- Куда же тебе теперь идти, бабулька, - ответил я. - Теперь ты здесь, с нами останешься!
- Ты это чего? - тревожно удивилась она. - Ты, парень, того, не балуй, тебе же хуже будет!
- Сама сказала, мне один конец, так что все равно. А тебя, чтобы не скучно было, я с собой на тот свет заберу. Вместе в аду у костерка погреемся. Очень ты мне, бабушка, полюбилась! - насмешливо сказал я и для наглядности вытащил из ножен кинжал.
- Меня пугать не нужно, я старая, и смерти не боюсь! - не очень контролируя голос, прошептала она, не спуская глаз с оружия.
- Смерти все боятся. У тебя теперь, кроме жизни, ничего не осталось, вот я ее у тебя себе и заберу! - жестко сказал я, приставляя лезвие к трясущейся шее. - А то смотри, волью тебе всю кружку в глотку, а мы с Прасковьей посмотрим, как ты будешь с сатаной любовью заниматься!
- Ты не посмеешь, - тихо проговорила она. - Креста на тебе нет, басурманин проклятый! На том свете за все ответишь, сгоришь в геенне огненной, а за меня будешь держать ответ особо! Черти-то заставят тебя горячие сковородки лизать! Господь меня, сироту, отмечает и в обиду не даст!
Почему-то все подлецы искренне уверены, что на их стороне все высшие силы и божественная справедливость. Сколько раз я сталкивался с тем, что не просто плохие люди, а натуральные негодяи трепетно верят в свою особую связь с Господом.
Меня бабкины проклятия и угрозы не испугали, напротив, заставили заскрежетать зубами:
- Посмею, я уже стольких людей на тот свет отправил, сколько ты огурцов за жизнь не съела! Мне человека зарезать, раз плюнуть! Вы не того сюда заманили, выйду я вам костью в голе. А Господу за твою душу черную свечку пудовую поставлю, он меня и простит!
Говорил я, надо сказать, не очень складно и последовательно, зато театрально, с разбойничьими интонациями, чего старухе хватило за глаза. Она, и правда, испугалась, что сейчас лишится жизни. Хитрая баба решил поменять тактику и объехать меня на козе, заговорила льстиво, даже голос поменялся, стал певучим, ласковым:
- Что ты, что ты, мой хороший! Никак шутки не понял! Какой ты сам ладный, складный, по тебе, наверное, все девки сохнут! Неужто старую старуху обидишь? Все тебе расскажу, что спросишь, только и говорить-то мне нечего! Ничего не понимаю, от дряхлости совсем разума лишилась, болтаю невесть что, чего сама не знаю. Отпусти ты меня с миром, а сам иди куда хочешь!
- Сначала ты выпьешь зелье, а потом я отсюда уйду! - решительно сказал я, взяв в руку кружку. - Ты мне голову не дури, все ты знаешь и понимаешь! Пей или зарежу!
В эту суровую эпоху человеческая жизнь стоила немного, и то, что молодой парень сможет запросто убить старуху, у моей оппонентки сомнения не вызвало. Однако, работая в криминальном бизнесе, она недаром дожила до преклонных лет, выкручиваться умела. Теперь уже не я устраивал спектакль, а она вполне правдоподобно симулировала сердечный припадок, подкатила глаза, потом опрокинулась на спину и начала отходить. Все у нее получилось очень натурально, даже дернулась в предсмертной муке и застыла на веки вечные.
Мудрая старуха не учла только одного - моей медицинской подготовки. Пульс у нее после смерти оказался, как у молодой женщины, ровный, с хорошим наполнением. Даже сообразно обстоятельствам и естественному волнению не очень участился. С таким сердцем и нервами жить бы ей до ста лет и радоваться солнышку, ан нет, сама себе устроила проблемы. Пришлось припугнуть ее по-настоящему:
- Все, конец старушке, - сказал я Прасковье, которая все это время безучастно просидела на лавке, - отошла. Жалко ее. Но ничего, сейчас я сейчас с нее шкуру сниму и сделаю из нее чучело, Отодвинься, как бы тебе кровью не забрызгаться, я ей сейчас голову отрежу!
