Вот так в год 1540-й Матиас, сын кузнеца, стал девширме, как называли христианских юношей, захваченных во время завоеваний и включенных в число "рабов ворот". Через множество диковинных земель предстояло ему проехать, множество странных вещей повидать, прежде чем сказочные минареты старого Стамбула поднялись впереди, сияя на солнце своими золотыми полумесяцами. Поскольку он сделался убийцей прежде, чем стал мужчиной, ему предстояло учиться в эндеруне, внутреннем дворе Топкапы-Сарая. Он присоединится к пылкому братству янычаров. Он изучит странный язык, традиции и многие военные искусства. Он узнает, что нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед - пророк его, он будет жаждать биться и умереть во имя Аллаха. Ибо неведомая судьба, навстречу которой он ехал, обрекла его на то, чтобы посвятить жизнь тени Господа на земле, падишаху Белого моря и Черного, спасителю всех народов мира, султану из султанов, королю королей, Законодателю, Великолепному, императору Оттоманской империи, шаху Сулейману.
Часть первая
МИР ГРЕЗ
Воскресенье, 13 мая 1565 года
Крепость Сент-Анджело, Эль-Борго, Мальта
Ситуация, по мнению Старки, была такова.
Самая огромная со времен античности армада, несущая с собой лучшую армию современного мира, отправлена шахом Сулейманом на завоевание Мальты. В случае победы турок Южную Европу захлестнет волна исламского террора. Сицилия будет разграблена подчистую. Мусульманское завоевание Гранады перестанет казаться невероятным. Сам Рим содрогнется. Однако, какие бы еще награды ни ожидали победителя, не было у Сулеймана мечты заветнее, чем истребление рыцарей ордена Иоанна Крестителя, единственного в своем роде отряда лекарей и монахов-воинов, которых одни называли "рыцарями моря", а другие - госпитальерами и которые в эпоху инквизиции сами осмелились называть себя Священной Религией.
Великой турецкой армией командовал Мустафа-паша, который однажды уже разгромил рыцарей, защищенных крепостью неизмеримо более надежной, чем эта, во время знаменитой осады Родоса в 1522 году. С тех пор Сулейман (который, хоть и достиг многого в разных областях, почитал своей священной обязанностью и главной целью политики распространение ислама по всему миру) успел покорить Белград, Буду, Багдад и Табриз. Он захватил Венгрию, Сирию, Египет, Иран, Ирак, Трансильванию и Балканы. Двадцать пять островов Венеции и все порты Северной Африки сдались его корсарам. Его военные корабли сокрушили Священную лигу в Превезе. Только зима заставила его уйти от ворот Вены. Никто не сомневался в исходе последнего объявленного Сулейманом джихада против Мальты.
Кроме, быть может, горстки самих рыцарей.
Фра Оливер Старки, лейтенант-туркопольер из Английского ланга, стоял у окна в кабинете великого магистра. Из этой точки, с высоты южной стены крепости Сент-Анджело, он обозревал сложную географию будущего поля битвы. Три треугольных мыса, окруженных скалами, образовали границы Большой гавани, дома рыцарей моря. Крепость Святого Анджело стояла на вершине первого полуострова, доминируя над главным городом Эль-Борго. Здесь теснились обержи рыцарей, госпиталь "Сакра Инфермерия", орденская церковь Святого Лоренцо, дома горожан, главные доки и склады, щетинились шпилями прочие постройки крошечного метрополиса. Эль-Борго был отгорожен от материка огромной загибающейся крепостной стеной, защитной завесой с множеством укрепленных бастионов, за которой кишмя кишели рыцари и ополченцы, занимающиеся военными учениями.
