— Он достал стреляные гильзы и перезарядил ружье. — И не стой с пустой винтовкой — ты сюда не видами любоваться явился. Перезаряди!
— Извини. — Кермит стыдливо отвел глаза. — Мне очень жаль.
— Мне тоже.
— Он уходил! — попытался оправдаться американец.
— Вот и ушел, только с твоей пулей в брюхе. — Леон жестом подозвал Маниоро, и они, присев на корточки, негромко о чем-то заговорили. Потом Маниоро вернулся к Лойкоту, и оба масаи достали кисеты с нюхательным табаком. Леон сидел на земле, положив на колени «холланд». Кермит стоял в сторонке, беспокойно поглядывая на охотника, но тот упорно его не замечал.
— Что будем делать? — спросил наконец американец.
— Ждать.
— Ждать чего?
— Пока кровь свернется. Пока раны закроются.
— А потом?
— А потом мы с Маниоро пойдем и пристрелим его.
— Я пойду с вами.
— Никуда ты с нами не пойдешь. Хватит, повеселился.
— Но это опасно! Он может напасть на вас.
— Не исключено, — невесело усмехнулся Леон.
— Дай мне еще один шанс, — жалобно попросил Кермит.
Леон отложил ружье и, повернувшись, посмотрел американцу в глаза — холодно и жестко.
— А надо? Почему?
— Потому что там, в кустах, мучается и умирает красивый, сильный зверь. И виноват в этом я. И я обязан — перед Богом, этим львом и собственной человеческой честью — пойти туда и прекратить его страдания.
Понимаешь?
— Да, — кивнул Леон, и лицо его смягчилось. — Я хорошо тебя понимаю. И решение твое одобряю. Пойдем вместе, и я почту за честь быть рядом с тобой.
Он хотел сказать что-то еще, взглянул в сторону кустов, и лицо перекосилось от ужаса.
— Что еще за игры? — Леон вскочил. — О чем он думает, этот идиот?
Эндрю Фэган неторопливо ехал вдоль кустов кусака-сака. Ехал к тому самому месту, где укрылся раненый лев. Леон бросился наперерез.
— Назад, придурок! Назад! — заревел он. Репортер не повернул головы. И не остановился. Каждый шаг приближал его к смертельной опасности. Леон мчался изо всех сил и уже не кричал, приберегая дыхание к тому ужасному моменту, который, он это знал, неотвратимо надвигался. Американец наконец оглянулся. — Фэган, идиот! Убирайся оттуда!
Журналист, наверно, услышал что-то, но, похоже, ничего не понял и, бодро помахав плеткой, поехал дальше.
— Назад! Сейчас же назад! — заорал, срывая голос, Леон.
На сей раз Фэган расслышал и, остановив лошадь, повернулся к охотнику. Улыбка поблекла и растворилась. И в это миг из кустов кусака-сака вырвался, рыча от ярости, лев. Желтые глаза его горели, шерсть на загривке встала дыбом.
Лошадь заржала, закинула голову и вздыбилась. Нога у Фэгана выскочила из стремени, и журналист, чтобы не упасть, обхватил животное за шею. На короткой дистанции лев был быстрее лошади с всадником и легко их догнал. Последние несколько ярдов зверь преодолел в прыжке — длинные желтые лапы упали на круп несчастного животного, когти глубоко впились в плоть.
Взвившись от боли, лошадь попыталась вырваться и отчаянно взбрыкнула. Фэган вывалился из седла и грохнулся, как сброшенный с подводы мешок с углем, но нога зацепилась за стремя, и его поволокло по земле за обезумевшей кобылой и едва ли не под задними лапами вцепившегося в нее хищника. Копыта мелькали в дюймах от головы американца. Перебитая задняя лапа не позволяла льву как следует опереться, чтобы свалить лошадь. Взбитая копытами и лапами пыль крутилась в воздухе, мешая разглядеть происходящее, и Леон не решался стрелять из опасения попасть в репортера.
Наконец кожаный ремень лопнул, не выдержав напряжения, и Фэган покатился по траве.
