Ужасная буря продолжала двигаться на юг — все дальше и дальше.
Исази всегда вставал раньше всех. Он гордился тем, что бодрствует тогда, когда люди вдвое моложе его еще спят.
От костра остался лишь легкий белый пепел. Коротышка-зулус сдвинул почерневшие ветки, всыпал между ними несколько растертых сухих листьев пальмы и подул. Пепел взлетел в воздух, угли хмуро побагровели, потом на пальмовых листьях вспыхнул веселый огонек, и дрова занялись. Исази согрел ладони над костром и пошел в загон для волов.
Старый зулус относился к своим быкам так, как другие относятся к детям и собакам: он знал каждого по имени, знал их характеры. Он знал, кто из волов попытается увильнуть, когда дорога становилась тяжелой, а кто отличается верным сердцем и особым умом. Конечно же, у Исази были любимчики: например, огромный рыжий бык, которого он окрестил Темной Луной за огромные ласковые глаза, удержал груженый восемнадцатифутовый фургон, несмотря на бурное течение Шаши и осыпающийся под копытами глинистый берег, или передний вол в упряжке, пятнистый черно-белый Голландец, которого Исази приучил, точно собаку, подходить к хозяину по свистку и вести других волов на свои места.
Зулус довольно улыбнулся, открывая ворота временного загона из колючих веток, и свистнул Голландцу. В предрассветной темноте вол кашлянул, и от этого звука Исази окатило ледяной волной: здоровое животное так не кашляет.
Он встал в воротах, не решаясь войти в загон, и вдруг почувствовал какой-то новый запах — едва заметный запах, от которого желудок выворачивало наизнанку: так воняет дыхание нищего или болячки прокаженного. Исази заставил себя сделать шаг вперед, несмотря на вонь и охвативший его ужас.
— Голландец! — позвал он. — Где ты, мой хороший?
Раздался характерный звук: быка явно мучил понос. Даже в темноте Исази распознал мощный пятнистый силуэт и бросился к своему любимцу — тот лежал на земле. Животное ложится на землю только тогда, когда потеряло надежду.
— Вставай! — закричал Исази. Вуса, тандва! Вставай, мой красавец!
Бык судорожно вздрогнул, но подняться не смог. Исази упал на колени и обхватил его рукой за шею — она вывернулась назад под неестественным углом, бархатистый нос упирался в бок. Мышцы шеи свело, они казались железными на ощупь.
Исази погладил быка по мокрой скользкой морде, чувствуя горячечный жар лихорадки, и понюхал ладонь — покрывавший ее густой слой слизи невыносимо вонял. Коротышка-зулус торопливо вскочил и испуганно попятился к воротам. Там он повернулся и со всех ног побежал к фургонам.
— Хеншо! — завопил Исази. — Быстрее иди сюда, Маленький Ястреб!
— Огненные лилии, — со злостью пробормотал Ральф, с багровым от ярости лицом расхаживая по загону.
Глориоза — ярко-зеленый кустарник, цветущий красивыми малиновыми цветами с золотистой каймой на лепестках, перед которым не устоит ни одно травоядное, незнакомое с этим ядовитым растением.
— Где пастухи? Приведите сюда этих чертовых муджиба! — Ральф остановился перед трупом Темной Луны: хорошо обученный дышловой вол стоил пятьдесят фунтов. А кроме него, еще восемь лежали на земле и так же плохо себя чувствовали.
Исази и остальные погонщики притащили пастушков — перепуганных мальчишек, старший едва начал превращаться в юношу, а самому младшему исполнилось всего десять лет.
— Вы что, не знаете про огненную лилию? — заорал Ральф. — Ваша работа — следить за тем, чтобы волы не ели ядовитые растения! Я спущу с вас ваши черные шкуры, чтобы вы это запомнили!
— Мы не видели никаких лилий, — отважно заявил самый старший мальчик.
— Ах ты, наглец! — Ральф подскочил к нему с шамбоком в руке. Плеть, сделанная из старательно обработанной кожи носорога, была почти пять футов длиной и толще мужского пальца у основания, сужаясь к концу.
