Она стянула капюшон, открыв болезненное, юное лицо.
— Еще кое-что, — сказала она.
— Я слушаю.
— Это личное.
— Что именно?
— На самом деле проблем несколько.
— Продолжай.
— Мне неудобно об этом говорить. Ужасно неудобно.
— Не смущайся, — сказал священник, — я же священник.
Она посмотрела на него испытующим взглядом, словно сомневаясь в его словах.
Священник взял пластмассовый поднос с чашками и красиво разложенным печеньем.
— Давай поговорим в гостиной, — предложил он.
— Понимаете, — сказала Энн, — я ужасная грешница.
— Думаю, ты заблуждаешься.
— Нет, это так.
— Ты хочешь исповедаться?
— Я не могу. Я некрещеная.
— Тогда сделаем вид, что в этом нет необходимости. Не стоит об этом беспокоиться. Считай, что я не священник, а просто твой… друг, добрый друг. Тогда крещение не обязательно.
Подносом он указал в сторону двери.
— Гостиная, — сказал он. — В моем доме исповедальней служит гостиная.
В гостиной она уселась на диван. Она сидела, не глядя на священника. К чаю она не притронулась. Он отхлебнул из своей чашки и отломил кусочек печенья. Он был терпелив и ждал молча. Наконец духовидица высморкалась и промолвила:
— Я попаду в ад.
— С какой стати? Зачем ты так говоришь?
— Я попала в лапы сатаны. Я буду гореть в аду.
Потеряв самообладание, священник по-отечески склонился к девушке, ощутив запах давно не стиранной одежды.
— Энн, — сказал он, — ты не должна так думать. Ты же не веришь в сатану?
— Святой отец, — выдохнула она, — я была наркоманкой. Я ела грибы, от которых бывают галлюцинации, и курила марихуану. Я лгала. Я воровала. Даже свой катехизис я украла. Я сделала аборт. Я сбежала из дому. Я заразилась… венерической болезнью. И я… понимаете… я все время трогаю себя. В тот день, когда я впервые увидела Пресвятую Деву, я делала это дважды.
— Но все это совершенно обычное дело, — сказал священник, в глубине души признавая, что особенно острое и мучительное любопытство у него вызвала склонность Энн к мастурбации. — Ты обычный человек, Энн. Любой человек совершает ошибки. Это случается со всеми.
— Но не всем случается увидеть Пресвятую Деву.
— Это не меняет характера твоих грехов. Большей частью это простительные грехи. Они не относятся к смертным грехам.
— Святой отец, — произнесла Энн, — вы должны помочь мне. Помогите мне избавиться от дьявола.
— Начнем с того, что никакого дьявола не существует. Если ты имеешь в виду черта с хвостом и рогами, то его нет — нет, и точка.
— Дьявол есть. Он должен быть. Если вы верите в Иисуса, Сына Божьего, вы должны верить в дьявола.
— Почему?
— Потому что иначе как объяснить все зло, которое есть на свете?
— Дьявол — это просто идея, — сказал священник, — отвлеченное понятие. Абстракция.
— Если это относится к дьяволу, значит, то же самое можно сказать и про Бога.
— Бог — это вечная тайна.
— Тогда почему дьявол не тайна?
— Дьявол — это тоже тайна.
— У меня странное ощущение, — сказала Энн. — Я чувствую, как он дышит мне в затылок. Словно он стоит у меня за спиной и наблюдает. Я хочу очиститься.
— Это нервы.
— Это нервы.
— Наверное.
— Ты одинока.
— Пожалуй.
— Почему ты убежала из дома? — спросил священник. — Твои родители знают, где ты?
— У меня нет родителей. Только мать. Но… ей теперь все равно.
Отец Коллинз потер подбородок, помня, что этот жест отличает педантов.
— Все равно? — спросил он. — Как это?
— Абсолютно все равно.
— Она знает, где ты?
— Нет, — сказала Энн, — но знает, что я жива.
— Этого мало.
— Может быть.
— Тем не менее.
Священник с огорчением подумал, что их разговор становится все более бессмысленным.
— Послушай, — сказал он, поднимаясь, — ты голодна, ты устала, ты нездорова, ты промокла, тебе следует принять душ. Тебе нужно успокоиться после всего, что случилось. Давай отложим этот разговор до завтра. Ты примешь душ, переоденешься, поешь, отоспишься. А завтра мы всё обсудим. Поверь мне, завтра все покажется иным.
Ее запах, а вернее сказать, зловоние, заполнил всю комнату. Ей явно требовалось мыло, зубная паста и шампунь.
— Отец, — сказала она, и это слово в ее устах опечалило его. Внезапно он понял, что тоже смертен, эту мысль вызвала у него ее стыдливая нищета, — ведь мысль о смерти стоит за всеми прочими сущностями, будь то секс, Вселенная или Бог. — Отец, — повторила она, — нужно действовать. Мы должны построить новую церковь.
Отправляя Энн в душ, священник до мелочей продумал, как организовать процесс, и его план был не лишен определенного своекорыстия. Он понял это, когда излагал его. «Какой позор! — подумал он. — Как нелепо! И неубедительно». Но духовидица сделала все, как он сказал. Она ушла в ванную и закрыла за собой дверь. Там она разделась, осторожно приоткрыла дверь и выбросила наружу грязную одежду. Священник успел заметить тонкую белую руку и бледный сгиб локтя. Он прислушался и, когда в ванной зашумела вода, подошел поближе и обследовал вещи, лежавшие на полу у двери. Среди них не было ни бюстгальтера, ни трусиков, — то ли она была слишком застенчива, чтобы положить их в общую кучу, то ли попросту не носила нижнего белья. В любом случае мысль о застежке маленького бюстгальтера и резинке трусиков доставила ему огромное удовольствие, хотя оно было бы куда острее, если бы он мог увидеть все это воочию. Священник упрекнул себя за свой патологический интерес к ее нижнему белью, собрал лежавшие на полу вещи и всю дорогу до стиральной машины зажимал себе нос, так грязна и омерзительна была эта одежда, пропитанная острым запахом пота. Он вывернул карманы ее джинсов и обнаружил в одном из них скомканную обертку от буррито. В нагрудном кармане куртки он нашел с полдюжины леденцов, шелуху от семечек, судафед и фенатол в таблетках и три маленькие белые морские ракушки. Священник задумался. Он представил себе, как живет эта девушка, перебиваясь случайными заработками. Как она нашла эти ракушки. Как, поиграв ими, решила оставить их у себя. Он засыпал в машину стиральный порошок и установил режим — стирка в горячей воде. «Не повредит, — подумал он. — Лучше отстирается. Вот оно, очищение».
Зазвонил телефон. Священник покосился на определитель номера, который в девяноста процентах случаев сообщал ему: абонент неизвестен. После четвертого звонка включился автоответчик: «Вы позвонили отцу Дональду Коллинзу из католической церкви Святого Иосифа в Норт-Форке…» — священник подумал, что его голос звучит слабо и невыразительно, и это вызвало у него мимолетную досаду — после чего раздался более звучный голос: «Здравствуйте, говорит отец Уильям Батлер.