Кент различил легкий смешок в ее голосе и похолодел. Прелестная кровожадная бестия! Он смотрел «па ее склоненную голову, на завитки блестящих волос. Если их распустить, они закроют ее всю. А какие мягкие и теплые! Ему снова захотелось коснуться их. Она была прекрасна, но явно бессердечна. Что-то дьявольское было в ее пренебрежении к тому, что он умирает. И никакого сострадания во взгляде этих прелестных глаз! Шутить над тем, что его вот-вот не станет!
Девушка встала и впервые за все время оглядела комнату. Затем взглянула в окно. Она была похожа на прекрасную молодую иву, склонившуюся над ручьем, — изящная, тонкая и сильная. Он мог бы взять ее на руки, как ребенка, но он видел в то же время, что в этом прекрасном теле таится сила, которая позволит ему долго сохранять свою красоту. Небрежная посадка ее головы совершенно очаровала его. За такую головку, за волосы, которые венчали ее, добрая половина всех женщин на земле отдали бы несколько лет жизни.
Не оборачиваясь, девушка вдруг произнесла:
— Когда я буду умирать, мне хотелось бы, чтобы это произошло в такой же комнате.
— Надеюсь, вы никогда не умрете, — сказал Кент вполне искренне.
Она вновь подошла к его постели и ненадолго остановилась около нее.
— Я прекрасно провела время, — сказала она, как будто он занимался тем, что развлекал ее. — Как жаль, что вы умираете! Я уверена, что мы бы подружились. А вы как думаете?
— Да, конечно, приди вы пораньше…
— Обещаю отличать вас от прочих животных из мужского стада, — прервала его девушка. — Я, правда, не хочу видеть, как вы умрете. Я хочу уйти до того. Можно, я вас поцелую?
На мгновение Кенту показалось, что его аорта вот-вот не выдержит.
— Можно, конечно, — хрипло отозвался он.
— Тогда закройте, пожалуйста, глаза.
Кент повиновался. Девушка склонилась над ним. Кент почувствовал легкое прикосновение рук и на мгновение ощутил аромат ее кожи и волос. А потом ее трепетные губы, мягкие и теплые, прижались к его губам.
Когда он вновь взглянул на нее, она не смутилась, не покраснела. Будто младенца поцеловала, а теперь любуется его красненьким личиком.
— До вас я целовалась только с тремя мужчинами, — призналась она. — Как интересно! Никогда не думала, что снова поцелую кого-нибудь. Теперь прощайте.
Она быстро пошла к двери.
— Подождите! — крикнул он жалобно. — Пожалуйста! Я хочу знать, как вас зовут. Маретт…
— Рэдиссон, — закончила она. — Маретт Рэдиссон. Я живу очень далеко отсюда. Мы называем это место Долиной Безмолвных Великанов.
Она указала на север.
— На севере! — изумился Кент.
— Да, далеко на севере. Очень далеко.
Она взялась за ручку двери. Дверь начала медленно отворяться.
— Подождите! — снова взмолился Кент. — Останьтесь.
— Нельзя. Я слишком долго пробыла у вас. Напрасно я вас поцеловала. Не нужно было этого делать. Но никак не удержаться было — вы так прелестно лжете.
Дверь открылась и мгновенно закрылась за девушкой. Он слышал, как она почти бежит через холл, тот самый, где совсем недавно звучали шаги О'Коннора.
Затем наступила тишина, в которой ему слышались ее слова. Они стучали в его мозгу, как маленькие молоточки:
— Вы так прелестно лжете!
Он, сержант Кент, самый хладнокровный после инспектора Кедсти полицейский офицер во всем дивизионе, чьи допросы приводили в ужас отпетых преступников, кто по праву заслужил свою репутацию тем, что умел спокойно и с невозмутимым самообладанием глядеть в лицо смертельной опасности, оказался побежденным — окончательно и бесповоротно! — неизвестной молоденькой девушкой, почти ребенком! И все же, несмотря на горечь поражения, беспристрастная оценка ситуации, хоть и не лишенной в чем-то доли комизма, вынуждала его отдавать должное победительнице.