Плеть, сделанная из старательно обработанной кожи носорога, была почти пять футов длиной и толще мужского пальца у основания, сужаясь к концу. — Я научу тебя смотреть за волами, а не спать в тенечке!
Ральф размахнулся шамбоком, плеть зашипела, словно гадюка, и мальчик завопил от боли. Крепко держа пастушка за руку, Ральф нанес еще десяток ударов по ногам и ягодицам, потом отпустил этого и схватил следующего. Муджиба танцевал в такт взмахам плети, вскрикивая от каждого удара. Наконец Ральф успокоился.
— Ладно, запрягайте здоровых быков в повозки.
Волов хватило лишь на три полные упряжки — пришлось бросить половину фургонов, нагруженных просоленными шкурами буйволов.
С восходом солнца маленький караван пустился в путь на юг. Через час упал еще один вол, уткнувшись носом в собственный бок. Упряжь обрезали, тушу оставили лежать у дороги. Не успели пройти полмили, как еще два быка упали. Потом животные стали умирать так часто, что к полудню пришлось бросить два фургона, а в третий запрягли неполную упряжку.
Гнев Ральфа давно сменился недоумением. Ясно, что обычное отравление здесь ни при чем. Ни один из погонщиков ничего подобного в жизни не видел, и даже в обширном африканском фольклоре такие случаи не упоминались.
— Это тагати, — высказал свое мнение Исази. Он словно усох от скорби по любимым быкам и теперь казался унылым черным гномиком. — Это ужасное колдовство.
Ральф отвел новоиспеченного свояка в сторонку, чтобы женщины не услышали.
— Черт побери, Гарри, нам повезет, если хотя бы один фургон доберется обратно в Булавайо. На пути еще нужно пересечь несколько бурных рек. Давай-ка поедем вперед, поищем удобную переправу через Люпане.
До реки оставалось всего несколько миль — уже виднелись темно-зеленые заросли вдоль ее русла. Мужчины, встревоженные и озабоченные, ехали бок о бок.
— Пришлось бросить пять фургонов, — мрачно пробормотал Ральф. — По триста фунтов каждый, не считая стоимости потерянных волов… — Он вдруг замолчал и выпрямился в седле.
Всадники выехали на открытое место возле реки, и на другом берегу Ральф заметил трех огромных жирафов. Похожие на ходули ноги и длинные лебединые шеи делают этих животных самыми несуразными млекопитающими Африки. Огромные глаза смотрят мягко и печально, уродливую и одновременно прекрасную голову венчают не настоящие рога, а костяные выросты, покрытые кожей и шерстью. Двигаются жирафы неторопливой походкой хамелеона, хотя крупный самец может весить не меньше тонны и достигает восемнадцати футов в высоту. Эти создания немы: ни боль, ни страсть не исторгают из лебединого горла ни звука. Чтобы нагнетать кровь в голову, требуются огромные, размером с барабан, сердца, а в шейных артериях есть специальные клапаны, которые не дают мозгу взорваться от давления, когда животное, расставив ноги, наклоняется к воде.
Через опушку цепочкой шли три жирафа: впереди — старый, почти черный от возраста, самец, за ним — желтовато-коричневая самка, а следом — жираф-подросток прелестного бежевого цвета.
Ральф впервые в жизни увидел танцующего жирафа: детеныш покачивался, выделывал медленные грациозные пируэты, сгибал и разгибал шею. Мать время от времени оборачивалась и смотрела на отпрыска, разрываясь между супружеским долгом и материнской любовью, потом вновь следовала за старым самцом. Наконец детеныш с ленивым изяществом повалился на траву, словно запутавшись в длинных ногах. Мать пару минут помедлила и, следуя закону дикой природы, бросила слабого и пошла за самцом.
Неторопливо, почти нехотя, всадники подъехали к месту, где лежал жираф. Вблизи стало видно, что из пасти и ноздрей свисали нити слизи, а задние ноги покрыты испражнениями.
Люди изумленно уставились на мертвого зверя. Ральф вдруг втянул носом воздух и сморщился.
— От волов пахло точно так же… '— Его вдруг осенило.