— Из верхней части серебристых листочков. Плантации Димбулы.
Потом Мараван ушёл обратно на кухню и принёс оттуда две тарелки со сладостями. На каждой лежало нечто похожее на эскимо зелёного цвета, в окружении стебельков спаржи с ядовито-салатными кончиками и бордовых конфет в форме сердечек.
— Не знаю, влезет ли в меня всё это, — улыбнулась Андреа.
— Конфеты всегда влезут, — отвечал Мараван.
Он оказался прав. Откусив от «эскимо», Андреа почувствовала лакрицу, фисташки и мёд, чем-то напоминающий ярмарочные сладости. Спаржа походила на жевательный мармелад и в то же время оставалась спаржей. Сладкие и пряные «сердечки» пахли индийскими специями и вкус имели фривольный — именно так определила его про себя Андреа.
Внезапно она поразилась установившейся вокруг тишине. Даже ветер перестал стучать дождевыми каплями в оконные стёкла.
— Расскажи мне о своей семье, — попросила Андреа Маравана.
Тот молча встал, взял гостью за руку и повёл её в спальню, где была стена с фотографиями.
— Это мои братья и сёстры со своими детьми, — объяснял он, показывая на снимки. — Мои родители. Они погибли в восемьдесят третьем году, их сожгли в машине.
— За что?
— За то, что они были тамильцы.
Андреа замолчала, положив руку на плечо Маравану.
— А кто эта пожилая женщина? Та самая Нан…
— Нангай, — подсказал Мараван.
— Она выглядит мудрой, — заметила Андреа.
— Она и есть мудрая, — кивнул Мараван.
И снова стало тихо. Андреа посмотрела в окно. Там, в темноте, в слабом свете, пробивающемся из спальни, танцевали белые хлопья.
— Снег, — сказала она.
Мараван тоже взглянул туда, задёрнул занавески, потом повернулся к девушке и как будто смутился.
Андреа была сытой и довольной и всё-таки чувствовала, что до полного счастья ей чего-то недостаёт. Теперь она поняла чего.
Взяв Маравана за голову двумя руками, она привлекла его к себе и поцеловала в губы.
Апрель 2008
6
На следующее утро стало известно, что крупнейший банк страны списал со своих счетов ещё девятнадцать миллиардов при поступлении всего пятнадцати. Его президенту это стоило места.
У Маравана тоже выдался неудачный день.
В шесть утра он выскользнул из спальни, чтобы приготовить яичницу с соусом сати и кокосовым чатни. Покидая кухню с подносом в руках, тамилец чуть было не столкнулся со своей гостьей. Андреа уже оделась и собиралась уходить.
— Хочешь яичницы? — только и сумел спросить Мараван, обескураженный таким ходом событий.
— Спасибо, я обычно не завтракаю.
— Вот как, — растерянно покачал головой тамилец.
На некоторое время оба замолчали. Первой тишину нарушила Андреа.
— Мне пора, — сказала она.
— Да, — кивнул он.
— Спасибо за чудесный ужин.
— Тебе спасибо, что пришла. Выходишь в утреннюю смену?
— Нет, в вечернюю.
— Ну, тогда до встречи.
Однако Андреа медлила, как будто собиралась сказать что-то ещё.
— Мараван… — начала она, но потом, словно одумавшись, холодно поцеловала его в обе щёки и исчезла за дверью.
Мараван видел из окна, как она вышла из дома и, глубоко погрузив руки в карманы пальто, не спеша зашагала в сторону трамвайной остановки. Дорога успела высохнуть, несмотря на хмурое утро.
Мараван же вернулся на кухню, чтобы заняться тем, что привык делать в «Хувилере»: чисткой кастрюль, мытьём тарелок и уборкой стола.
Это была его первая ночь с женщиной в Европе, хотя все его подобные свидания можно пересчитать по пальцам: три раза в южной Индии, один раз в Шри-Ланке. Четыре раза с проститутками, один — с сорокалетней туристкой из Англии. Она назвалась Каролиной, хотя на её чемодане Мараван заметил бирку с другим именем: Дженнифер Хилл.
Но лишь этой ночью он чувствовал себя счастливым. И теперь его не мучила совесть и не хотелось тщательно вымыться под душем. Маравана это не удивляло: впервые в его жизни секс был связан с любовью.
Именно поэтому он тяжело переживал холодность Андреа. Или с ним случилось то, о чём предупреждали другие одинокие тамильцы, и он стал для неё не более чем экзотической игрушкой на одну ночь?
Мараван включил свет, чтобы вымыть роторный испаритель: за окном до сих пор стояли сумерки. Закончив, он тщательно упаковал аппарат в сумку, обложив его чистым бельём и обмотав махровым полотенцем.
Когда он вышел на улицу, дождь зарядил снова. Мараван спешил, он хотел появиться в ресторане первым, сразу после фрау Келлер. Она занимала в «Хувилере» должность администратора и работала с утра, как обыкновенный офисный служащий. В четверть девятого она отпирала вход для поставщиков. Именно в это время Мараван планировал вернуть роторный испаритель на место.
Неприятности начались уже по дороге на работу. Тамилец стоял во втором вагоне, держась за поручень, и думал о прошедшей ночи и странном поведении Андреа, как вдруг трамвай резко затормозил, издав пронзительный звук, и остановился.
Мараван не удержался. Пытаясь сохранить равновесие, он толкнул молодую женщину, которая вцепилась в сиденье, и вместе с ней рухнул на пол.
Закричали пассажиры, потом снаружи послышались нетерпеливые автомобильные гудки.
Мараван поднялся на ноги и помог женщине встать. Сидевший рядом пожилой мужчина недовольно покачал головой: «Ну, вот, как всегда».
На лбу своей спутницы Мараван увидел потту. Она была в ярко-зелёном пенджаби и стёганой куртке с капюшоном.
— Всё в порядке? — поинтересовался он у женщины по-тамильски.
— Как будто да, — ответила та, оглядывая себя.
Её пенджаби испачкался пониже правого колена грязью, которую нанесли в салон с улицы пассажиры, лёгкая золотистая ткань шаровар прилипла к ноге чуть пониже бедра, придавая этой женщине что-то вульгарное, что совсем не вязалось с её скромным обликом. Мараван вытащил из кармана куртки упаковку бумажных носовых платков и протянул пострадавшей.
Пока та пыталась придать своей одежде более-менее пристойный вид, он раскрыл «молнию» своей спортивной сумки и проверил мельком, всё ли в порядке. Убедившись, что прибор не пострадал, Мараван вздохнул с облегчением. На радостях он вырвал из блокнота листок, написал на нём свой телефон и адрес и протянул женщине. На случай, если ей негде будет постирать пенджаби.
Та взяла записку и сунула её в сумку.
— Сандана, — сказала она. — Меня зовут Сандана.
Представившись, тамилка замолчала и опустила голову, так что Мараван мог видеть из-под капюшона лишь длинные ресницы и верхнюю границу лба, от которой начинались волосы, разделённые ровным пробором.
Пассажиры заволновались. Какой-то молодой человек в передней части салона открыл узкую форточку и закричал наружу:
— Эй! Здесь, между прочим, люди, которым ещё работать!
Вскоре после этого послышался голос из динамика:
— Авария на Блехштрассе. Двенадцатый маршрут заблокирован в обоих направлениях. Пассажирам, оказавшимся на месте происшествия, будут поданы автобусы. Просьба подождать.
Двери трамвая оставались закрытыми, даже когда, оглашая улицу сиренами, возле них остановились полицейская машина и «Скорая».
Молодой человек, только что высказавший свой протест в форточку, снова взял инициативу в свои руки.