— Значит, ты окончательно решил бросить банк? — с нескрываемым презрением отчеканил Кацуо.
Кузен только улыбнулся в ответ.
Сумико пошла проводить гостя. Они спустились по лестнице, вышли во двор. Мириады снежинок, кружась, плясали во мраке. Всё было бело от снега. Гость поклонился:
— До свиданья, Сумико-сан, желаю вам счастья.
Он ещё раз поблагодарил за гостеприимство и зашагал по двору, утопая в глубоком снегу. Волосы у юноши были ещё мокры и отливали чёрным блеском. Сумико долго провожала глазами удаляющуюся одинокую фигуру этого мужественного человека. Сейчас он вернётся к своей любимой, крепко её обнимет, и она его обнимет. И Сумико неожиданно для себя почувствовала ревность к незнакомой ей женщине.
Она вернулась в дом. Кацуо лежал развалившись на татами. Зевая, он спросил:
— Ну как, выпроводила? Что так долго?
— Да. Он ушёл.
— Я раньше считал его дельным человеком. Думал, у него башка варит… Да, нынешняя молодёжь никуда не годится!
С того времени Сумико, оставаясь одна, часто думала о кузене. Она живо представляла себе его глаза, лицо, улыбку, иссиня-чёрные волосы, его одинокую заснеженную фигуру, исчезающую во мраке. Порой ей хотелось быть той женщиной, к которой он ушёл. Но мечты остаются мечтами, а действительность — действительностью: рядом с ней был уравновешенный, расчётливый человек, и с ним ей придётся коротать жизнь. Два года прошло — сколько ещё впереди?
Сумико крепче сжала в руке письмо Митико Оуги.
«Так счастлива я или нет?»
Сказать несчастна — несправедливо. Муж её не обижает. С общепринятой точки зрения — это положительный человек и, можно сказать… идеальнейший муж.
Отчего же её гложет тоска? Отчего ей так одиноко и неуютно? Отчего? Отчего? На это нет ответа.
Сумико скомкала письмо, потом вдруг разорвала его в клочки и, чтобы отвлечься от своих печальных мыслей, стала убирать со стола.
НОВЕЛЛА ВТОРАЯ
НЕ ТОЛЬКО МУЖ, НО И МУЖЧИНА
Мацуо Иноки — владелец фирмы «Эстетика торговли» — в вечерних сумерках встретился на улице с Кэнкити, они зашли в пивную, выпили и поговорили.
Оставшись один, Иноки в самом беззаботном настроении отправился на Гинзу.
Влажный серый туман окутывал токийские улицы, вокзалы, огни неоновых реклам. Мостовые были забиты машинами и такси. Прохожие торопились домой.
Но Иноки спешить некуда. Это время нравится ему куда больше, чем утро: сейчас воздух особенно напоён городскими запахами, тёплым и влажным дыханием человеческой жизни.
По роду занятий Иноки довольно часто приходится бывать на улицах Юракуте и Гинза. Почти все издательства и фирмы, с которыми он имеет дело, находятся именно здесь. Случается, что он понескольку раз в день проходит по этим самым тротуарам.
Но сейчас совсем другое, дело. Сейчас на душе у него легко, у него пропасть свободного времени.
Сейчас он пришёл сюда не по какому-то неотложному делу или за покупками, а просто так, для собственного удовольствия.
Жены дома нет. Разумеется, в другое время, если бы он зашёл с приятелем выпить или просто посидеть в кафе, пришлось бы что есть духу мчаться домой. Но теперь он свободен. Спешить некуда. Какое блаженство! У него было такое ощущение, точно он, изнемогший от усталости, медленно погружается в тёплую ванну.
Неужто это в самом деле оттого, что жена уехала на сутки к родным?
«Странно всё-таки…» — подумал Иноки и, покачав головой, бросил окурок в урну.
Ещё бы не странно. Добро бы он не любил жену, но этого про него не скажешь. Наоборот, он к ней очень привязан, и семейная жизнь ему нравится, и вообще, как говорится, ни во сне, ни наяву не помышлял он о том, чтобы расстаться с женой. Иной раз устанешь на работе, еле ноги волочишь, а представишь себе лицо жены, представишь, как она ждёт тебя, и заторопишься, и в мыслях у тебя одно — скорей бы вернуться в чистый, светлый уголок, в свою семью.
