Ана, честно говоря, была не лучше других: никакого патриотизма! Ей эти, чужие, даже больше нравились, она их пускала, а то и звала заранее.
– Да, – сказал Альберто. – Ты прав. Давай учить мамбо.
– Ладно, – сказал Малышка. – Только докурю. Потанцуй пока что с Богачом.
Эмилио зевнул и подтолкнул Богача локтем: «Покажи класс!» Богач заржал. Он смеялся особенно – от смеха у него все тело тряслось.
– Идешь или нет? – мрачно спросил Альберто.
– Не лезь в бутылку, – сказал Богач. – Иду.
Он встал и принялся рыться в пластинках. Малышка курил и отбивал такт ногой, вспоминая какую-то мелодию.
– Слушай, – сказал Эмилио. – Что-то я не понимаю. Ты ведь раньше всех умел танцевать. Ну когда мы только начали с девчонками. Забыл?
– Какие это танцы! – сказал Альберто. – Скакал, и все.
– Все мы сперва скакали, – не отставал Эмилио. – А потом научились.
– Да он сколько времени на вечеринки не ходит! Что, не заметил?
– Не хожу, – сказал Альберто. – То-то и плохо.
– Мы уж думали, ты в священники собрался, – сказал Богач; он выбрал пластинку и вертел ее в руке. – Все дома торчал.
– Да, – сказал Альберто, – я не виноват. Мать не пускала.
– А сейчас?
– Сейчас пускает. У нее с отцом лучше.
– Не понимаю, – сказал Малышка. – При чем тут отец?
– У него отец – донжуан, – сказал Богач. – Не знал? Что, не видел, как он домой приходит? Всегда перед дверью помаду вытирает.
– Да, – сказал Эмилио. – Мы его один раз встретили в городе. В машине ехал с бабой, первый сорт. Ух и сильна!
– Красавец мужчина, – сказал Богач. – И одевается что надо.
Альберто не возражал; он был польщен.
– А при чем тут вечеринки? – спросил Малышка.
– Когда отец загуляет, – сказал Альберто, – мама за мной следит, чтоб я не вырос такой, как он. Она боится, что я буду бабник.
– Вот это да! – сказал Малышка – Это мама так мама.
– Мой тоже дает жизни, – сказал Эмилио. – Иногда утром приходит, и платки у него всегда перемазаны. А маме хоть бы что. Посмеется и скажет: «Седина в бороду». Вот Ана, та его ругает.
– Эй, ты, – сказал Богач, – ты пойдешь танцевать или нет?
– Подожди, – сказал Эмилио, – дай поговорить. Завтра натанцуемся.
– Как про вечеринку скажем, так он бледнеет, – засмеялся Малышка, показывая нa Альберто. – Не дури. На сей раз не отошьет. Пари хочешь?
– Ты думаешь? – сказал Альберто.
– Готов, голубчик, – сказал Эмилио. – В жизни такого не видел. Я бы так не мог.
– А что я делаю? – спросил Альберто.
– Двадцать раз объясняешься.
– Три раза, – сказал Альберто. – Чего врать?
– А по-моему, так и надо, – твердо сказал Малышка. – Он имеет полное право ее преследовать, пока она не сдастся. Потом помучает.
– А гордость? – сказал Эмилио. – Меня одна отошьет – я сразу к другой.
– На этот раз не отошьет, – сказал Малышка. – Вчера, у Лауры, она про тебя спрашивала. Мексиканец говорит: «Ты по нему тоскуешь?», а она покраснела.
Мексиканец говорит: «Ты по нему тоскуешь?», а она покраснела.
– Правда? – спросил Альберто.
– Втрескался, как собака, – сказал Эмилио. – Смотрите, глаза блестят!
– Понимаешь, – сказал Малышка, – ты не так объясняешься. Важнее всего произвести впечатление. Ну вот хотя бы: ты знаешь, что будешь говорить?
– Да вроде знаю, – сказал Альберто. – Приблизительно.
– Это главное, – твердо сказал Малышка. – Надо все продумать.
– Как когда, – сказал Богач. – Я, например, импровизирую. Я, когда втрескаюсь, очень волнуюсь, а начну говорить – так и чешу. Вдохновение!
– Нет, – сказал Эмилио. – Малышка правильно говорит. Я тоже все заранее готовлю. Тогда остается думать про форму – как посмотреть, как взять за руку.
– Все держи в голове, – сказал Малышка. – Если можешь, прорепетируй перед зеркалом.
– Ладно, – согласился Альберто. Он замялся. – А ты что говоришь?
– Разное, – ответил Малышка. – Смотря кому. – Эмилио серьезно кивнул. – Элену так прямо не спросишь, согласна она или нет. Надо подготовить почву.
– Наверное, я на том и погорел, – признался Альберто. – Прошлый раз я ее спросил: «Хочешь стать моей возлюбленной?»
– Кретин, – сказал Эмилио. – Потом, ты объяснялся утром. И на улице. С ума сойти!
– Я один раз объяснялся в церкви, – сказал Богач. – И знаешь, ничего!
– Нет, тут не то! – прервал его Эмилио и обернулся к Альберто. – Вот что. Завтра ты ее приглашаешь. Подожди, пока поставят болеро. Мамбо не подходит! Тут нужно романтическое.
– Положись на меня, – сказал Малышка. – Как решишься, сразу мне кивни, и я поставлю Лео Мари-ни «Ты мне нравишься».
– Моя пластинка! – обрадовался Богач. – Когда я под нее объясняюсь, всегда порядок. Без промаху.
– Ладно, – сказал Альберто, – я тебе кивну.
– Значит, приглашаешь ее, – сказал Эмилио. – Ведешь потихоньку в уголок, чтоб другие пары не слышали, и говоришь ей на ухо: «Эленита, я по тебе страдаю».
– Тьфу, черт! – крикнул Богач. – Хочешь, чтоб она его еще раз отшила?
– А что? – удивился Эмилио. – Я всегда так говорю.
– Не пойдет, – сказал Малышка. – Грубо и безвкусно. Сперва надо сделать серьезное лицо и начать так: «Элена, я должен сказать тебе очень важную вещь. Ты мне нравишься, я в тебя влюблен. Ты хочешь дружить со мной?»
– А если она молчит, – вмешался Богач, – ты говоришь: «Элена, неужели я для тебя ничего не значу?»
– И тут ты ей жмешь руку, – сказал Малышка. – Потихоньку, очень нежно.
– Опять побледнел! Эх ты, – сказал Эмилио и хлопнул Альберто по спине. – Не беспокойся! Теперь не отошьет.
– Правда, правда, – сказал Малышка. – Вот увидишь.
– А когда ты объяснишься, мы вас окружим, – сказал Богач. – И споем: «Парочка, парочка». Беру на себя!
Альберто улыбался.
– Ну, теперь учи мамбо, – сказал Малышка. – Давай сюда, дама ждет.
Богач театрально раскрыл объятия.
«Кава говорил, он будет военным – не пехотинцем, артиллеристом.