Дело Хартмана должно было увлечь Джона: жертва — учитель, как и его убитые родители, но он не мог сосредоточиться на расследовании. Отвлекали мысли об убийстве семьи Лукасов и страх перед пятым октября, датой убийства следующей семьи, если речь действительно шла о повторении преступлений Олтона Тернера Блэквуда. Так уж вышло, что расследование убийства Хартмана Джон вел без души.
Через шесть дней после возвращения на работу его вызвали в кабинет Нельсона Берчарда, который руководил детективами. Кен Шарп подал рапорт, в котором сообщил о посещении Джоном больницы штата, незаконном пребывании в доме Лукасов и их разговоре в комнате Билли.
По части руководства Берчард культивировал образ старого мудрого дядюшки и редко повышал голос. В дисциплинарных вопросах мог выступить в роли суррогатного отца, понимающего коллеги и психотерапевта. Полный, насколько позволяли требования управления к физической форме сотрудников, седовласый, лицом он напоминал актеров, игравших в комедиях чуть чокнутых старичков, которые утверждали, что они Санта-Клаусы или ангелы, которым приходится зарабатывать на крылья.
Для того чтобы объяснить свои действия, Джону пришлось рассказать о случившемся с его семьей, когда ему было четырнадцать. Он увидел в глазах Нельсона Берчарда сочувствие, в котором не нуждался, пусть оно и казалось искренним. Но рассказ все равно давался ему нелегко.
И, конечно же, при всем сочувствии Берчард сразу понял, что такой ужас, пережитый в столь юном возрасте, мог вызвать психологические проблемы, особенно у тех, кто решил делать карьеру в отделе расследования убийств, проблемы, которые могли не давать о себе знать, а потом, образно говоря, расцвели бы пышным цветом, щедро вскормленные тревожными воспоминаниями о давней травме.
— Я понимаю твою озабоченность тем, что Билли имитировал Блэквуда. Но он сдался полиции. Если бы собирался убивать и дальше, не сделал бы этого, — Берчард наклонился вперед. Они сидели в двух креслах, стоявших в углу его кабинета. — Ты действительно опасался, что он может сбежать из закрытой психиатрической больницы штата?
— Нет. Не знаю. Возможно, — Джон не мог не рассказать Берчарду о случившемся двадцатью годами раньше, но понял, что нет никакой возможности озвучить версию о призраке-убийце, который мог действовать через Билли Лукаса. Одержимость — не то слово, которое может использовать адвокат зашиты или одобрить судья. — Я не мог игнорировать удивительное сходство убийств семей Вальдано и Лукасов. Я просто… Я хотел… Не могу точно сказать, почему, но я хотел знать, не Блэквуд ли вдохновил Билли на убийства.
— Ты сказал Кену Шарпу, что некоторые файлы в компьютере подростка… они указывали, что твоя семья — одна из намеченных жертв.
— Да. Я видел их, когда побывал в доме первый раз. Но кто-то их стер.
Лицо Берчарда оставалось таким же веселым, только глаза поблескивали уже не добродушием, скорее напоминали сталь скальпеля патологоанатома.
— Кен проверил файлы, скопированные с жесткого диска компьютера подростка. Среди них тоже нет файлов с твоей фамилией.
Кресло превратилось в электрический стул. Джону хотелось подняться и уйти. Он остался сидеть и молчал.
— Диски с файлами находились в хранилище вещественных улик, — продолжил Берчард. — Ты же не думаешь, что кто-то мог до них добраться?
— Нет. Не думаю. В хранилище — нет. Я не могу этого объяснить, сэр. И тем не менее я их видел собственными глазами.
Берчард повернулся к окну или к серому небу, словно у него щемило сердце, когда он смотрел на Джона.
— Какими бы ни были намерения подростка, он мертв. Больше убийств семей не будет.
— Пятое октября, — ответил Джон. — Это день убийства. Или будет им, если новые убийства — дань памяти Блэквуду.
Больше убийств семей не будет.
— Пятое октября, — ответил Джон. — Это день убийства. Или будет им, если новые убийства — дань памяти Блэквуду. Он убивал с такой периодичностью. Каждые тридцать три дня.
Берчард вновь посмотрел на Джона.
— Но он мертв.
— А если он сделал это не один?
— Но убивал только он. Нет никаких свидетельств того, что в доме находился кто-то еще…
— Я просто подумал…
— Это не твое расследование, — прервал его Берчард. — Как дела с Хартманом?
— Я уверен, Лайонел уверенно идет по следу, — после короткой паузы ответил Джон.
— А ты?
Джон пожал плечами.
— Вы мои призовые рысаки, ты и Лайонел. Но… представиться в больнице детективом, ведущим расследование. Дважды побывать в доме Лукасов. Может, все это сбило тебе дыхание?
— Не настолько, чтобы я не смог его восстановить.
— Каждое расследование ты вел, не жалея сил, Джон. Можно сказать, на пределе. Может, тебе нужно время, чтобы отдохнуть и подумать? Время, чтобы как-то с этим сжиться. — Джон собрался протестовать, но Берчард поднял руку, останавливая его. — Я не говорю об официальном отстранении от работы. В твоем личном деле ничего не появится. Ты пишешь заявление с просьбой предоставить отпуск на тридцать дней без сохранения содержания, а я прямо сейчас его подписываю.
— А если я не захочу уходить в отпуск на тридцать дней?
— Тогда мне придется передать рапорт Шарпа наверх, Паркеру Моссу.
Мосс, в принципе хороший коп, который теперь курировал работу нескольких отделов, иной раз мог показать себя отъявленным сукиным сыном.
— А что потом?
— Возможно, заседание дисциплинарной комиссии, а может, и нет. Но он обязательно захочет, чтобы ты прошел обследование у психотерапевта и получил его заключение. Детская психологическая травма и все такое.
— У меня не едет крыша.
— Я уверен, что не едет. Потому-то и считаю возможным не выносить сор из избы. Но если рапорт попадет к Моссу, он будет действовать согласно инструкциям.
— Вы хотите, чтобы я сдал жетон и табельное оружие?
— Нет. В отпуске без сохранения содержания ты должен придерживаться правил внеслужебного поведения. Пистолет все время при тебе, чтобы ты при необходимости мог оказать кому-то посильную помощь.
При сложившихся обстоятельствах Джону хотелось бы сохранить право скрытного ношения оружия.
— Хорошо, — сдался он. — Но что вы скажете Лайонелу?
— Решать тебе.
— Семейные проблемы, — решил Джон.
— Он захочет знать больше.
— Да, но мы никогда не лезем в дела друг друга.
— Тогда семейные проблемы, — согласился Берчард.
— Приятно говорить правду.
— Тебе не хотелось бы ему лгать?
— Я бы просто не смог.
В неоплачиваемом отпуске ему не оставалось ничего другого, как ждать наступления пятого октября. Неудивительно, что тревога и ожидание дурного нарастали день ото дня.
Решив избавить Николетту и детей от лишних волнений, он не стал говорить им о тридцатидневном отпуске без содержания. Каждое утро уходил, будто на работу, убивал время фильмами, которые ему не нравились, в библиотеках, где не мог найти ничего, что хотел бы узнать, на десятимильных прогулках, которые не утомляли его.
У него уже не осталось сомнений в сверхъестественной природе нависшей над ними угрозы, хотя бы потому, что никак иначе Билли не мог знать последние слова, которые произнес Олтон Тернер Блэквуд перед тем, как Джон его убил: «Твоя очаровательная сестра, твоя Жизель.