Девушка послушно отодвинулась на край лавки. Старуха терпела и никак на мои слова не отреагировала. Пришлось применить не такой суровый, как обещал, но вполне эффективный способ оживления покойников. Я взял свечу и осветил ее лицо. Она была вполне мертва, только глазные яблоки предательски двигались над веками.
- Так, сейчас отмечу, где резать, чтобы шкуру зря не испортить, - бормотал я, наклоняя свечу над ее лицом. Расплавленный воск тонкой струйкой вылился из образовавшейся возле фитиля лунки.
Бедняга вскрикнула и вскочила со смертного одра.
- Живая! - обрадовался я. - А мы тебя уже хоронить собрались!
- Говори, изверг, что хочешь узнать! - злым голосом, но вполне по-деловому, спросила она, стирая с лица воск. - Откуда ты только такой взялся!
- Сколько у вас тут человек охраны, и кто такой Георгий? - задал я главные на это час вопросы.
- Какая еще охрана, - прошипела она, - зачем нам охрана. У нас и так все ручные. А кто такой Георгий, того не знаю, давно он у нас объявился, и все тут под ним, без его слова ничего не делается!
- Слуги, кроме тебя, в трактире еще есть?
- Холопы имеются, конюхи да дворовые мужики. Только сейчас никого в подворье нет, все разъехались, повезли девок и парней заказчикам. Я одна на всем хозяйстве. Не веришь, сам проверь!
- А Георгий где?
- Не знаю, он меня, когда едет, не спрашивает. Ты, парень, зря в наши дела влез. Смотри, потеряешь по дороге голову. Не таких, как ты, богатырей раньше срока на погост стаскивали.
- Это, бабка, уже не твоя, а моя забота. Только если жить хочешь, лучше убирайся отсюда. В твои ли годы головой рисковать! Неужели себе на старость казны не набрала!
- А это уже моя забота, без тебя, сопливого, разберусь, что мне делать. Сейчас твоя взяла, так беги без оглядки, а то поздно будет!
Мысль она высказала здравую, делать мне здесь больше было нечего. Я взял в одну руку свечу, в другую ладонь девушки и вышел из каморки.
- Куда девку потащил! - закричала вслед старуха. - Оставь, она все равно порченная!
- Сам разберусь, - огрызнулся я. - Ты лучше моего совета послушай!
- Дверь не затворяй, я отсюда не выйду! - крикнула она, когда я притворил дверцу. Внизу ее мягко кляцкнула защелка. Теперь мне стало понятно, почему я не мог ее открыть.
- Я пить хочу, - впервые подала голос Прасковья, - куда ты меня тянешь!
Мы вошли в большую комнату. Старуха не соврала, там никого не оказалось.
- Куда, куда, на свободу, - ответил я. - Вон в бочке вода, попей, нам далеко ехать.
- Не нужно пить воду, у нас есть что пить и лучше воды, - раздался за спиной знакомый голос.
Я быстро обернулся, одновременно взявшись за эфес сабли. Пресловутый проповедник Георгий стоял в задних дверях и смотрел на нас "орлиным оком".
- Ты не захотел вкусить плодов любви, значит, вкусишь плодов ненависти! - сказал он, вставая в героическую позу со скрещенными на груди руками.
- Ну, мы это еще посмотрим, кто чего вкусит, - ответил я, обнажая саблю.
Это его ничуть не смутило.
- Опусти оружие, глупец, ты теперь в моей воле! - произнес он противным, назидательным голосом протестантского проповедника. - Моя сила не в оружии, а в любви, я люблю тебя, и ты будешь повиноваться мне во всем!
Я не отвечал, ждал, что он еще скажет или сделает.
- Сейчас ты выпьешь напиток ненависти и познаешь боль и ужас. Только через муку и страдание ты сможешь познать истинную любовь!
Мне стало даже интересно, каким образом он, безоружный, собирается заставить меня что-то выпить. Однако у него, похоже, не возникло никакого сомнения в том, что я буду безропотно подчиняться.
- Оставайтесь на месте, я сейчас вернусь, - приказал он и исчез в дверях.