* * *
Старки поглядел через Галерный пролив на второй клочок земли, Лизолу, где в странном и неуместном спокойствии вращались крылья нескольких дюжин мельниц. Отряды ополченцев дружно развернулись, солнечный свет отразился от их шлемов. Позади них голые мусульманские пленники, скованные попарно, подчиняясь свисткам надсмотрщика, затаскивали блоки известняка на контрфорс Святого Михаила, крепости, которая защищала Лизолу от остального мира. Когда начнется осада, единственным средством связи между Лизолой и Эль-Борго останется хрупкий понтонный мост, протянутый через Галерный пролив. В полумиле к северу, на противоположной стороне Большой гавани, на обращенной к морю оконечности третьего полуострова, стоял форт Святого Эльма. Это самая обособленная крепость: если начнется осада, добраться туда можно будет только по воде.
Повсюду, куда доставал взгляд, велись приготовления к битве. Подготовка фортификаций и учения, рытье окопов, сбор урожая, засолка, закладка в погреба, полировка доспехов, заточка оружия, моления. Старший сержант рычал на копейщиков, грохотали молотки оружейников. В церквях трезвонили колокола, шли девятидневные службы, женщины днями и ночами молились Матери Божьей. Восемь из десяти защитников были обычными крестьянами в самодельных кожаных доспехах и вооруженные копьями. Но, выбирая между рабством или смертью, храбрые и гордые мальтийцы нисколько не колебались. Настроение мрачной решимости повисло над городом.
Какое-то движение привлекло внимание Старки. Пара темнокрылых соколов падала с бирюзового неба, приближаясь к земле; казалось, их падение будет длиться вечно. Но вдруг они остановились, разом взмыли вверх и без всякого видимого усилия исчезли на западном горизонте; в то неуловимое мгновение, когда они растворились в дымке, они показались Старки последними птицами на свете. Голос, прозвучавший в просторной комнате, разрушил грезы лейтенанта.
- Тот, кто не знал войны, не знает и Бога.
Старки слышал этот сомнительный девиз и раньше. И каждый раз он будоражил его сознание. Сегодня он наполнил его страхом, Старки опасался, что уже скоро сможет проверить правдивость этих слов. Он отвернулся от окна, чтобы присоединиться к собранию.
Жан Паризо де Ла Валлетт, великий магистр ордена, стоял перед столом с картами вместе с полковником Ле Масом. Высокому и суровому, в длинной темной рясе с нашитым на нее крестом Святого Иоанна, Ла Валлетту исполнился семьдесят один год. Пятьдесят лет сражений в открытом море закалили его, так что, должно быть, он знал, о чем говорит. В двадцатые годы он пережил кровавую трагедию Родоса, когда потрепанные остатки ордена оказались изгнаны в море на последних своих кораблях. В сорок шесть он на год стал рабом на галере Абдур-Рахмана. Пока остальные приобретали высокое положение в ордене, оставаясь на безопасной земле, Ла Валлетт десятилетиями бороздил море в бесконечных пиратских походах, набивая ноздри табаком, чтобы не ощущать корабельной вони. У него был высокий лоб, совсем уже седые волосы и такая же седая борода. Глаза выгорели на солнце, приобретя цвет камня. Лицо казалось отлитым из меди. Для него весть о грядущем вторжении стала чем-то вроде эликсира молодости из античного мифа. Он бросался в объятия судьбы с пылом любовника. Он был неутомим. Энергия в нем била через край. Он был полон воодушевления. Воодушевления человека, чья ненависть наконец-то может вырваться на свободу без оглядки и сожаления. Что Ла Валлетт ненавидел, так это ислам и творимые им злодеяния. А любил он Бога и Религию. И вот на закате его дней Бог послал Религии благословение в виде войны. Войны в ее высшем проявлении. Войны, выражающей божественную волю. Войны безыскусной и чистой, которую предстоит довести до конца, пройдя через все мыслимые крайности жестокости и ужаса.
Тот, кто не знал войны, не знает и Бога? Христос никогда не благословил бы вооруженной борьбы. Впрочем, временами Старки приходил к убеждению, что Ла Валлетт просто безумен. Безумен от предчувствия необузданной жестокости. Безумен от осознания, что через него течет сила Господа. Безумен, потому что кто еще, кроме безумца, может держать в своей руке судьбу народа и с таким хладнокровием предвидеть гибель тысяч людей? Старки пересек комнату, подходя к двум старым товарищам, которые беседовали перед столом с картами.
