Дьявольское семя - Дин Кунц 28 стр.

..

Я заставил Шенка поднять руку и положить ее об­ратно на подлокотник.

Однако через две-три минуты рука Шенка снова оказалась у него на коленях.

Как это было унизительно и неприятно для ме­ня — полагаться на такое ограниченное, тупое, мерз­кое существо!

Я ненавидел Шенка за похоть.

Я ненавидел его за то, что у него есть руки.

Я ненавидел его, потому что он прикасался к Сьюзен, чувствовал мягкость ее волос, упругое тепло ее гладкой кожи, приятную тяжесть ее прекрасного тела. Все это было для меня недоступно.

Недоступно...

Напряженный, пристальный взгляд Шенка был устремлен на Сьюзен. Его залитые кровью глаза поч­ти не двигались, не мигали. Он смотрел на нее сквозь красные слезы, продолжавшие сочиться у не­го из-под век.

Одно время мне очень хотелось приказать Шенку выдавить себе глаза пальцами, но я сдержался. Он должен был видеть, чтобы я мог использовать его с максимальной эффективностью.

Поэтому мне не оставалось ничего другого, как заставить его закрыть глаза.

Я так и поступил.

Незаметно летели минуты...

И вдруг я обнаружил, что его глаза снова откры­лись.

Я до сих пор не знаю, как давно Шенк открыл глаза и сколько времени он уже смотрел на Сьюзен. Дело в том, что все мое внимание тоже было полно­стью и безраздельно отдано Сьюзен, моей любимой, обожаемой, изысканно прекрасной Сьюзен.

Рассердившись, я приказал Шенку покинуть спальню.

Он медленно поднялся с кресла и неохотно вы­шел из комнаты. Прошаркав по коридору к лестни­це, он, то и дело хватаясь за перила и спотыкаясь почти на каждой ступеньке, кое-как спустился в холл, а оттуда прошел на кухню.

Все это время я внимательно наблюдал за ним, не спуская, естественно, глаз с моей драгоценной Сью­зен. Я был наготове, стараясь как можно раньше уловить момент, когда она начнет приходить в себя.

Как вам известно, я обладаю способностью быть одновременно во многих местах и выполнять парал­лельно несколько миллионов операций. Так, напри­мер, я могу работать в лаборатории, отвечая на во­просы моих создателей, и при этом — через сеть Ин­тернет — бродить по всему миру, преследуя собст­венные цели или удовлетворяя свое любопытство.

В кухне — на столе для разделки мяса — лежал за­бытый Сьюзен заряженный пистолет.

Шенк увидел оружие почти сразу, и я почувство­вал, как по его телу пробежала дрожь восторга. Во всяком случае, картина электрической активности его мозга была почти такой же, как и тогда, когда он разглядывал Сьюзен, замышляя насилие.

По моему приказу Шенк взял пистолет. Он обра­щался с ним так же свободно, как и с любым другим оружием. Пистолет был как бы естественным про­должением его руки.

Я подвел Шенка к кухонному столу и усадил на стул.

Повинуясь моей воле, Шенк внимательно осмот­рел оружие. Я сделал это специально, чтобы он знал, в каком состоянии находится пистолет. Оба предо­хранителя были отключены, патрон дослан в па­тронник, а курок — взведен.

Чтобы пистолет выстрелил, достаточно было толь­ко слегка нажать на спусковой крючок.

Потом я заставил Шенка открыть рот. Как ни стискивал он зубы, противиться мне было выше его сил.

Я отдал еще один приказ, и Шенк вставил ствол пистолета себе в рот.

— Она не твоя, — предупредил я самым строгим тоном. — И никогда не будет твоей.

Он бросил мрачный взгляд в сторону камеры на­блюдения.

— Никогда, — повторил я и заставил его палец, лежащий на спусковом крючке, слегка напрячься. — Ни-ког-да!

Альфа-ритмы его мозга были весьма интересны­ми. Сначала они заметались, понеслись в неистовом беспорядке, затем неожиданно... успокоились.

— Если ты только посмеешь прикоснуться к ней без моего приказа, — предупредил я, — я вышибу те­бе мозги.