Я взглянул на девушку, она находилась в полном трансе, смотрела в одну точку, и не отреагировала, когда я сжал ей руку. Кажется проповедник, или кто он там был на самом деле, мастерски владел гипнозом. Уйти просто так я уже не хотел, решил выяснить, что задумал незадачливый иллюзионист.
Ждать пришлось недолго, Георгий вернулся с двумя берестяными кружками и бережно поставил их на стол. На меня он пока внимания не обращал. Только освободив руки, вновь вперил в лицо свой пронзительный взгляд.
- Теперь положи на пол саблю и возьми напиток страдания, - сказал он, указывая длинным, тонким пальцем на одну из кружек.
- Зачем? - спросил я. - Мне пить не хочется.
Если бы я закричал или бросился на него, то его реакция была бы мне понятна, но так испугаться, услышав простой отказ, было просто нереально. Он побледнел, поднял руки и начал размахивать ими, как будто отгонял от себя мух. Потом сделал в мою сторону несколько движений пальцами и кистями, словно сбрасывал с них налипшую грязь. Затем выпучил глаза и забормотал какую-то тарабарщину. Мне это быстро надоело, и я спросил:
- Ты долго еще собираешься паясничать?
- Ты, ты, - прошипел он и начал пятиться к дверям. - Ты…
Я не успел узнать, что он собирается сказать, потому что бросился за ним вслед. Бежал Георгий плохо, да и деваться ему было некуда. Несколькими шагами я его настиг и схватил за шиворот.
- Ты, дружок, куда навострился, мы, кажется, с тобой еще не договорили!
- Отпусти, отпусти! - захрипел он, пытаясь вырваться.
Я не стал его убеждать покориться неизбежному и силком потащил в комнату. Бедолага задыхался и пытался оттолкнуть меня тонкими слабыми руками.
- Ты хотел напоить меня, а я напою тебя, - строго сказал я, - и тогда посмотрим, что из этого получится!
- Нет, нет, мне нельзя, ты не можешь меня заставить! - зафыркал он, видимо, продолжая надеяться на свои колдовские или гипнотические силы.
- Это тебе выбирать: или смерть от сабли, или будешь пить свои эликсиры!
- Я не буду пить, - обреченно пошептал он, отстраняясь от кружки с "плодами ненависти", которую я поднес прямо ему к губам.
Времени на уговоры у меня не было, потому я просто взял его шею подмышку, зажал нос и, слегка придушив, влил жидкость в рот. Захлебываясь и подвывая, он выпил все до дна. Вторую кружку он уже опорожнил безропотно.
Когда все было кончено, я его отпустил и наблюдал, что будет дальше. Увы, дальше началось такое, что противно даже описывать. Бедолага так кричал и корчился на полу, что мне стало его почти жалко. Потом он затих. Я проверил пульс. Сердце у него не билось.
- Ты еще хочешь пить? - спросил я Прасковью. Она не ответила, глядела остановившимися глазами на то, что осталось от пастыря и ловца душ.
Говорить с ней, пока она находилась в таком состоянии, было бессмысленно. Я просто взял ее за руку и вывел во двор. Там, как и говорила старуха, никого не оказалось. Мы дошли до конюшни, я оседлал лошадь, закинул девушку на круп, и мы тихо, мирно отправились восвояси.
Глава 6
До дома мы с Прасковьей добрались без особых осложнений, если не считать того, что она несколько раз чуть не свалилась с лошади. Пришлось посадить ее перед собой и придерживать руками. К концу пути у нее началась то ли "ломка", то ли "отходняк", даже не знаю, как правильно назвать такое состояние. Вероятно, наркотическое действие пойла, которое она пила, кончилось, и ей стало совсем худо.
Дома меня ждала еще одна неожиданность. Пока я странствовал, Аксинья бросила Ваню. Рында пребывал, что называется, в шоковом состоянии, и рассказывал о своем несчастье, обливаясь горючими слезами. Перед тем, как уйти, гетера попыталась украсть все наши деньги. Ваня застал ее в тот момент, когда она прятала на теле мою мошну. Начались нелицеприятные выяснения отношений, перешедшие в скандал, в ходе которого парень, как водится, узнал о себе столько нелестного, что живи он лет через четыреста, ему бы потребовалась психологическая помощь специалиста. В семнадцатом веке люди, слава Богу, обходись домашними средствами, на все удары отвечали ударами и как-то выживали.