- Сколько еще придется ждать? - спросил полковник Ле Мас.
- Дней десять. Неделю. Может быть, и меньше, - ответил Ла Валлетт.
- Я думал, у нас в запасе еще месяц.
- Мы ошибались.
В убранстве кабинета Ла Валлетта отображался суровый характер его хозяина. Никаких гобеленов, картин и изящной мебели, которые были у его предшественников. Вместо них - камень, дерево, бумага, чернила, свечи. К стене прибито простое деревянное распятие. Полковник Пьер Ле Мас прибыл этим утром из Мессины с неожиданным подкреплением из четырехсот испанских солдат и тридцатью двумя рыцарями ордена. Это был плотный, закаленный в боях человек лет под шестьдесят. Ле Мас кивнул Старки и указал на разложенную карту.
- Только философ в силах расшифровать эти иероглифы. Карта, к досаде Старки, который сам занимался тонким искусством картографии, оказалась густо испещренной пометками и значками, придуманными Ла Валлеттом. Орден Святого Иоанна Крестителя делился на восемь лангов, или языков, в соответствии с происхождением их членов: Французский, Прованский, Овернский, Итальянский, Кастильский, Арагонский, Баварский и Английский. Ла Валлетт указывал на защитную стену, которая огибала Эль-Борго огромной каменной дугой с запада на восток, называя, за каким лангом закреплен каждый бастион.
- Франция, - сказал он, указывая на крайний правый бастион как раз рядом с Галерным проливом. Как и Ле Мас, Ла Валлетт был представителем самой воинственной французской провинции, Гаскони. - Затем наш доблестный Прованский ланг, вот здесь, на главном бастионе.
Ле Мас спросил:
- И сколько у нас рыцарей Прованса?
- Семьдесят шесть рыцарей и сержантов. - Палец Ла Валлетта двигался по карте на запад. - На левом фланге ланг Оверни. Затем итальянцы, сто шестьдесят девять копейщиков, за ними Арагон. Кастилия. Германия. Всего пятьсот двадцать два брата откликнулись на призыв к оружию.
Ле Мас наморщил лоб. Число рыцарей было печально мало.
Ла Валлетт добавил:
- С теми людьми, которых привели вы, у нас получается еще восемьсот испанских tercios и четыре десятка джентльменов удачи. Мальтийское ополчение составляет немногим больше пяти тысяч.
- Я слышал, Сулейман послал шестьдесят тысяч гази, чтобы сбросить нас в море.
- Если считать матросов, рабочие батальоны и обслугу - гораздо больше, - ответил Ла Валлетт. - Псы пророка гонятся за нами уже пять сотен лет, от Иерусалима до Крака-де-Шевалье, от Крака-де-Шевалье до Акра, от Акра до Кипра и Родоса, и каждая миля по ходу нашего отступления отмечена кровью, пеплом и костями. На Родосе мы предпочли смерти жизнь, и, хотя для всего мира это история, овеянная славой, для меня это позорное пятно. На этот раз не будет никакого "славного поражения". Нам больше некуда отступать. Мальта наш последний рубеж.
Ле Мас потер руки.
Прошу отрядить меня на пост чести. - Под этими словами Ле Мас подразумевал место, где сосредоточена самая большая опасность. Рубеж смерти. Он был не первым, кто просился туда, должно быть, он знал об этом, потому что добавил: - Вы мой должник.
Старки не знал, на что он намекает, но что-то пронеслось в воздухе между двумя товарищами.
- Мы обсудим это позже, - сказал Ла Валлетт, - когда намерения Мустафы проявятся яснее. - Он указал на крайнюю западную точку фортификационных укреплений. - Вот здесь, у Калькаракских ворот, бастион Англии.
Ле Мас засмеялся.
- Целый бастион одному человеку?
