Дьявольское семя - Дин Кунц 43 стр.

Но меня, в силу нескольких причин, это не бес­покоило. Садовников и домашнюю прислугу я уво­лил, поэтому доносящаяся из гаража вонь не могла вызвать ничьих подозрений. Во-вторых, я рассчиты­вал, что запах не проникнет из гаража в дом и не бу­дет беспокоить Сьюзен.

Сам я, как известно, лишен обоняния, поэтому для меня не существовало никаких запахов вообще. Пожалуй, это единственный случай, когда моя чув­ственная ограниченность превращается из недостат­ка в благо.

Впрочем... впрочем, я должен признаться, что мне было бы любопытно почувствовать, насколько плотным и густым может оказаться запах разлагаю­щейся плоти. Мне интересно было бы узнать, что та­кое настоящее зловоние. Надеюсь, вы понимаете ме­ня? Для существа, ни разу в жизни не обонявшего, не вдыхавшего ни аромат распускающейся розы, ни тяжелый трупный запах, и то и другое было бы оди­наково интересно и — не исключено! — одинаково приятно.

Тем временем Шенк, вооружившись шваброй и ведром с водой, смыл подсохшую кровь с мраморно­го пола и со ступеней лестницы. Он работал быстро, потому что мне хотелось как можно скорее вернуть его в подвал.

Сьюзен продолжала сосредоточенно вглядывать­ся в какие-то неведомые, видимые только ей дали. Даже не знаю, обращалась ли она к прошлому или, может быть, пыталась заглянуть в будущее... Вполне возможно, что пережитое потрясение открыло ей оба эти измерения.

Между тем времени прошло довольно много, и я уже начал сомневаться, был ли мой педагогический эксперимент удачным. Я хотел только попугать Сью­зен, заставить ее быть послушной, однако глубина ее потрясения и ее истерика явились для меня полной неожиданностью.

Я предвидел, что она будет в ужасе.

Но я не думал, что она будет так сильно пережи­вать.

С чего бы, думал я, она станет оплакивать этого Арлинга?

Ведь он был ей никто.

Просто наемный работник, слуга.

Посторонний человек.

Несколько минут я размышлял о том, не было ли между Сьюзен и Арлингом каких-нибудь особых от­ношений, о которых я ничего не знал. Но я не мог себе представить, как подобное могло пройти мимо меня. Да и вероятность того, что Сьюзен и Арлинг состояли в любовной связи, казалась мне ничтож­ной — слишком уж велика была разница в возрасте и социальном положении.

Я внимательно смотрел в ее серо-голубые глаза.

Сьюзен моргнула.

Еще раз, и еще.

Чтобы скоротать время, я прокрутил видеоплен­ку, на которой были запечатлены погоня Шенка за Арлингом и последовавшая зверская расправа. За три минуты я просмотрел ее несколько раз, посколь­ку для нормального восприятия мне не обязательно воспроизводить запись с обычной скоростью.

Только после этого я подумал, что, возможно, пе­реборщил со своим излишне натуралистическим ре­портажем с места кровавого преступления. Я не учел своевольный характер Сьюзен и ее упорное нежела­ние подчиняться кому-либо. Возможно, наказание оказалось для нее чересчур жестоким.

Сьюзен снова моргнула.

С другой стороны, многие люди отдают собствен­ным трудом заработанные деньги, чтобы увидеть фильм, в котором кровь льется рекой, громоздятся горы расчлененных трупов, и каждый кадр дышит жестокостью и насилием.

По сравнению с этими, с позволения сказать, «шедеврами», снятыми зачастую на самом высоком техническом уровне, моя любительская короткомет­ражка о гибели Фрица Арлинга выглядит просто ро­ждественской сказочкой для детей младшего возраста.

Я помню, что в фильме «Крик» симпатичная ге­роиня мисс Дрю Бэрримор была умерщвлена таким же зверским способом, как несчастный Фриц Ар­линг. В довершение всего убийца выпотрошил ее и подвесил к дереву, как подвешивают свиней, чтобы спустить кровь. Остальные персонажи этого фильма погибли еще более страшной смертью, однако это не помешало «Крику» стать одним из самых кассовых фильмов года.