- Я думал, что ей люб, - со слезами в голосе жаловался оруженосец, - а она, подлюка, нас обчистить хотела!
- Ну и чем у вас все кончилось? - без особого интереса расспрашивал я, устраивая Прасковью на своих полатях.
- Чем, чем, взял кнут и отходил, чтобы воровать не повадно было! А это что за девка?
- Твоя будущая невеста, - пошутил я, имея в виду влюбчивость паренька. - Выходишь, будет тебе верной женой.
Ваня сначала вытаращил на меня глаза, но они тут же уперлись в новый предмет обожания. Слезы на его очах высохли, он даже как-то приосанился, хотя девушке сейчас было ни до кого, и начал заботливо подсовывать ей под бока одеяло.
О, мужчины, как вы ветрены и непостоянны! Не успели еще остыть следы одной любимой женщины, как она оказалась начисто забыта, и тотчас ей на смену пришла другая привязанность.
- Бедненькая, - залопотал рында, рассматривая бледное лицо и запавшие глаза девушки, - может, дать ей водицы испить?
- Не трогай ее, пусть поспит, - ответил я. - Нам тоже нужно ложиться, утром я поеду к царю.
Однако поспать мне не удалось, Прасковье ночью стало совсем худо, не очень помогли даже мои экстрасенсорные сеансы. Девушка плакала, просилась назад, у нее поднялась температура, так что всю ночь мы только тем и занимались, что пытались ей помочь. Только к утру она успокоилась и заснула.
Когда все как-то образовалось, я надел парадное платье и поехал в Кремль. Царь охотно меня принял и даже посетовал, что вчера меня не было во дворце. Я рассказал ему обо всех своих злоключениях и попросил помощи и заступничества. Он рассеянно слушал, постоянно отвлекаясь на посторонние замечания, никак не касающиеся дела и, как мне показалось, рассказом не очень заинтересовался.
- Да, конечно, давно пора навести у нас порядок, - заключил он, пощипывая бородку, - вот кончу неотложные дела, и возьмусь за крамольников, татей и разбойников. А ты знаешь, уже скоро моя матушка приедет! Вот будет радость!
О матушке и ее приезде мы говорил в каждую встречу, так что меня эта новость не удивила. Однако из вежливости я еще раз выслушал сыновни откровения и воспоминания далекого детства. Когда он, наконец, выговорился, напомнил:
- Государь, такие преступления нельзя спускать с рук, прикажи дать мне пару десятков стрельцов, я сам проведу дознание и представлю на суд виновных.
- Друг мой, - проникновенно сказал он, - хоть ты не приставай ко мне с всякими мелочами! Сегодня ты их накажешь, завтра, какая разница! Меньше татей у нас все равно не станет. Лучше готовься ехать с посольством, о котором я тебе на днях говорил. Нам непременно нужно заручиться помощью персидского хана против турецкого султана!
Я удивленно на него посмотрел, разговор у нас был о посольстве в Священную Римскую империю.
- В Персии не хан, а шах, - поправил я, - и вряд ли он станет сориться с османцами и поддерживать христианского царя.
Дмитрию уточнение не понравилось, он нахмурился и пренебрежительно махнул рукой:
- Хан, шах, какая разница, все равно неверный! Мне главное, чтобы дело делалось!
О том, что такие проблемы решаются как-то по-другому, я сказать не решился. В конце концов, царь он, а не я. Попробовал вернуться к моему делу, но Дмитрий только замахал руками:
- Ну, что ты заладил одно и то же, мне и так с утра до вечера всякими разговорами голову морочат. С тобой мы могли хоть о чем-то интересном поговорить, а теперь и ты туда же! Делал бы свое дело, а меня зря не волновал!
- Вот я и предлагаю дело, поймать преступников, которые орудуют в Москве! - упрямо повел я разговор к прежней теме.
