А затем voila — tout fini <Вот так — все кончено (франц.). (Здесь и далее прим. Переводчика).>. Существовал даже некий протокол для событий подобного рода:
Как Человек Должен Вести Себя При Столкновении. Конечно, подобный ритуал просто необходим, размышлял Ральф. Каждый день в Дерри происходило около дюжины таких столкновений, а уж зимой, когда выпадал снег и становилось холодней, возможно, раза в два больше. Выходишь из машины, встречаешь второго участника в точке столкновения двух машин (где те зачастую еще и переплелись), смотришь и качаешь головой. Иногда — но вообще-то за редким исключением почти всегда — эта фаза встречи отмечена экспрессивной перепалкой: определяется вина (довольно грубо), мастерство каждого водителя ставится под сомнение, звучат угрозы судебного разбирательства; однако Ральф считал, что на самом деле водители лишь пытаются сказать друг другу:
«Послушай, дурак, ты же напугал меня до смерти!» Последним па в этом коротком танце являлся Обмен Священными Заверениями — обычно именно в этот момент водители начинают брать под контроль свои эмоции… Всегда ставя себе в заслугу то, что никто не пострадал, как и в данном случае. Иногда водители даже обмениваются рукопожатием.
Ральф приготовился наблюдать за всем этим со своего места в ста пятидесяти ярдах от точки столкновения, но как только распахнулась дверца «датсуна», он понял, что здесь все пойдет иначе — инцидент не только не закончился, но ждет своего продолжения. И уж определенно никто не станет пожимать руки в финале этого представления.
Дверца автомобиля не просто открылась — она распахнулась.
Выскочивший на дорогу Эд Дипно замер возле своей машины, его узкие плечи квадратом застыли на фоне темнеющих облаков. Он был в потертых джинсах и футболке, и Ральф отметил, что никогда прежде не видел Эда иначе, чем застегнутым на все пуговицы. И еще что-то было намотано вокруг шеи Эда: нечто белое и длинное. Шарф? Да, похоже на шарф, но кто же станет надевать шарф в такую жару?
Эд стоял возле машины, глядя, казалось, во все стороны, кроме нужной.
Яростные повороты его головы вызвали у Ральфа ассоциацию с петухом, оглядывающим свои владения в поисках захватчиков и чужаков. Но что-то в этом сходстве вызвало беспокойство Ральфа. Никогда прежде он не видел Эда таким; скорее всего, поэтому Ральф и встревожился, однако его волновало и кое-что другое. Истина же была проста: никогда и никого Ральф не видел в таком состоянии.
На западе прогрохотал гром, теперь уже громче. И ближе.
Мужчина, выбравшийся из «форда», вдвое, а может, и втрое был крупнее Эда. Огромный живот свисал над ремнем его зеленых рабочих брюк; ( белой рубашки с распахнутым воротом выступали полукружия пота размером с тарелку. Бейсбольную кепку он сдвинул на затылок, чтобы лучше рассмотреть нахала, врезавшегося в его автомобиль. Лицо мужчины с тяжелой челюстью было смертельно бледным, лишь на скулах горели яркие пятна, и Ральф подумал: «Да он первый кандидат на инфаркт. Находись я ближе, клянусь, увидел бы красные прожилки у него на коже», — Эй! — крикнул толстяк, обращаясь к Эду. Голос, вырвавшийся из необъятной груди, звучал до абсурдности тонко, пронзительно. — Где это ты получал права?
Эд немедленно повернул свою вертлявую голову в сторону голоса — как будто именно этого звука он и ждал; так летит самолет, ведомый радаром, и Ральф впервые увидел глаза Эда. Почувствовав, как в груди у него вспыхивает тревога, он побежал в сторону столкновения. А в это время Эд направился к Толстяку в пропитанной потом рубашке и бейсбольной кепке. Он шел на негнущихся ногах дерганой походкой, столь отличавшейся от его обычной легкой иноходи.
— Эд! — крикнул Ральф, но освежающий бриз, теперь уже несущий с собой холодок скорого дождя, казалось, отнес в сторону слова прежде, чем те были произнесены.
