Ну да чего уж там. В конце концов, мы подошли к калитке, Шахор просунул руку между прутьями решётки, отодвинул засов и впустил меня в садик.
На плечо спикировала веточка с коричневыми листиками и жёлтыми семенами.
– Чего это? – тревожно спросила я.
Шахор осмотрел ветку и веско ответил:
– Это какая-то неизвестная фигня. Сейчас у Хавы узнаем.
Перед нами стояла толстая седая женщина. Я, конечно, вздрогнула.
– Да что ж вы здесь все бесшумные такие, – пробормотала я и сразу поздоровалась, как положено, с фальшивой туристической интонацией, – Хаааай.
– Айфора деревом интересуется, Хава.
Женщина также внимательно поглядела на ветку и важно ответила:
– Должна согласиться с мнением Шахора, это действительно какая-то неизвестная фигня.
– Но она растёт в вашем саду, мадам, не мешало бы её разъяснить всё-таки, или нет?
– Как посмотреть, девушка. Возможно, это я живу в её саду, и тогда стоит озаботиться, чтобы она знала, как меня зовут. А если нет, то имя Неведомая Фигня подходит ей не хуже любого другого.
– О’кей, – вообще-то реплика о чисто русском нелюбопытстве, нетрадиционном для женщины по имени Хава, вертелась на языке, но я помнила, что Шахор просил не наскакивать. Они здесь как-то иначе общаются, с должной иронией, но без агрессии, надо бы сначала присмотреться.
Я и смотрела на сумеречный сад, веранду, женщину в тёмном платье, на её поблёскивающую седину и большие тёплые руки. Я узнала, что они тёплые, когда она усадила меня на диванчик и укутала пледом.
– Ножки подбери, замёрзнут, – и я послушно поджала ноги, привалившись к плечу Шахора.
«Кстати, я перестала называть его мальчиком». К ночи люди часто утрачивают возраст, а в этом городе все древние, и он, и Хава, и даже мальчишки-ешиботники, играющие на улочках Старого города. Помню, в первый свой приезд я спросила у торговца покрывалами, как пройти к Стене Плача, он показал и уточнил: «Где мальчики играют в мяч, поверни налево». «Интересно, – подумала я, – они что, всегда там играют?»
Когда же дошла и увидела, поняла, что, в самом деле, всегда, они такие же вечные, как наши московские воробьи, которые возятся в газонной травке у Кремлёвской стены из лета в лето, из века в век.
И эти двое, и та рыжая… Господи, опять из воздуха.
– А, ты уже не вздрагиваешь. Это Джин.
Девица манерно пошевелила пальчиками и опустилась в плетёное кресло. Интересно, на кой ему я, когда тут такие красотки. Шахор успокаивающе погладил меня по голове и, слава богу, ничего не сказал.
Следующего гостя я всё-таки успела услышать, прежде чем увидела. Пол скрипнул, когда появился тяжеловесный блондин и тут же потянулся к столу, на который Хава поставила блюдо с маленькими сырными булочками.
– Лаван.
Я плохо различала лица, но люди казались неуловимо схожими. Возможно, их объединяла естественность движений, даже белобрысый толстяк был по-своему изящен, как большой корабль, вплывающий в узкие проливы. Или они просто были местные.
Ещё одного гостя, точней, гостью, я тоже не услышала, но тут уж не моя вина: луна всегда приходит тихо. Вчера в Тель-Авиве я наблюдала, как она смотрится в море, ещё не совсем круглая, а сегодня луна стала целой. Наверное, в Иерусалиме всегда полнолуние.
– Я смотрю, ты вошла в Джер, а Джер вошёл в тебя.
– Ммм?
– Город.
– А. Я думала, руна, Jera, руна безвременья.
– И вечного возвращения. И много ещё чего. И город тоже.
Мы обменивались короткими фразами и короткими словами, мне на секунду стало неловко от их ложной многозначительности, но нам действительно хватало, чтобы понимать.
– Как грибы.
– Лучше, потому что не грибы, это вообще тут всё так.
– Обязательно. Не облейся, – он подал чашку. Поднесла её к губам, понюхала, попыталась разобрать составляющие, но не смогла и стала пить. Горьковато и свежо. Он гладил меня по голове и приговаривал: – Кошка, конечно, кошка.
Я оторвалась от чашки:
– Если что, у меня нет привычки гадить по углам.
– Конечно-конечно. У них тоже нет – в норме. Если ничего не раздражает. Но мир так несовершенен!
– И они знают это лучше всех, – вступила рыжая, как её? Джин. – Ведь они затевали его безупречным.
«Ага, чокнутая, с мистической придурью. Ну даже справедливо при такой-то красоте».
– Напрасно не веришь, сама подумай.
«Так, ещё и жирный Лаван телепат. То есть я хотела подумать, корпулентный», – мысленно поправилась я на всякий случай.
Он тем временем продолжил:
– Кошки – это единственные существа, которые кажутся людям совершенными в каждое мгновение жизни. Даже старые, даже когда орут под окнами, даже когда копаются в лотке, они выглядят чертовски красивыми. Естественными. Изящными. Идеальными.
– Дык, искусственный отбор же, люди тысячелетиями оставляли лучших, остальных топили.
– Собак тоже отбирали, но им далеко до кошачьей грации. И далеко до того обожания, которое люди испытывают к кошкам. Котики лишают человека рассудка, превращая в слюнявого от умиления идиота. Размягчают сердца и расслабляют кошельки.
– Ой, Лаван, сколько можно потратить на животное? – возразила я.
– Не, я к тому, что кошки продают. Что угодно украшенное изображением котика становится в два раза желанней, чем такая же вещь без него. Рекламу посмотри. На книжные обложки и открытки. В сумку загляни, там наверняка что-то найдётся.
– Вообще-то… – Я покосилась на свою хэнд-мэйдную сумочку, украшенную аппликацией в виде трёх кошачьих силуэтов, – ага, и чехол для телефона тоже. И на ключах фигурка.
– Вооот! – хором пропели Джин и Лаван.
Но к чему это они? Ладно, продолжим:
– Допустим, людям в ходе эволюции стало казаться красивым то, что полезно, – как большие сиськи. Кошки же мышеловы.
– Но коров и кур мы особо симпатичными не считаем, а уж от них пользы гораздо больше.
– Мы их едим всё-таки, было бы слишком большой травмой, если бы каждый раз приходилось забивать что-нибудь настолько милое.
Джин хихикнула, но не согласилась:
– И снова собаки: они полезней, но не привлекательней для нас. Нет, есть ещё один ответ. Человек считает кошку прекрасной, потому что он создан так, чтобы считать её прекрасной. Заточен.
– А, слыхала. Пару фантастических книжек читала точно. Правда, на роман идея не тянет, но в рассказах проскальзывало. Бог есть кот, а люди – слуги его.
– И чем тебе не нравится эта теория?
– Да я прям даже и не знаю. Отличная, как ни глянь. И почему египтянам надоела их богиня, не пойму.
– Возможно, Баст их просто покинула.
– Ага, её евреи забрали, когда уходили. И вообще, Моисей был кот, и сорок лет искал место, где ему будет уютно, – это так по-кошачьи. Жаль, остальное человечество не в курсе.
– Кошки не ищут навязчивого обожания, но они везде и всегда в центре внимания. В центре мира.
Тут вмешался Шахор:
– Да хватит уже, сама разберётся.
Я только изумлённо покосилась – и он туда же?
– Уж, конечно, разберётся, – снова хихикнула Джин.
Не нравится она мне.