Ладно, скажу, что хочу увидеть Микки Мауса».
Но говорить ничего не потребовалось, визу мне дали, просто погуглив Марту Кетро и ознакомившись со списком книг в блоге. Живой Журнал, оказывается, – это аргумент.
В последний момент положила в сумку резиновую уточку, чтобы показать ей мир. И, забегая вперёд, скажу, что она его таки повидала…
Мало кто так возился со мной из любви, как Валера – по долгу службы. Любого хорошего профессионала отличает готовность делать чуть больше, чем он обязан, но тут я даже как-то растерялась: человек полностью посвятил нам семь дней своей жизни, развлекал, устранял проблемы и оберегал нас, как тухлые яйца. И, судя по телефонным переговорам, которые мы слышали, такое отношение полагалось каждому клиенту – туристов только что на помочах не водили, если, конечно, они нуждались в опеке. А я нуждалась.
Вот только океан был один.
Когда перестанете реветь, ступайте в воду, и она будет, как вся нежность, которая выпадала на вашу долю, и как любовь, которой когда-либо не хватило – вы теперь знайте, что она никуда не исчезала, она вся там, в океане, и вечно ждёт вашего возвращения.
О, если вы не любите всяческие шоу так, как не люблю их я, обязательно нужно заехать в Universal. Для начала вид аутентичных американских горок напугает вас настолько, что вы гораздо легче смиритесь с другими аттракционами и покорно пойдёте во все павильоны без разбора. Прелесть их в том, что, заходя внутрь, никогда не знаешь, испытание какого рода тебя ожидает. Разве что по косвенным признакам можно догадаться: попросят ли оставить сумку в камере хранения, как зафиксируют в тележках – лёгким поручнем или зажмут такой нешуточной хреновиной (скажу сразу, если хреновиной, вы пропали). Потом вас некоторое время будут трясти, переворачивать, обливать водой, опалять огнём, пытать сферическими «болтанками», словом, развлекать, и где-то после пятого павильона у вас разовьётся стокгольмский синдром, и вы сами начнёте рваться во все тяжкие. Кроме американских горок, конечно.
Но тут мы действительно поплыли смотреть виллы знаменитостей, и, наглядевшись на резервацию для звёзд, которых содержат на острове, – разумеется, сказочном, – я соскучилась и стала глазеть в другую сторону. Я снова увидела мосты, грохочущий порт, набитый старым железом, услышала, как перекрикиваются баржи и лайнеры. И в этом было столько мощи, что как-то сразу стало понятно, на чём на самом деле держится та фанерная Америка для туристов. А позже мы катались на монорельсе и за окнами скользили небоскрёбы, средоточия бизнеса и огромных денег – не только шальных, но и вполне солидных.
Но потом, потом мы всё-таки нашли крокодилов, и я совсем потеряла голову. Почему-то субтропические болота более всего напомнили мне о рае – рае в кувшинках и безмятежных зарослях, с белыми тонкошеими птицами и бессмертными черепахами.
Ещё мне дали подержать парочку молодых крокодильчиков. Они влажные, нескользкие и очень-очень нежные.
Мы как раз ехали в Орландо, и, чтобы не скучать, я начала писать рассказ, один из тех, какие мне особенно нравятся, – как никто никого не любит и каждый невыносимо одинок. И вот когда внутри текста совсем не осталось надежды, Маша вдруг сказала:
– О, какое кольцо в облаках… Ещё одно! Боже… – и тут же бросилась снимать.
Я тоже взглянула в окно: высоко в небе кружил маленький самолётик, выписывая слова Love God.
Я подумала, что таким дурочкам, как я, конечно, счастье, потому что мы пишем и пишем печальные глупости в своих ноутбуках, а нам всё же иногда отвечают очень просто и с бесконечным терпением.
Я подумала, что таким дурочкам, как я, конечно, счастье, потому что мы пишем и пишем печальные глупости в своих ноутбуках, а нам всё же иногда отвечают очень просто и с бесконечным терпением.