Иной раз устанешь на работе, еле ноги волочишь, а представишь себе лицо жены, представишь, как она ждёт тебя, и заторопишься, и в мыслях у тебя одно — скорей бы вернуться в чистый, светлый уголок, в свою семью.
И всё же раза два-три в месяц не вредно пошататься вечерком по городу, как бывало раньше, до женитьбы.
— У тебя такой сияющий вид!.. Значит, ликуешь по случаю отъезда жены?.. — Кэнкити при этом так пристально на него посмотрел.
Он не стал отрицать, что рад своему одиночеству.
А Кэнкити: «Мне не совсем понятно».
В самом деле, где ему, холостяку, понять!
И всё-таки он, Иноки, нагнулся к нему и стал объяснять:
— Понимаешь, иной раз хочется забыть, что ты «муж», «отец», — хочется быть мужчиной. Понимаешь, мужчиной!
Но Кэнкити, кажется, не совсем понял его теорию насчёт «мужей» и «мужчин». Правда, он сказал: «Ах, вот оно что!..» Но лицо его при этом ничего не выражало, он смотрел каким-то отсутствующим взглядом и рассеянно разрывал стручки фасоли.
До женитьбы Иноки понятия не имел, что в каждом женатом мужчине живут три разных человека — муж, отец и мужчина, а в каждой замужней женщине — жена, мать и женщина и что счастье семьи и согласие между супругами порой зависят от того, какое начало возьмёт верх в каждом из них: в мужчине — муж или мужчина, в женщине — женщина или мать.
Впрочем, к чему эти холодные рассуждения?
Дадим лучше возможность Иноки, пока он шагает по Юракуте, вспомнить свою супружескую жизнь с самого первого дня.
Свадьбу сыграли в клубе Мита. Иноки, как сейчас, помнит себя в чёрном костюме. Тосико — в белом подвенечном платье. Вот они стоят под яркой хрустальной люстрой, кругом гости, из-за стола поднимается сват, профессор Саэки, и предлагает выпить за молодых. Они переглядываются, и Тосико краснеет от смущения. Он смотрит на Тосико и видит, что лицо у неё нежное, как молодой виноград.
Потом родственники проводили их на вокзал, и они, как полагается, уехали в свадебное путешествие.
Той же ночью они прибыли в Хаконэ и поселились в гостинице «Гора». Там было тихо и безлюдно — сезон давно кончился. С гор тянуло холодом. Стоя у окна, Иноки смотрел на звёздное небо. Тосико принимала ванну. Из ванной доносился плеск воды. И в эту же минуту Иноки охватила радость — для него началась новая жизнь.
Дверь ванной бесшумно отворилась. Тосико вошла в голубой ночной рубашке, на ходу вытирая полотенцем шею. Чёрные мокрые волосы жены, белизна её обнажённых рук и плеч взволновали Иноки. Он едва владел собой.
Тосико растерянно улыбалась.
— Это не страшно… правда?.. — голос у неё дрожал.
— Нет, нет милая… не бойся…
Иноки смял окурок и шагнул ей навстречу.
… Проснулся он под утро. За окном чуть брезжил рассвет. Полусонным взглядом Иноки окинул соседнюю кровать. Она оказалась пустой. Постель тщательно застлана. Неужели Тосико с ним нет? Но тут Иноки вспомнил, что он женат, и, успокоенный этой мыслью, опять погрузился в глубокий сон.
Когда он снова открыл глаза, комната была полна солнцем. Тосико в европейском платье сидела в углу дивана и, наклонив голову набок, писала открытку.
— Давно встала?
— Давно… — Она поднялась с дивана. — И тебе, думаю, пора.
На соседней кровати Иноки увидел аккуратно разложенные брюки, рубашку, бельё, носки. Тосико улыбнулась.
— Это всё для тебя. Только сначала надо помыться. Сейчас я приготовлю тебе ванну.
Иноки с удивлением прислушивался и присматривался к тому, сколько внимания и ласки уделяла ему молодая жена в их первое утро. Он не мог этому нарадоваться.
Тосико держалась так, словно роль жены была для неё не нова, — это поразило Иноки.