Часть войск, участвовавших в эвакуации, уже заняли оборонные позиций по восьмидесятифутовому контуру, а напор войск Серрюрье и Рокамбо усиливался.
Пять минут спустя он отдал приказ покинуть штаб, о чем Уайетту, сидевшему на крыше, сообщил вестовой. Бросив последний взгляд на темнеющий горизонт, он заспешил вниз. В фойе стоял Фавель, наблюдавший, как в грузовик у подъезда отеля загружались карты. Он невозмутимо зажигал сигару, и, казалось, это занимало его больше, чем шум битвы.
– Пусть Серрюрье и Рокамбо встретятся и пожмут друг другу руки, – сказал он. – Надеюсь, они разопьют бутылочку рома, и это займет у них некоторое время. – Он улыбнулся. – Думаю, Рокамбо не будет доволен тем, что теперь командование перейдет к Серрюрье.
Солдат на грузовике что‑то крикнул, и Фавель, убедившись в том, что сигара его зажжена, поднес спичку к скомканному листку бумаги.
– Извините, – сказал он и направился в бар. Когда он возвратился, в баре стал разгораться огонь. – Ну вот, – сказал он, – теперь мы должны ехать. Пошли. – И он подтолкнул Уайетта к двери.
Когда грузовик отъехал от отеля, Уайетт оглянулся назад и увидел, как через окна стали просачиваться первые струйки дыма, которые тут же подхватывал ветер.
Была половина пятого.
Глава 8
I
Уайетт, сделавший все для эвакуации населения, был потрясен тем, что видел.
Грузовик шел по пустынным улицам городского центра. Звуки сражения эхом отражались от слепых фасадов зданий. Небо все больше темнело, и порывы ветра гнали вдоль грязных тротуаров изодранную в клочья бумагу. Прибитый ветром дым от пожаров теперь стлался понизу, то и дело забивая ноздри и горло.
Уайетт закашлялся, и тут ему на глаза попался человеческий труп, лежавший на тротуаре. Чуть подальше он увидел другой, потом – третий. Это были мужчины, гражданские. Он повернул голову к Фавелю и спросил у него:
– Что это за чертовщина?
Фавель смотрел прямо вперед. Он ответил вопросом на вопрос:
– Вы имеете какое‑нибудь представление о том, что такое эвакуация города за несколько часов?
Грузовик замедлил ход, чтобы объехать еще один труп в середине улицы – тело женщины в красном ярко‑узорчатом платье и крапчатой желтой накидке на голове. Она лежала ничком, словно кукла, брошенная ребенком, с неестественно вывернутыми конечностями. Фавель сказал:
– Мы разделяем вину, мистер Уайетт. У вас – знание, у меня – власть. Без вашего знания этого всего не случилось бы, но вы дали его тому, кто волен был сделать так, чтобы это случилось.
– Но была ли нужда в убийстве? – почти прохрипел Уайетт.
– У нас не было ни готовых планов, ни времени что‑либо объяснять, ни знания самих людей. – Лицо Фавеля было строгим. – Все знают, что на Сан‑Фернандесе не бывает ураганов, – сказал он, словно цитируя. – Люди ничего не знали. Это еще одно преступление президента Серрюрье, может быть, самое тяжкое. Увы, пришлось применять силу.
– Сколько погибло? – мрачно спросил Уайетт.
– Кто знает? Но сколько будет спасено? Десять, двадцать или тридцать тысяч? В таких случаях приходится составлять уравнение.
Уайетт молчал. Он знал уже, что ему придется долго и болезненно все это переживать. Но, может, стоило еще раз попробовать поколебать Фавеля в его решении заманить правительственную армию в ловушку и уничтожить ее? Он сказал:
– Нужны ли еще убийства? Должны ли вы, укрепившись вокруг Сен‑Пьера, держать оборону? Скольких вы еще убьете в городе, Джулио Фавель? Пять тысяч? Десять? Пятнадцать?