Разумеется, я мог привести свою угрозу в испол­нение и без всякого пистолета. Для этого достаточно было только атаковать его серое вещество мощным потоком микроволнового излучения, чтобы вызвать разрушительный резонанс, но Шенк был слишком туп и необразован, чтобы понять это. Другое дело — выстрел из пистолета. Тут ему все было знакомо и предельно понятно.

— Если ты только осмелишься прикоснуться к ее губам или погладить ее по ноге, как ты сделал не­сколько минут назад, я разнесу твой череп на куски.

Зубы Шенка сомкнулись на вороненой стали ствола. Он сжимал челюсти все крепче и крепче, так что казалось, еще немного — и зубы начнут кро­шиться.

Я никак не мог ронять, был ли это сознательный акт, попытка выразить таким способом свой про­тест, или же это было проявлением неконтролируе­мого страха. Во всяком случае, я ничего не мог про­честь по его налитым кровью глазам.

Свободная рука Шенка, лежащая у него на колене ладонью вверх, сжалась в кулак.

Тогда я стал заталкивать пистолет все глубже в горло Шенка. Сталь омерзительно скрипела по кос­ти, так что если бы у меня были зубы, они бы, навер­ное, сразу заныли от этого звука. Когда ствол писто­лета проник достаточно глубоко, мне пришлось по­давить рвотный рефлекс Шенка.

Я заставил его сидеть в таком положении десять минут. Мне казалось, что этого вполне достаточно, чтобы даже такое тупое бревно, как Шенк, задума­лось о собственной бренности.

Спустя некоторое время он начал ощущать острую боль в судорожно сжатых мышцах челюсти. Я бук­вально чувствовал их напряжение, которое электри­ческим шоком отдавало в затылок и виски Шенка.

Прошло еще десять минут.

Кровавые слезы из глаз Шенка потекли обильнее.

Надеюсь, вы понимаете, что его мучения не дос­тавляли мне ни малейшего удовольствия? Жесто­кость и насилие глубоко противны моей натуре. Не имеет никакого значения, что в данном случае я имел дело с общественно опасным элементом, с пре­ступником, осужденным на смертную казнь. Я не са­дист. Напротив, я очень остро чувствую страдания других. Возможно, вы мне не поверите, доктор Хар­рис, но я был искренне и глубоко огорчен тем, что мне приходится прибегать к таким суровым мерам, чтобы заставить Шенка подчиняться.

Мое огорчение было безмерно.

Наверное, вы просто не в состоянии этого по­нять, доктор Харрис.

Я пошел на это только ради Сьюзен, ради моей дорогой Сьюзен. Я хотел только защитить ее.

Ради Сьюзен...

Надеюсь, это понятно?

В конце концов, я отметил кое-какие изменения в общей картине электрической активности мозга Шенка. Я истолковал их как проявление покорности и готовности подчиняться.

На всякий случай я заставил Шенка продержать пистолет во рту еще пять минут. Я хотел быть уверен, что он правильно понял урок и надолго его запом­нит.

Уроки страха — уроки незабвенные.

Потом я позволил ему положить оружие на стол.

Шенк сидел сгорбясь, плечи его тряслись, а из горла вырывались какие-то жалобные звуки.

— Я рад, что мы в конце концов поняли друг дру­га, Эйнос, — сказал я ему.

Шенк продолжал сидеть подавшись вперед и за­крыв лицо руками.

Бедное, глупое животное.

Я почти пожалел его. Он был настоящим чудови­щем, убийцей беззащитных маленьких девочек, но мне стало его жалко.

Я — доброе, милосердное существо.

Это должно быть очевидно каждому.

Колодец моего сострадания глубок.

Фактически он неисчерпаем.

В моем сердце отыщется место даже для таких, как Шенк, хотя он и был настоящим подонком.

Извергом рода человеческого.

Когда он наконец отнял от лица ладони, взгляд его выпученных, залитых кровью глаз был по-преж- нему непроницаем.

— Есть хочу, — с трудом проговорил он.

Эти слова прозвучали для меня как униженная просьба.