Рассказы
Но у вас не будет всей полноты картины, если я не скажу о том, как ехала в машине и бессмысленно улыбалась, потому что в Москве сегодня выпал снег, и всего пять часов назад я смотрела на слякотную серую землю, а теперь вижу сияющее ночное шоссе, глупые пальмы, слышу тёмное море и болтовню иноязычных таксистов в эфире. Важно также отметить, что, бросив вещи в своём временном доме, я сменила тёплые бархатные штаны на розовое платье и серый лёгкий плащ с огромным капюшоном, надела сандалики и пошла добывать всё необходимое для жизни – местные деньги, пол-литра свежего гранатового сока, пакетики с мятным чаем и крем, конечно же.
И обязательно нужно упомянуть ликование, кипящее в северном теле, которому внезапно отменили приговор к пятимесячной зиме (хотя его на самом деле всего лишь отсрочили на пару недель, но тело ничего не соображает и не предугадывает).
И со всем этим я оказалась на пороге лавочки с недвусмысленным ассортиментом и страшно обрадовалась, когда девушка за кассой крикнула с порога: «А ну пошла отсюда!»
– О, вы говорите по-русски, замечательно!
– Ой, простите, простите, это я не вам, кошке! Она целый день сюда лезет, извините!
– Ничего, я видела.
Я в самом деле заметила белую кошечку, которая зашла в дверь с естественным видом, не таясь и не смущаясь, будто точно знала, которая из баночек ей нужна. Даже завидно, я-то совсем растерялась в незнакомых марках. К счастью, девушка, несмотря на сомнительное приветствие, была любезна и нашла для меня что-то не слишком жирное и душистое.
А потом, потом город раскрывался, легко отдавал и недорого продавал свои радости, солнце, море и мельчайший, смертельно опасный для айфона и фотоаппарата песок, будто специально созданный для того, чтобы люди больше смотрели и видели, а не щёлкали бездумно камерами, не рассылали эсэмэсок и не обновляли статусов в социальных сетях.
И в каждой точке города, стоило повернуть голову, я замечала рыжий, белый, чёрный, серый или вовсе неопределённого цвета силуэт с напряжённым хвостом и внимательными ушами, надзирающий за миром, контролирующий пространство или абсолютно безразличный. Даже в кафе, где я по вечерам заказывала пирог take away, эмблемой была кошечка, точней, полкошки, лучшая её половина, с головой и передними лапками.
Казалось, они сопровождают каждое моё переживание на этой земле, хотя в момент принятия самого важного решения никого из них поблизости не было. Это случилось в пустыне, когда я стояла на романтическом обрыве и смотрела на Мёртвое море и лежащую за ним Иорданию. Пустыня была каменистой и золотой, море голубым, а тот берег розовым, и глядя на эту колористическую непристойность, я отчётливо поняла: «Хочу здесь зимовать». Не именно здесь, но в этой стране, в милосердный климатический период, когда нет жары. Определившись с желанием, я подумала, что нужно будет купить лотерейный билет – иного способа достать необходимые деньги я не знала.
Потом был Иерусалим, город абсолютного спокойствия. Хотя немного его опасаюсь за бесцеремонную манеру влезать в душу и там обосновываться так, что ты надолго, если не навсегда, остаёшься с чувством ложной родины, которая на самом же деле не твоя. За притягательность – даже в первый свой приезд я чувствовала, будто возвращаюсь к нему из дальних странствий, а теперь и вовсе нахожусь в связи, постоянно помня, что город этот существует. И за обесценивание целей, расщепление остро заточенных московских намерений, которыми я привыкла прошивать реальность насквозь, потому что иначе у нас, на моей настоящей родине, не выжить. И ещё за чувство безопасности: ведь оно не может быть подлинным здесь, в центре национальных, религиозных, территориальных и каких-то там ещё мордобоев.