к ним примешался легкий укол в области горла, но это странное ощущение было мгновенным и бесследно прошло.
Письмо сенатору Корнелию Юсту Силию от Субрия Флава.
«Приветствую сенатора Силия!
Я и мои сподвижники имеем основание полагать, что ты, подобно многим и многим, не одобряешь то, что происходит в стране. Если решишь примкнуть к нам, милости просим. Если нет, заклинаем тебя хранить обо всем, что ты. узнаешь, молчание, ибо на карту поставлено нечто большее, чем наши жизни.
Положение в империи и впрямь отвратительное. То, что было создано Юлием [1] и Августом [2] , теперь деятельно разрушает Луций Армиций Агенобарб, обрядившийся в порфиру и называющийся Нероном. Ты можешь возразить, что поначалу он обещал многое, но никто и не отрицает, что некогда он был очаровательным малым. Однако юношеские пороки его не исчезли, а разбились, что же до рассудительности и здравого смысла, то их нет и в помине.
Однако юношеские пороки его не исчезли, а разбились, что же до рассудительности и здравого смысла, то их нет и в помине. Пока он заслуживал уважения, я был одним из самых преданных его слуг. А теперь может ли любой римлянин -от высокородного патриция до последнего раба
Под навесом, увитым виноградной лозой расставлялись чаши для омовения, воздух теплого майского вечера освежали шесть специально сооруженных фонтанов.
Артемидор, одетый в греческом – любезном императору – стиле, в последний раз оглядел II-образно расставленные кушетки, образующие три пиршественные зоны, каждая на девять персон. Он хмурился, боясь упустить какую-нибудь мелочь. Его хозяин – советник Нерона по изящным искусствам – безостановочно и быстро чихал.
– Цыплят уже утопили? – спросил советник, задыхаясь, и вновь расчихался.- Мне кажется, я велел тебе срезать все розы.
– Их срезали еще утром, как ты приказал. Но у соседа цветут четыре куста,- с грустью сообщил раб.- Я говорил с Коррастом, но он уперся и не желает с ними расстаться. Ни за какие за деньги, мой господин.
Петроний вздохнул.
– Боги, тогда я пропал. Я прочихал весь вечер, это вряд ли понравится императору, а Тигеллин
– Я пошлю курьера сейчас,- предложил Артемидор.