- Хорошо, хорошо, если тебе больше нечем заняться, лови своих воров. Я прикажу. Зайди на днях, и мы все с тобой обсудим. Мне сейчас важнее с матушкой встретиться! Как она, моя хорошая? Здорова ли? Никогда не прощу Годунову того, что он нас разлучил. Да еще на столько долгих лет! А теперь иди с Богом, мне нужно в Думу, слушать новые боярские глупости! Вот отправлю их всех учиться за границей, тогда все будет совсем по-иному! Ты меня, Алексей, разочаровал, я думал, пришел друг, посидим, поговорим по-хорошему, а ты сразу с просьбой! Веришь, всего ничего сижу на отеческом престоле, а мольбами меня уже замучили, каждому от меня что-то нужно!
Лицо у него стало грустным, даже обиженным. Мне пришлось покориться. Я понял, что настаивать бесполезно. Не упрекать же было Самозванца, зачем он лез на престол, если не хочет управлять страной.
- Ты, окольничий, на меня не дуйся, - примирительно сказал он, когда я молча поклонился и направился к выходу, - мы еще разберемся с твоими обидчиками. Скоро все образуется, и заживем мы, как никогда не живали. Дай только мне надеть шапку Мономаха!
Домой я возвращался в отвратительном настроении. Царь, как только мы столкнулись в деле, оказался не совсем тем человеком, которым казался раньше. К тому же мне не нравилось его навязчивое стремление внушить окружающим, что он только и думает, что о своей матушке. Он был так старательно убедителен, что явно в этом перебирал. Казалось, что он сам искренне верит в то, что рожден царевичем. В этом была его психологическая загадка. Впрочем, для меня не очень сложная. Мне приходилось встречаться с прирожденными вралями, которые придумывали такие занятные истории, разводили такие турусы на колесах, что оставалось только дивиться их неуемной фантазии, памяти и точности в деталях. Многие в конце концов сами начинали верить в свои россказни.
Еще угнетало мое странное положение при дворе. Несмотря на высокий, казалось бы, чин, никакой реальной возможности сделать даже такую мелочь, как разобраться с явными преступниками, у меня не оказалось. К тому же деньги в моей бездонной мошне кончались, и как пополнить скудеющие финансы, я пока не представлял. Никакой реальной должности не предвиделось. Разговоры о посольстве, судя по всему, были обычная трепотня. Царь, похоже, не очень представлял, какие народы нас окружают, и как ему строить внешнюю политику. А теперь еще у меня на шее оказалась иждивенка, с которой было непонятно, что дальше делать. Короче говоря, светлая полоса жизни кончилась и началась темная. Оставалось ждать, какие еще сюрпризы она принесет.
В нашей съемной избе меня ожидала новая неожиданность. В гости явился какой-то старик с приветливым лицом и подслеповатыми, близорукими глазами. Они сидели с Ваней на его половине и разговаривали. Когда я вошел, гость быстро встал и низко поклонился. Мне теперь новые люди были не в радость, так что я не только ему не обрадовался, но и рассердился на рынду, что он пускает в дом незнакомых людей.
- Здравствуй, государь-батюшка, - подхалимским голосом воскликнул старик, отвешивая мне новый поклон еще ниже прежнего. - Как твое драгоценное здоровье? Как нынче спал-почивал?
Мне такие былинные присказки были до одного места, и я не очень вежливо проворчал, что все у меня хорошо и поинтересовался, что ему, собственно, нужно. Однако гость на вопрос не ответил, а принялся рассказывать мне, какой я замечательный человек, перечисляя существующие и придуманные достоинства. Лесть, безусловно, вещь приятная, но не от незнакомого человека и не в такой прямой, грубой форме. Потому я прервал его на самом интересном месте и сухо повторил вопрос.
Моя реакция его не обескуражила, и он продолжил бытописание моей героической во всех отношениях личности. На этот раз назвав несколько бесспорных фактов из моей биографии. Было, похоже, что он меня действительно немного знал. Однако я не повелся на его речения и спросил теперь уже Ваню, кто это такой, и что он делает в нашем доме.
- А я так думал, что он твой хороший знакомый, - удивившись вопросу, ответил парень. - Дедушка так про тебя хорошо рассказывает!