Весь позор заключался в признании того факта, что с ним сыграли предательскую шутку привлекательность и обаяние девушки. Кент подтрунивал над О'Коннором, когда могучий штабс-сержант описывал эффект воздействия девичьих глаз на инспектора Кедсти. А теперь? Знал бы О'Коннор, что случилось здесь…
Впрочем, спасительное чувство юмора вскоре взяло верх. Кент поймал себя на том, что губы его неожиданно начинают расплываться в улыбку, а пунцовые от стыда щеки постепенно приобретают нормальную окраску. Его посетительница пришла и ушла, и он знал о ней сейчас ровно столько, сколько и до ее прихода, если не считать того, что у нее оказалось очень красивое имя — Маретт Рэдиссон. Кент принялся придумывать вопросы, которые ему хотелось бы задать ей, — дюжину, полсотни вопросов; например, следовало более подробно поинтересоваться, кто она такая, каким образом и с какой целью прибыла сюда, на Пристань; чем вызван ее интерес к Сэнди Мак-Триггеру; что за таинственные связи существуют между ней и инспектором Кедсти, — а в том, что они существуют, у Кента не было ни малейшего сомнения! — и, главное, каковы истинные причины, которые привели ее к нему, когда она узнала, что он умирает. Кент пытался утешить задетое самолюбие, убеждая себя в том, что обязательно выведал бы у нее все, если бы она не покинула его так неожиданно. Он просто не был к этому готов…
Кент не мог избавиться от навязчивого вопроса: зачем она приходила? В конце концов, это могло оказаться всего лишь проявлением любопытства. Но таковы ли отношения между ней и Сэнди Мак-Триггером, что только любопытство побудило ее взглянуть на человека, который его спас? Вряд. ли ее визит к нему обусловлен и чувством благодарности, поскольку она не пыталась выразить ее ни в какой форме. Она попросту насмехалась над ним у его смертного одра. Не могла она явиться и по поручению Мак-Триггера, иначе она доставила бы от него хотя бы записку. Кент даже начал сомневаться, знакома ли девушка вообще с этим человеком, хотя странные события, свидетелем которых был О'Коннор, казалось, говорили сами за себя. Зато с Кедсти она несомненно знакома. Девушка не ответила на полуобвинение в том, что она скрывается в. доме инспектора. Кент нарочно употребил это слово — » скрывается «. А она так безразлично отнеслась к нему, словно и не слышала вовсе, хотя он отлично знал, что девушка слышала его вполне отчетливо! Вот тут-то она и продемонстрировала ему очаровательный трюк со своими удивительно длинными ресницами, широко распахнувшимися, когда она наивно поинтересовалась:
— А что, если вы не умрете?
Кента даже бросило в жар при этом воспоминании, свидетельствующем о недюжинном интеллекте и почти гениальной гибкости и тонкости ее ума. И вместе с тем он ощутил, что приблизился к разгадке более глубокого смысла всего происшедшего. Ему показалось, что он понял, почему странная посетительница покинула его так неожиданно. Просто девушка почувствовала себя чересчур близко от критической черты, переступать которую не намеревалась и не желала. Она не хотела, чтобы Кент знал определенные вещи или выспрашивал о них, и его дерзкий намек на то, что она скрывается в доме Кедсти, предупредил ее об опасности. А может, Кедсти сам и подослал ее в силу каких-то своих соображений, о чем Кент даже догадаться не мог? Одно можно было сказать с уверенностью: девушка приходила не из-за Мак-Триггера, человека, которого он спас. Иначе она хоть поблагодарила бы его каким-нибудь способом. Вряд ли она демонстрировала бы такое невозмутимое хладнокровие и очаровательное безразличие к тому незначительному факту, что находится у постели умирающего. Если бы свобода Мак-Триггера что-нибудь значила для нее, она по меньшей мере могла бы выразить Кенту хоть немного сочувствия. А ее самым большим комплиментом, если не считать поцелуя, было утверждение, что он великолепный лжец!
Кент недовольно поморщился и глубоко вздохнул, чувствуя тяжесть в груди.