— Фамилии ты найдешь, даже если в фургоне совсем другие люди, — заметил Эрл. — Ты должен заполучить фотографии настоящих агентов и посмотреть, выглядят ли они как эти парни.
— Этим мы и собирались заняться, — заверил его Флэш.
— Возвращайтесь сюда как можно быстрее, — напутствовал парочку Эрл, и они направились к двери.
— Подождите, — остановила их Лаура. Все трое посмотрели на нее.
— Что они вам сказали? По какой причине они следят за моим домом?
— Бюро не рассказывает о своих операциях, если, конечно, не хочет рассказать, — объяснил Лауре Эрл.
— А эти парни не хотели, — добавил Флэш. — Скорее они бы расцеловали нас и пригласили потанцевать, чем рассказали бы о том, что им поручено.
Высокий согласно кивнул.
— Если бы они приехали для того, чтобы защитить Мелани и меня, они бы нам сказали, не так ли? Следовательно, они хотят отнять ее у меня.
— Необязательно, — возразил Флэш. Эрл сунул пистолет в плечевую кобуру.
— Лаура, для Бюро ситуация, возможно, такая же неопределенная, как и для нас. Например, представьте себе, что ваш муж работал над важным пентагоновским проектом, когда исчез вместе с Мелани. Допустим, с тех пор ФБР разыскивало его. Теперь он появляется, мертвый, при необычных обстоятельствах. Может, последние шесть лет его финансировало совсем не наше государство, и в этом случае у ФБР может возникнуть вопрос, а где он брал деньги.
Вновь Лаура почувствовала, что пол уходит у нее из-под ног, словно реальный мир, который она всегда принимала как само собой разумеющееся, в действительности оказался иллюзией. А настоящая реальность — кошмарный мир параноика, полный невидимых врагов, изощренных заговоров.
— Так вы говорите мне, что они сидят в фургоне телефонной компании, следят за моим домом, потому что думают, как бы кто-то еще не пришел за Мелани, и хотят их перехватить? Но я все равно не понимаю, почему они не пришли ко мне и не сказали, что будут вести наблюдение.
— Вам они не доверяют, — ответил Флэш.
— Они злы на нас за то, что мы выдали их присутствие не только тем, кто тоже может наблюдать за вашим домом, — добавил Эрл, — но и вам.
— Почему? — в голосе Лауры слышалось недоумение.
Эрл замялся:
— Потому что, насколько им известно, вы могли быть замешаны в этой истории наравне с вашим мужем.
— Он украл у меня Мелани.
Эрл откашлялся, ему определенно не хотелось объяснять Лауре очевидное, но ничего другого не оставалось.
— С точки зрения Бюро вы могли позволить вашему мужу забрать вашу дочь, чтобы он мог экспериментировать с ней без вмешательства родственников или друзей.
— Это безумие! — воскликнула Лаура, потрясенная таким предположением. — Вы же видите, что он сделал с Мелани! Как я могла в этом участвовать?
— Люди способны на странные поступки.
— Я ее люблю. Она — моя маленькая девочка. У Дилана была расстроенная психика, возможно, он был сумасшедшим, он мог не видеть или не обращать внимания на то, что он мучает ее, убивает. Но у меня-то с психикой все в порядке! Я — не Дилан.
— Я знаю, — Эрл попытался успокоить ее. — Я знаю, что вы — не он.
По глазам Эрла она поняла, что он верит ей, сочувствует, но в глазах двух других сотрудников «Паладина» увидела толику сомнения и подозрительности.
Они работали на нее, но не до конца верили, что она говорит правду.
Безумие!
Она попала в водоворот, который все дальше и дальше уносил ее в кошмарный мир подозрительности, обмана и насилия, в мир, где все видимое на поверку оборачивалось чем-то совсем другим.
* * *
— Чокнутым? — удивленно повторил Дэн. — Не знал, что в лексиконе психологов есть такие слова.
Мардж усмехнулась:
— Разумеется, мы не употребляем их в студенческих аудиториях, публикуемых работах или в зале суда, если нас приглашают на какой-то процесс в качестве экспертов. Но в уединении моего кабинета, между нами, почти что незнакомцами, скажу вам, Дэн, он был чокнутым. Нет, конечно, на учете он не состоял, будьте уверены. До этого не дошло. Но и не был просто эксцентричным человеком. Вроде бы его исследования сосредотачивались на разработке и практическом применении методов коррекции поведения, которые могли быть использованы для перевоспитания преступников. Но он постоянно сбивался с курса, воодушевляясь то одним, то другим хобби. Регулярно объявлял о глубокой увлеченности, я бы выразилась точнее — одержимости, каким-то новым направлением исследований, но обычно через шесть месяцев, или около того, он терял к этому направлению всякий интерес.
— А что это были за хобби?
Она откинулась на спинку стула, сложила руки на груди.
— К примеру, он пытался подобрать дозировки наркотиков для лечения от никотиновой зависимости. Вам это представляется разумным? Снять у курильщиков зависимость от сигарет и посадить их на наркотики. Черта с два! Потом он предлагал воздействовать на подсознание людей, скажем, давать гипнотическую установку, которая позволила бы поверить в сверхъестественное и открыть разум для психических экспериментов, чтобы мы могли видеть души так же легко, как мы видим друг друга.
— Души? Вы говорите о призраках?
— Говорю. Вернее, он говорил.
— Я не думал, что психологи могут верить в призраков.
— Перед вами психолог, которая не верит. Маккэффри был одним из тех, кто верил.
— Я помню книги, которые мы нашли в его доме. Некоторые были об оккультизме.
— Возможно, половина его хобби была связана с оккультизмом, — сказала она. — С одним сверхъестественным феноменом или с другим.
— А кто же оплачивал такие исследования?
— Мне придется поднять архивные документы. Могу предположить, что связанное с оккультизмом он оплачивал сам или использовал деньги, предназначенные для других работ.
— Разве можно использовать фонды не по назначению? Вроде бы за все нужно отчитываться.
— Если ты нечестен, обмануть государство довольно легко. Иногда воры становятся легкой добычей другого вора, потому что не представляют себя в роли добычи, только хищника.
— А кто финансировал его основные исследования?
— Он получал какие-то деньги от фондов, основанных выпускниками университета для финансирования научных исследований. И, разумеется, корпоративные гранты. А также, как я уже говорила, государственные деньги.
— В основном его финансировало государство?
— Я бы сказала, в основном. Дэн нахмурился:
— Послушайте, если Дилан Маккэффри был чокнутым, как государство могло с ним работать?
— Да, он был чокнутым, и его интерес к оккультизму не мог не раздражать, но ведь и ума ему хватало. Этого у него не отнимешь. Будь у него побольше психологической устойчивости, блестящий интеллект поднял бы его на самую вершину. Он бы стал знаменитостью в своей области, а может, и для широкой общественности.
— Пентагон финансировал его исследования?
— Да.
— А над чем он работал для Пентагона?
— Не могу сказать. Во-первых, не знаю. Я могла бы покопаться в архивах, но, если бы узнала, все равно сказать бы не смогла. У вас нет допуска к секретной информации.
— Логично. А что вы можете сказать мне о Вильгельме Хоффрице?
— Он был мразью.