В честь святого Спиридона, который подарил Антонио новую жизнь в деревушке. И Антонио не спорил. Правда, по слухам, его итальянская мама чуть в обморок не упала, когда узнала, как назвали ее первого внука. Но ведь не упала же. Антонио много раз звал маму в гости – ради нее он даже уговорил Василия повесить перед входом в таверну итальянский флаг. Флаг висел, а мама так и не приехала. В свободное от работы время Антонио смотрел с отцом Василия футбол – любой, все равно. У них не было любимой команды или игроков. Они болели одинаково за всех. За это качество их любили и остальные посетители – если в кафе заходили немцы, отец Василия, знавший немецкий, переключал на немецкий футбол. Если заходили французы (а Антонио немного выучил французский), то можно было нисколько не сомневаться, что Антонио и папа болеют за французский клуб. Ну а про итальянские клубы Антонио знал все. Чтобы не отставать, папа выучил историю испанского футбола. Эти двое оценивали матчи лучше всяких комментаторов, сыпали именами, историческими данными и датами.
Здесь было удивительно спокойно. Дети в ожидании еды бегали по участку рядом с рестораном (Антонио планировал организовать там огород) и ловили кузнечиков. Мужчины смотрели футбол в компании отца Василия. Мальчишки-подростки прыгали в море с вулканических камней. Мамы и бабушки пили вино и могли спокойно вздохнуть, не заботясь о внешнем виде, прическе и так и не выгуляв ни одно вечернее платье. Те, кто хоть раз побывал в этом ресторане, – одевшись для вечера, с облегчением отказывались от вынужденного вечернего переодевания и устраивали ранний ужин – прямо после пляжа.
– Надо же, я сегодня поужинаю в сухих трусах! – удивлялась мама, которая не пошла после обеда на пляж и встретила нас у церкви, чтобы отправиться в таверну.
Да, церковь стала для нас местом встречи. Если мама шла в магазин и ей нужно было помочь дотащить сумки, мы встречались у церкви. Кроме того, у церкви же располагалось еще одно важное место – автобусная остановка. Об этом стоит рассказать отдельно.
Так вот, остановка располагалась, естественно, рядом с церковью. На столбе был прибит лист бумаги с расписанием движения. Листок был давно разорван ветром и полит дождем. Рассматривая размытые буквы, оставалось только догадываться о том, в какое время автобус отходит от церкви и в какое время прибывает обратно. Как сообщил нам Василий, расписание не менялось годами – в 11.00 автобус отходит от церкви, в 16.30 возвращается. То есть из города он отходит в 15.30.
– Только не волнуйтесь, – сказал он маме, – автобус придет. Он всегда приходит.
Мама не поняла, что имеет в виду хозяин таверны, и назавтра собралась в город. Она вышла из дома в 10.45, чтобы спокойно дойти до церкви и занять хорошее место – помимо боязни серпантинов, мама обнаружила у себя морскую болезнь, которая начиналась в транспорте. Дома мама выпила таблетки от тошноты и натянула на запястье Симин браслет в кошечках, чтобы ее не рвало в дороге. Без мамы мы собирались очень долго и выползли на пляж только в одиннадцать. Проходя мимо церкви, мы увидели маму, которая сидела на фундаменте заброшенного магазина и разговаривала с женщиной, одетой в черное. На самом деле они не разговаривали, а молчали.
Эту пожилую женщину я видел каждый день. Она сидела за забором одного из домов на лавочке и смотрела себе под ноги. На участке росли огромные подсолнухи, и я думал, что женщина их охраняет. Когда бы мы ни шли на пляж и в какое бы время ни возвращались, женщина сидела на своем посту, недвижимая, суровая, всегда в черном, несмотря на жару. Даже Сима, которая потянулась за семечком, отдернула руку, увидев эту бабушку. И вот наша мама сидела рядом с ней и молчала. На остановке было много людей – местных и туристов, в основном туристов, но мама с этой женщиной сидели особняком, в тенечке, чуть поодаль от основной ожидающей толпы, на фундаменте, который старушка ковыряла своей палкой.