– Поздно, – сказал Фавель строго. – Сейчас я ничего не смогу сделать, даже если бы захотел.
Эвакуация отняла у нас много времени, и она не завершена. Моим людям повезет, если они смогут дойти до подготовленных позиций вовремя. В его голосе появились нотки сарказма. – Я не христианин. Это роскошь, которую не многие честные политики могут позволить себе. Но в Библии у меня есть оправдание. Господь раздвинул воды и позволил израильтянам пройти сквозь поток посуху, но он утопил преследовавших их египтян – всех до одного, всех лошадей, все колесницы. Все были уничтожены в Красном море.
Грузовик подъехал к пропускному пункту, за которым Уайетт увидел длинную колонну беженцев, сбоку выходившую на дорогу. Подбежал офицер, и Фавель о чем‑то стал с ним говорить. Какой‑то белый человек издали махал рукой. Уайетт узнал Костона.
– Вы что‑то не очень торопились, – сказал Костон, подходя. – Как далеко продвинулась в город правительственная армия?
– Не знаю, – ответил Уайетт, вылезая из грузовика. – А что здесь происходит?
Костон махнул рукой в сторону колонны.
– Это последние. Через пятнадцать минут они пройдут. В этом месте Фавель организует свою позицию. Здесь проходит ваша восьмидесятифутовая линия. – Порыв ветра вздул рубашку у него на спине. – Я тут выкопал окопчик для нас – милости прошу, если вы, конечно, не собираетесь подняться вверх по Негрито.
– Вы, значит, остаетесь здесь?
– Разумеется, – ответил Костон с удивлением. – Здесь ведь и будут разворачиваться основные события.
Здесь, кстати, и Доусон. Он вас ждет.
Уайетт обернулся и посмотрел на город. Вдали расстилалось море – теперь уже не тарелка из чеканного серебра, а грязная алюминиевая сковородка. Южная часть неба была забита низкими серыми облаками, несущими с собой ливневые дожди и шквальный ветер. Из‑за надвинувшихся облаков и дымов над городом воздух потемнел.
Были слышны звуки перестрелки, редкие артиллерийские выстрелы. Порывы ветра то приглушали, то приближали их. Пологая, спускающаяся к городу равнина была пуста.
– Я останусь здесь, – сказал он внезапно. – Хотя, черт меня побери, если я знаю, почему.
В глубине души, он это, конечно, знал. Профессиональный интерес ученого, стремившегося узнать воздействие урагана на мелкие воды, сочетался с какой‑то жуткой внутренней тягой наблюдать за обреченным городом и обреченной армией.
– Где именно будет позиция Фавеля? – спросил он.
– На этой гряде. На обратном склоне вырыты окопы.
– Надеюсь, они снабжены дренажной системой? – спросил Уайетт. – Дождь будет такой, какого вам не доводилось видеть, и любая яма, если в ней нет стока, быстро наполнится водой.
– Фавель это предусмотрел, – сказал Костон. – Он хорошо соображает.
– Он спрашивал меня о дожде, – сказал Уайетт. – Наверное, поэтому.
– Мистер Уайетт, – раздался из грузовика голос Фавеля, – штаб оборудован в трехстах ярдах отсюда по дороге.
– Я остаюсь здесь с Костоном, – сказал Уайетт, подходя к грузовику.
– Как хотите. Теперь уже ни вы, ни я сделать ничего не сможем. Остается молиться Хунракену или какому‑нибудь другому подходящему богу.
– Пошли к Доусону, – сказал Костон. – Мы там оборудовали себе обиталище.
Он повел Уайетта по обратному склону вниз и в сторону от дороги. Вскоре Уайетт увидел Доусона, сидевшего на краю большого склона. Тот страшно обрадовался:
– О, привет! Я уж боялся, не оказались ли вы снова в плену.
Уайетт принялся рассматривать окоп. Он был снабжен водостоком, который, по его мнению, был явно недостаточен.
– Нужно его значительно углубить и, кроме того, сделать второй, – сказал он.