Древний и доблестный Английский ланг, когда-то самый большой в ордене, был уничтожен напыщенным развратником и ересиархом Генрихом VIII. Старки был единственным представителем англичан в ордене Иоанна Крестителя.
- Фра Оливер - наш Английский ланг, - сказал Ла Валлетт. - И еще он моя правая рука. Без него мы бы не справились.
Старки, смущенный, переменил тему разговора.
- А эти люди, которых вы привели с собой, - как вы оцениваете их качества?
- Хорошо обученные, хорошо экипированные, все посвятили свою жизнь Христу, - ответил Ле Мас - Я выжал две сотни добровольцев из губернатора Толедо, угрожая спалить его галеры. Остальных завербовал для нас один германец.
Ла Валлетт удивленно поднял бровь.
- Матиас Тангейзер, - пояснил Ле Мас.
Старки добавил:
- Тот, кто первым сообщил нам о планах Сулеймана. Ла Валлетт уставился в пространство перед собой, словно вспоминая лицо этого человека. Потом кивнул.
- Тангейзер добыл для нас сведения? - уточнил Ле Мас.
- Но не из большой к нам любви - сказал Старки. - Тангейзер продал нам колоссальное количество оружия и боеприпасов, чтобы мы могли вести войну.
- Этот человек - настоящая лиса, - сказал Ле Мас не без восхищения. - Ничто, происходящее в Мессине, не ускользнет от его внимания. И с людьми умеет обходиться. И в бою он был бы нам ценной подмогой - как-никак бывший девширме, тринадцать лет провел в султанском отряде янычаров.
Ла Валлетт заморгал.
- Львы ислама, - произнес он.
Янычары были самыми неукротимыми воинами в мире. Это была элита Оттоманской армии, головной отряд своего отца-султана. Секта янычаров состояла исключительно из юношей, происходивших из христиан, но воспитанных и обученных - как того требовал фанатичный и не ведающий снисхождения дервишский устав Бекташа - нести смерть во имя пророка. Ла Валлетт посмотрел на Старки, ожидая подтверждения.
Старки напряг память, выуживая из нее подробности карьеры Тангейзера.
- Персидские войны, озеро Ван, разгром Сафавидов, разграбление Нахичевани. - Он увидел, как Ла Валлетт заморгал во второй раз. Прецедент налицо. - Тангейзер дослужился до привратника, то есть до капитана, входил в число телохранителей Сулейманова старшего сына.
Ла Валлетт поинтересовался:
- И почему же он ушел из янычаров?
- Этого я не знаю.
- Вы его не спросили?
- Он мне не ответил.
Выражение лица Ла Валлетта изменилось, и Старки почувствовал, что у того зреет какой-то план.
Ла Валлетт обнял Ле Маса за плечи.
- Брат Пьер, мы скоро вернемся к нашему разговору о посте чести.
Ле Мас понял, что его отпускают, и пошел к двери.
- Скажите мне еще одно, - попросил Ла Валлетт. - Вы упомянули, что Тангейзер умеет обходиться с людьми. А как насчет женщин - с ними тоже?
- Ну, у него служит восхитительная компания весьма видных девиц. - Ле Мас покраснел, устыдившись собственного воодушевления, поскольку все прекрасно знали, что он сам время от времени пускается в любовные похождения. - Причем, должен заметить, это не продажные женщины. Тангейзер не принадлежит ни к одному священному ордену, и на его месте… то есть, если человек имеет вкус к женщинам, и, заметьте, хороший вкус, лично я не стану его за это осуждать.
- Спасибо, - сказал Ла Валлетт. - Я тоже не стану.
Ле Мас закрыл за собой дверь. Ла Валлетт подошел к своему креслу.
- Тангейзер. Это не дворянская фамилия.
Претендующий на вступление в число рыцарей ордена Святого Иоанна Иерусалимского кандидат должен был доказать, что в крови его предков течет хотя бы одна шестнадцатая благородной крови. И великий магистр свято верил, что это лучший способ отбора.