Эд не обернулся. Ральф побежал быстрее, забыв о ноющей боли в ногах и пояснице. В немигающих, широко открытых глазах Эда Дипно он увидел убийство. У Ральфа не было абсолютно, никакого опыта обоснования подобных суждений, но он не думал, что в оценке такого взгляда можно ошибиться; так поглядывают друг на друга бойцовые петухи при нападении. — Эд! Постой, Эд! Это я, Ральф!
Тот даже не оглянулся, хотя теперь Ральф находился так близко, что Эд просто не мог не слышать его, несмотря на порывы ветра. А вот Толстяк оглянулся, и Ральф заметил страх и неуверенность в его глазах. Затем Толстяк снова повернулся к Эду и успокаивающе поднял руки.
— Послушай, — начал он, — мы ведь можем поговорить… Это было все, что он успел сказать. Эд стремительно сделал еще один шаг, взмахнул кулаком — казавшимся особенно белым в быстро сгущающихся сумерках — и ударил Толстяка в его более чем внушительную челюсть. Звук удара прозвучал, словно выстрел из детского духового ружья.
— Сколько человек ты уже убил? — спросил Эд. Толстяк прислонился к своему пикапу, рот его был открыт, глаза выпучены. Тем же быстрым, странным, скачущим шагом Эд вплотную приблизился к Толстяку, очевидно, игнорируя тот факт, что водитель пикапа дюйма на четыре выше и фунтов на сто тяжелее его. Эд снова ударил верзилу.
— Давай! Сознавайся, храбрец, — сколько человек ты уже убил?
— Эд перешел на крик, тут же заглушенный первыми внушительными раскатами грома.
Толстяк оттолкнул Эда — жест не агрессии, но простого испуга, — и тот отлетел назад, ударившись о покореженный капот своего «датсуна», однако сразу же ринулся назад, сжав кулаки, готовый наброситься на Толстяка, съежившегося возле своего «форда» в съехавшей набекрень кепке и выбившейся из брюк рубашке. В голове Ральфа пронеслось воспоминание — виденный давным-давно немой фильм, в котором братья Маркс изображали туповатых маляров, — и внезапно он ощутил прилив сочувствия к Толстяку, нелепому и запуганному до смерти.
Эд же отнюдь не выглядел нелепо. Раскрытый в широком оскале рот и немигающие глаза делали его еще более похожим на бойцового петуха.
— Я знаю, чем ты занимаешься, — прошипел он Толстяку. — Ты что же думаешь, это все игрушки? Надеешься, что тебе и твоим дружкам-палачам удастся ускользнуть… И в этот момент подоспевший Ральф, пыхтя как паровоз, положил руку на плечо Эда. Жар под тонкой футболкой обескураживал; будто рука его легла на раскаленную печь, а когда Эд обернулся, на какое-то незабываемое мгновение Ральфу показалось, что он смотрит прямо в бушующее пламя. Никогда прежде не видел он такой абсолютной, беспричинной ярости в человеческих глазах, более того — даже не подозревал, что такая ярость возможна.
Импульсивно Ральф едва не отшатнулся, но, подавив в себе это желание, замер. Промелькнула мысль, что если сейчас он отступит, то Эд набросится на него, как взбесившийся пес. Нелепо, конечно. Эд был химиком-исследователем, Эд был членом литературного клуба (из тех, кто изучает пудовые книги о Крымской войне), Эд был мужем Элен и отцом Натали. Черт, в конце концов, Эд был его другом…
… Вот только сейчас перед ним стоял вовсе не Эд, и Ральф сознавал это.
И вместо того, чтобы отступить, Ральф подался вперед, схватил Эда за плечи (такие горячие под тонкой тканью футболки, так невообразимо, мучительно обжигающие) и стал поворачивать его к себе, пока Эд не отвел взгляд от Толстяка.
— Эд, прекрати! — произнес Ральф громким, сильным и уверенным голосом, каким, по его глубокому убеждению, только и можно разговаривать с людьми, впавшими в истерику. — Все нормально! Просто успокойся!
Эд, не сводивший остекленевших глаз с Толстяка, скользнул взглядом по лицу Ральфа.