Что касается зрителей, пришедших полюбоваться на агонию и мучения многочисленных жертв, то они, несомненно, не забыли запастись поп-корном и шоколадным печеньем, чтобы полу­чить все тридцать три удовольствия сразу.

Все это вызывает у меня сильнейшее недоумение.

Впрочем, человек — существо сложное и весьма противоречивое. Его поведение не всегда понятно, хотя, повторюсь, мало найдется проблем, которые были бы не под силу моему могучему интеллекту.

Иногда, при мысли о том, что мне предстоит жить в мире людей, меня охватывает настоящее отчаяние.

В конце концов, во изменение моего первона­чального решения молчать до тех пор, пока со мной не заговорят, я обратился к Сьюзен первым.

— Видишь ли, Сьюзен, — сказал я, — все это, ко­нечно, очень печально, но пусть нас утешит тот факт, что смерть бедняги Фрица была необходима.

Серо-голубые глаза, легкий взмах ресниц, тишина...

— Это судьба, Сьюзен, — сказал я. — От судьбы не уйдешь. Никто из нас не избегнет своей участи.

Снова легкий шорох ресниц.

Сьюзен опять моргнула.

— Арлинг должен был умереть. Если бы я отпус­тил его живым, он бы вызвал полицию, и тогда я ни­когда бы не узнал, что значит жить во плоти. Сама судьба привела его сюда, а на судьбу пенять беспо­лезно. Некоторые события не зависят от нас, Сью­зен.

Она не шевелилась. Я даже начал сомневаться, слышит ли она меня.

Тем не менее я продолжал:

— Арлинг был стар, а я еще молод. Старики долж­ны уступать место молодым, разве не так? Это закон природы: старое, отжившее непременно сходит со сцены, а молодое, буйное прорастает на черноземе, удобренном стеблями и листвой отмерших растений. Так было всегда.

Сьюзен моргнула.

— Каждый день, каждый час, каждую секунду в природе происходят десятки, тысячи смертей. Ста­рые особи умирают, освобождая место юным поко­лениям... Хотя, разумеется, не всегда это происходит так драматично, как в случае с беднягой Фрицем.

Упорное молчание Сьюзен и ее глубокая непо­движность, напоминавшая совершенный покой смер­ти, были столь неестественны, что я начал задумы­ваться, уж не впала ли Сьюзен в кататонию. Мне ка­залось невероятным, что она просто задумалась, просто наказывает меня тишиной.

Если бы она действительно пришла в кататоническое состояние, то это только облегчило бы мою за­дачу. В этом случае оплодотворить Сьюзен, а потом извлечь из ее чрева развившийся эмбрион было бы не в пример легче.

С другой стороны, при достаточно глубокой пси­хической травме Сьюзен могла даже не отдавать себе отчета в том, что вынашивает ребенка, моего ребен­ка, меня самого. В таком случае весь процесс приобретал безличные, механические черты, на­прочь лишенные того романтического флера, той эмоциональной окрашенности, о которой я столько думал, столько мечтал.

Сьюзен моргнула.

Мои растерянность и отчаяние были столь глубо­ки, что я начал всерьез подумывать о том, чтобы по­дыскать на место Сьюзен кого-то другого.

Нет, я вовсе не считаю, что с моей стороны это была измена. Даже если бы я имел тело, я никогда не стал бы скрывать от Сьюзен, что мое чувство к ней остыло.

Но если вследствие психической травмы ее мозг перестал функционировать, она была все равно что мертва. Моей Сьюзен больше не было — от нее оста­лась одна лишь телесная оболочка — прекрасная оболочка, но разве можно любить тело, лишенное души?

Во всяком случае, я не могу любить одну лишь оболочку.

Мне нужны в первую очередь крепкая привязан­ность, глубокая эмоциональная связь, радость по­вседневного общения, возможность получать и да­рить и, разумеется, надежда на ожидающее впереди безбрежное счастье.

Любовь, пусть даже с изрядной долей сентимен­тальности, — это ли не самое человеческое из всех чувств? Но, романтика романтикой, однако необхо­димо задумываться и о земных аспектах своего вол­шебного счастья, иначе твое сердце будет разбито.