— Ко мне! Сюда! — крикнул Леон.
На сей раз журналист продемонстрировал удивительное проворство и, вскочив, заковылял в сторону от схватки со стальным стременем на ноге. Между тем лошадь все еще таскала льва по кругу, лягая противника обеими ногами, а лев, держась за нее передними лапами, пытался ухватить зубами прыгающий перед ним круп. В конце концов ей повезло: удар обеими копытами пришелся хищнику в грудь и оказался настолько сильным, что его отбросило назад. Лошадь, обливаясь хлещущей из глубоких ран кровью, бросилась в галоп. Лев кинулся было за ней, но тут его внимание привлек бегущий через просеку Фэган, и он повернул к новой цели. Репортер оглянулся и взвыл от страха.
— Ко мне! — крикнул Леон и побежал ему навстречу. Зверь был быстрее. Погоня заняла не больше пары секунд. — Ложись! Падай, я буду стрелять!
Повторять дважды не пришлось — парализованный страхом Фэган рухнул на землю точно подстреленный броненосец и свернулся в комочек, подтянув к животу колени, обхватив руками голову и крепко зажмурившись. Бледное, без кровинки, лицо напоминало маску смерти. Лев бросился на него молча, как и положено смерти, разинув пасть, оскалив клыки и вытянув шею, чтобы вцепиться в беззащитное тело.
Леон выстрелил, и пуля вошла хищнику в нижнюю челюсть. Белые осколки зубов вылетели как игральные кости из стакана. Продолжая движение, пуля прошила громадное тело по всей длине, от груди до ануса. Заключенная в ней сила отбросила зверя назад и перевернула, заставив совершить далеко не изящный кувырок. Перекатившись на лапы, он пусть и неуверенно, но поднялся. Голова свесилась, с разбитой челюсти капала кровь. Леон выстрелил из второго ствола, и пуля, сломав плечевую кость, разорвала сердце. Лев завалился набок, раскинув лапы и с уже закрытыми глазами. Изуродованные, окровавленные челюсти еще пытались поймать воздух.
В левой руке у Леона еще оставались два патрона. Он подбежал ближе. Приклад сам нашел плечо. Контрольный выстрел в сердце — целая задняя лапа дернулась в последней судороге и застыла.
— Спасибо за сотрудничество, мистер Фэган. Можете подняться, — вежливо сказал Леон.
Репортер разлепил веки и огляделся с таким видом, словно ожидал обнаружить себя под жемчужными сводами рая. Потом неуклюже поднялся. Белое, как маска актера из театра кабуки, лицо лоснилось от пота. Костюм испачкался в пыли и золе. На двадцатидолларовых бриджах от «Братьев Брук» расплывалось темное пятно, а когда он сделал первый, нерешительный шаг в направлении Леона, в сапогах предательски хлюпнуло.
Эндрю Фэган, эсквайр, доблестный представитель четвертой власти, дуайен американской «Ассошиэйтед пресс», член комитета нью-йоркского теннисного клуба и восьмикратный капитан Пенсильванского гольф-клуба, только что обмочился.
— А теперь скажите честно, сэр, разве вы не находите, что эта забава бодрит посильнее, чем партия в гольф? — вкрадчиво осведомился Леон.
Пришло время, и президентское сафари, снявшись с берегов Эвасо-Нгиро, взяло курс на северо-восток, через необжитые, девственно прекрасные земли — к другим берегам. Дни таяли, и Кермит с Леоном спешили взять от них все и еще немного. В лагере они почти не бывали: уезжали далеко и охотились до последнего патрона. Удача сопутствовала им. После того как Леон починил «винчестер», Кермит не промахнулся ни разу. Может быть, размышлял Леон, сработали чары Лусимы, а может, все дело в том, что молодой американец принял его этический кодекс, проникся пониманием и уважением к тем, кого они вместе преследовали и убивали? Настоящим чудом было не заклинание, а становление Кермита как опытного и ответственного охотника, зрелого, уверенного в себе мужчины. И дружба их, пройдя испытания, окрепла и закалилась.