Несколько часов спустя графине дали знать, что приближается вторая партия, но и в ней Алексея Анненкова не оказалось.
Как ни желала графиня поскорее увидеть сына, ей хотелось в то же время, чтобы он приехал как можно позже: чем позже он приедет, тем меньше будет шансов получить лошадей и тем дольше, стало быть, партия задержится на этом пересыльном пункте.
Обстоятельства сложились именно так, как того желала графиня: первые три партии в самом деле забрали всех лошадей. Наконец она узнала, что приближается четвертая партия.
Анненков находился в третьем возке этой партии. Несмотря на наступившие сумерки и на одежду, изменившую Алексея, женщины тотчас же узнали его. Вместе с другими ссыльными Анненков был отведен в избу, чтобы дожидаться там свежих лошадей.
Начальник конвоя тотчас же отрядил двух солдат за лошадьми, приказав им обследовать все окрестности, если в деревне лошадей не найдется. Конвойные повиновались, а он стал прогуливаться перед избой, где находились ссыльные. К нему приблизились три женщины, словно три тени, возникшие из ночного мрака. Начальник остановился, с недоумением глядя на них. Обратилась к нему старая графиня, а две дочери ее остались позади.
- Я мать одного из несчастных, находящихся в этой партии, - сказала она.
- Что вам угодно? - спросил унтер-офицер.
- Я хочу видеть сына.
- Это невозможно. Мне дан строжайший приказ никого не допускать к ссыльным, и я за это отвечаю головой.
- Но ведь никто не узнает об этом, - сказала графиня со слезами в голосе.
Обе дочери, подойдя к ней, также стали умолять офицера.
- Нет, - это невозможно! - повторил он.
- Матушка, - закричал в эту минуту Анненков, появляясь в дверях избы, - матушка, я узнал ваш голос!
И он бросился в объятия старухи.
Начальник сделал движение, чтобы остановить его, но обе девушки повисли у него на руках.
- Взгляните, - шептали они, - взгляните на них! Унтер-офицер хотел что-то сказать, но вздохнул и отвернулся. Оторвавшись от сына, старая графиня подошла к начальнику конвоя и, схватив его руку, поцеловала ее.
- Пусть бог вознаградит вас за то, что вы сделали для бедной матери! - проговорила она.
- Нам придется здесь прождать еще не менее получаса, пока приведут лошадей, - сказал унтер-офицер. - Зайти в избу вы не можете, так как вас увидят ссыльные. Оставаться здесь вам тоже нельзя, потому что могут вернуться солдаты. Садитесь все четверо в вашу карету и спустите шторы.
Анненковы последовали доброму совету и целый час провели вместе, то смеясь, то плача, так как они знали, что расстаются навек. Мать и сестры рассказывали Алексею, как они узнали на 12 часов раньше о приговоре над ним и на 24 часа раньше о дне его отправления в ссылку.
Через час, пролетевший как мгновение, унтер-офицер открыл дверцу кареты:
- Сейчас будут лошади. Пора расстаться!
- О, еще несколько минут! - взмолились женщины.
- Ни одной секунды, - решительно повторил он, - иначе вы погубите меня!
Мать и сестры стали прощаться с Алексеем. Сцена эта была столь драматична, что унтер-офицер поневоле был тронут.
- Если вы желаете, - сказал он, - опять увидеть его, то поезжайте вслед за партией до ближайшей остановки. Мы станем перепрягать там лошадей, и у вас опять будет почти целый час.
А мне все равно отвечать что за один раз, что за два.
- О, нет! вам ничего не будет! - в один голос воскликнули женщины. - Напротив, господь бог вознаградит вас.
- Гм! гм! - с сомнением пробормотал унтер-офицер.
Женщины тут же послали за лошадьми и все же ждать пришлось долго. Тысячи мыслей, тысячи опасений приходили им в голову. То им казалось, что унтер-офицер раздумает, то они опасались, что не успеют нагнать партию. Наконец им привели лошадей, и они поспешили выехать.
На следующем пересыльном пункте повторилась та же сцена. Пока конвойные искали лошадей, прошло не менее трех четвертей часа, в течение которых мать и сестры могли побыть с Алексеем. Но и здесь пришлось расстаться. Старая графиня сняла с пальца кольцо и отдала его сыну. Она в последний раз обняла его, в последний раз Алексей расцеловался с ней и с сестрами.
Вернувшись в Москву, графиня нашла у себя дома Григория, которому, уезжая, наказала ждать ее, и передала ему записку Алексея для Луизы. В ней было всего несколько строк:
«Я не ошибся в тебе: ты ангел. Единственное, что я могу сделать ради тебя на этом свете - это любить тебя как жену и поклоняться тебе как святой. Береги нашего ребенка. Прощай.
Алексей».
К этой записке было приложено письмо графини, в котором она приглашала Луизу в Москву и обещала ждать ее, как ждет мать любимую дочь.
При чтении этих строк Луиза печально покачала головой.
- Нет, - сказала она, улыбаясь своей печальной улыбкой, - в Москву я не поеду.., мое место не там!
Глава 16
Начиная с этого момента, Луиза стала упорно осуществлять свой замысел - уехать к графу Алексею в Тобольск.
Как я уже сказал, она была на седьмом месяце беременности и хотела отправиться в путь тотчас же после родов.
Луиза превратила в деньги все, что имела: магазин, мебель, драгоценности. Покупателям было известно, в какой крайности она находится, а потому ей пришлось распродать вещи за бесценок. Тем не менее, она собрала почти 30000 рублей и, оставив свою квартиру на Невском, перебралась в маленькое помещение на Мойке.
Со своей стороны, я обратился к генералу Горголи, моему постоянному покровителю, который обещал мне испросить у императора разрешение на выезд Луизы в Тобольск. Слух о ее плане во что бы то ни стало соединиться с любимым человеком распространился по Петербургу; все удивлялись преданности молодой француженки, но предсказывали, что, когда наступит решающий момент, у нее не хватит мужества уехать. Один я был уверен, что Луиза выполнит свое намерение, - я хорошо знал ее.
Впрочем, я был ее единственным другом, даже больше, - я был ее братом. Все свободные минуты я проводил с нею, и говорили мы только о графе Алексее.
Я не раз пытался доказать ей все безрассудство ее намерения, но она отвечала мне со своей печальной улыбкой:
- Вы прекрасно понимаете, что я должна последовать за ним, и не только потому, что люблю его, но также из чувства долга. Я считаю себя виновной в том, что он принял участие в этом заговоре. Кто знает, если бы я отвечала на его письма, у него, быть может, не развилось бы такое отвращение к жизни. Если бы я призналась на полгода раньше, что люблю его, я уверена, он не был бы теперь сослан. Вы сами видите, что я также виновна, как он, и по справедливости должна разделить его участь.
Зная в глубине души, что на ее месте я поступил бы точно так же, я ответил ей:
- Ну что ж, поезжайте, и да свершится воля господня.