Хотя я и понятия не имел о том, что он сделал для графини и ее дочерей, я сразу же почувствовал к нему симпатию.
- Вы были начальником конвоя, сопровождавшего четвертую партию ссыльных? - спросил я.
- Да, я.
- В этой партии был граф Анненков?
- Гм.., гм...Унтер-офицер замялся, не зная, к чему клонятся мои расспросы. Я увидел его смущение и поспешил объясниться:
- Вы говорите с другом графа Анненкова, готовым пожертвовать жизнью ради него, - проговорил я, - умоляю вас, скажите мне всю правду.
- Что вам угодно знать? - спросил офицер по-прежнему недоверчиво.
- Я хочу прежде всего знать, не заболел ли он в дороге?
- Ничего подобного.
- Затем, остался ли он в Перми?
- Мы там даже не останавливались.
- Значит, он продолжал безостановочно свой путь?
- Да, до Козлова, где он, надеюсь, и по сей час находится в таком же добром здоровье, как мы с вами.
- А что это такое - Козлово?
- Сельцо на Иртыше, примерно в восьмидесяти верстах от Тобольска.
- Вы уверены, что он там?
- А то как же! Ведь я получил расписку от местных властей и представил ее позавчера его превосходительству господину полицеймейстеру.
- Стало быть, и болезнь и остановка графа в Перми - это басни?
- Конечно. Ни слова правды в этом нет.
- Благодарю вас, друг мой.
Я отправился затем к Горголи и все ему рассказал.
- И вы говорите, - спросил он, - что это девушка решилась отправиться за своим любовником в Сибирь?
- Да.
- Хотя у нее нет теперь никаких средств?
- Да, ваше превосходительство.
- В таком случае передайте ей от меня, что она к нему поедет.
Я вернулся домой. Луиза ждала меня.
- Скажите, - тут же спросила она, - вы узнали что-нибудь?
- Узнал и хорошее и дурное: ваши тридцать тысяч пропали. Граф в дороге не болел и теперь находится в Козлове, откуда ему вряд ли удастся бежать. Зато вы получите разрешение отправиться к нему.
- Другого я ничего и не желаю, - обрадовалась она, - только бы поскорее получить это разрешение.
Я передал Луизе свой разговор с Горголи, и она вполне успокоилась: так сильно было ее желание уехать к Алексею.
Проводив ее домой, я отдал ей все, что имел, - что-то около трех тысяч рублей. К сожалению, остальные свои сбережения я незадолго до этого отослал во Францию, не предполагая, конечно, что они могут мне понадобиться.
Горголи сдержал слово: Луиза не только получила разрешение на поездку, но к нему были приложены 30 тысяч рублей. Кроме того, сопровождать ее в Сибирь в качестве фельдъегеря был назначен тот самый унтер-офицер, который конвоировал графа Анненкова.
Глава 17
Было решено, что Луиза выедет в Москву на следующий же день и там оставит своего ребенка у матери Алексея. Я обещал сопровождать ее до Москвы, второй столицы России, которую давно собирался осмотреть. Луиза попросила фельдъегеря позаботиться об экипаже и лошадях, чтобы выехать с утра, часов около восьми.
В назначенный час лошади были готовы, что указывало на исполнительность фельдъегеря.
Более того, он получил разрешение взять для этого путешествия экипаж и лошадей из дворцовых конюшен.
Луиза была бесконечно счастлива: все ее страхи исчезли. Еще накануне она готовилась отправиться в путь чуть ли не пешком, без копейки в кармане. Сегодня ей предстояло путешествовать с роскошью, о которой она и мечтать не смела. Экипаж был превосходный и очень поместительный.
Кто не путешествовал по России, тот не знает, с какой быстротой ездят русские. Между Петербургом и Москвой около семисот верст, и если щедро давать на чай ямщикам, то они покрывают это расстояние за сорок часов.
Между станциями по этому тракту двадцать - тридцать верст, а хорошие чаевые составляют от пятидесяти копеек до рубля. Если платить ямщику эти деньги, то, подъезжая к почтовой станции, он еще издали кричит: «Лошадей для моих орлов!». Это означает, что он получает хорошие чаевые и что нужно поскорее дать свежих лошадей. Если ямщику дают мало или ничего не дают, он подъезжает к станции молча, всем своим видом говоря, что спешить с перепряжкой лошадей нечего.
Около каждой почтовой станции обычно стоят человек десять - пятнадцать крестьян с лошадьми. В ожидании проезжих, они играют в какие-нибудь игры, а, заслышав крик ямщика об «орлах», поспешно тянут жребий. Встав бок о бок, дни берут постромку или какую-нибудь веревку, сжимают ее обеими руками, а тот, кому достанется ее конец, и везет дальше седоков. Если же, напротив, проезжие не дают чаевых или дают слишком мало, то ямщик, которому выпал жребий доставить их на следующую станцию, бывает не слишком доволен: он медленно идет за лошадьми, нехотя запрягает их и не торопясь пускается в путь.
Ямщик редко прибегает к кнуту. Лошади слушаются его голоса и то ускоряют, то замедляют бег. Обыкновенно они мчатся во весь дух, и ямщик редко объезжает то, что валяется на дороге, будь то дерево, вязанка хвороста, пук соломы, а вывернув своих седоков, он утешает их следующими словами: «ничего» и «небось». Каков бы ни был ваш чин, положение и возраст, ямщик неизменно обращается к вам на «ты».
Когда в дороге случается поломка, ямщик тотчас же исправляет ее. Загорится ли ось, сломается ли спица в колесе, он срубит ближайшее дерево топором, который всегда находится при нем, и изготовит то, что ему нужно.
В пути ямщик распевает свои бесконечные песни, не обращая внимания на то, что делается позади него в экипаже. Бывали случаи, что седоки вываливались на ухабах из экипажей, а ямщик как ни в чем не бывало продолжал ехать дальше. И только потом, заметив исчезновение своих седоков, возвращался за ними и говорил в утешение со своей обычной улыбкой:
- Это ничего.
Мы приехали в тот же вечер в Новгород, старинный русский город, который взял себе девизом следующую поговорку: «Супротив бога и великого Новгорода никто не устоит».Новгород был колыбелью русской монархии, шестьдесят церквей которого едва могли вместить достославное население великого города. Теперь же со своими полуразрушенными стенами и пустынными улицами он встает между Санкт-Петербургом и Москвой - этими двумя современными столицами Русской империи, - как тень былого могущества.
Мы остановились в Новгороде лишь для того, чтобы поужинать, и тотчас же продолжали путь. Ночью мы видели порой по бокам тракта костры и вокруг них длиннобородых мужиков и целый ряд повозок. Это были возчики, которые за неимением постоялых дворов, ночуют на голой земле и утром встают отдохнувшие и веселые, словно провели ночь в удобных кроватях.
На другое утро мы проснулись в так называемой русской Швейцарии. После неизменных равнин и огромных еловых лесов перед нами лежал живописный край с озерами, долинами и холмами.