Как удалось маме выманить женщину со своего места – оставалось только гадать. Когда мы проходили мимо, женщина встала и насыпала Симе в ладошку семечек. Настоящих, влажных и нежных, с белыми прожилками, тонкой кожурой и пахучих. И подарила несколько лепестков подсолнуха. Сима застыла от восторга.
– В одиннадцать автобус никогда не приходит, – сообщила нам мама, – но придет. Уже скоро. Теодора говорит, что Спиро всегда задерживается, но довезет быстро. Это ее племянник.
– Дай-ка догадаюсь, – сказал папа, – Спиро – это водитель автобуса.
Мама не успела ответить. На противоположной стороне улицы люди засуетились и выстроились в ровную очередь. Но автобус пронесся мимо остановки, оставив пассажиров в недоумении. Только мама с Теодорой сидели, как сидели. Теодора достала из кармана фартука инжир и вручила Симе. Через пять минут автобус, по всей видимости, сделав круг, появился на дороге. Толпа туристов хлынула на противоположную сторону, к заброшенному магазину. Теодора медленно встала и подошла к торцу здания. Мама покорно последовала за ней. Перед пожилой женщиной с клюкой люди расступались. Все, что происходило дальше, было похоже на фокус. Автобус остановился. Люди выстроились, переругиваясь, перед передней дверью, ожидая, когда она откроется. Но водитель открыл дверь посередине, которая оказалась как раз напротив мамы. И она была первой, кто зашел в автобус. Не могла же она не зайти, если дверь распахнулась буквально перед ее носом. Теодора ухмыльнулась и помахала маме клюкой.
– На каком языке они разговаривали? – спросил папа у самого себя уже после того, как увидел маму в окне – она сидела рядом с водителем, на переднем сиденье. – Может, наша мама знает местный диалект греческого, но скрывает? Женщина ведь гречанка, она точно не знает английского, французского, немецкого. Как они могли разговаривать? Как?
После первой поездки мамы в город у меня появилась еще одна обязанность – я ходил в магазин за хлебом для Теодоры. Тот случай, когда она сидела с мамой, был на нашей памяти единственным. После этого Теодора заняла свое почетное место на лавочке под подсолнухами и сидела, не двигаясь. Я должен был купить хлеб и повесить на забор Теодоры прямо в пакете. Теодора снимала пакет (я ни разу этого не видел, хотя пытался проследить) и всегда оставляла мне сдачу – в том же пакете, прицепленном к воротам. А если у меня оставалась сдача, я должен был точно так же повесить пакет. Мама блюла эту вахту – с доставкой хлеба – не хуже, чем Теодора с подсолнухом. Я не спрашивал, почему именно я должен выполнять эту обязанность, ведь у старухи были и племянники, и внуки, и другие родственники. Еще было обидно, когда один из подсолнухов под тяжестью семечек засох. Зато другой, напротив, расцвел.
Знакомство с Теодорой принесло свои плоды – мама всегда сидела на переднем сиденье автобуса, рядом с водителем. Ее место никто не занимал. И спустя всего неделю она вела себя как местная жительница, успокаивая туристов и посмеиваясь.
Водитель рейсового автобуса с редким именем Спиро не специально останавливался перед мамой. Он всегда тормозил напротив третьего камня фундамента. Так ему было привычнее или таков был тормозной путь автобуса, кто знает? И мама неизменно оказывалась в очереди первой. Она покорно сидела в тени и ждала. Даже если Спиро приезжал в одиннадцать сорок, в городе они оказывались вовремя. Как ему это удается – оставалось загадкой.
Если Спиро видел в толпе туристов какую-нибудь мамашу с маленьким мальчиком, он доставал мобильный телефон архистарой модели и показывал очумевшему ребенку фотографию рыбы, которую поймал.
– Иди сюда, – подзывал он мальчика, и тот покорно подходил. Следом бежала мама, ожидая, что водитель скажет что-то важное – про трудности дороги, про то, что у него есть пакеты, вода, карамельки на экстренный случай.