Ей хотелось верить, что это настоящие сокровища рассыпаны у ее ног. От света воздух гудел, и в тело Евгения болью проникала память.
На Евгении была его старая шинель, такая жесткая и заскорузлая, что, казалось, сними ее, поставь — и она не сомнется. Пэтти надела свое серое пальтишко вроде как из кроличьего меха и повязала голову красным шерстяным шарфом. Черные волосы, которые опять начинали потихоньку курчавиться, темным облачком окружали ее круглое коричневое изумленное лицо. Она шла немного неуверенно, словно ей не хотелось взламывать золотящуюся под солнцем снежную корку. Она часто оглядывалась, чтобы посмотреть на оставляемые ими следы. Снег снизу был пушистей, голубей. Она смотрела на Евгения с восторгом и удивлением. Евгений радостно отвечал ей. Пар инеем оседал на его усах. Голова у него слегка кружилась — от света, от открывшейся вдруг безмерности прошлого. Он обнял Пэтти за плечи:
— А вам идет солнце. Забавно так думать, но мне кажется, вы никогда раньше не видели снега.
— И мне так кажется, что я его никогда прежде не видела.
— Конечно, это не настоящий снег.
— Настоящий, — возразила Пэтти.
— Да, вы правы, — секунду подумав, сказал Евгений.
Он чувствовал себя безумно счастливым. Его рука лежала на ее плече. Он вел ее.
— Где же река? Так хочется увидеть.
— Я покажу вам. Мы увидим реку. Мы увидим море.
Они шли по какой-то улице. Судя по следам, здесь до них уже проходили. Снег белыми волнами лежал на барьерах из темно-красного кирпича. Несколько человек прошли мимо них, закутанные в шарфы, все с какими-то застывшими восторженными улыбками на лицах. Евгений и Пэтти обогнули небольшое кафе и вышли из сумрака улицы на набережную. Изгиб величественной реки лежал перед ними, полноводной, быстрой, чья серо-стальная поверхность искрилась золотыми бликами. А за рекой, на горизонте — опять башни, купола, шпили на фоне неба, сверкающего синевой, как отполированный до блеска камень.
— О! — воскликнула Пэтти.
Они стояли, наблюдая, как движется вода.
— Как быстро!
— Прилив.
— И такая широкая!
— Море близко.
— А где море?
— Там. Мы скоро туда поедем.
Евгений оперся на гранитный парапет. Снег, сухой и почти теплый, слегка припудрил рукава его пальто. Он снял перчатку и с удовольствием ощутил колкое прикосновение воздуха. Он чуть поскоблил снег пальцем и коснулся твердой грани. Свет, ослепительный, звонкий, чувство твердости камня, быстрое течение широкой реки, сияющая линия строений на горизонте — все это ошеломило его и подняло над землей. Он стал центром какой-то чистой, прозрачной вселенной, бесконечно вращающейся, безгранично спокойной. Там не было места, где могла бы затаиться тьма. Он сказал: «Пэтти, мне так радостно. Я в каком-то другом мире».
Он набрал полные ладони снега. Снег был легкий, почти невесомый. Он повернулся к Пэтти. Она смотрела на него, тоже изумленная, улыбающаяся. От мороза ее коричневые щеки разрумянились, сделались темно-красными. Круглолицая, пухлая, с этим своим шарфом на голове, она была похожа на милого ребенка-крепыша. Евгении поднес ладони со снегом к ее щекам и вдруг почувствовал идущее от нее тепло. Снежок чуть припорошил ее разгоревшиеся щеки. Коричневая, жаркая, она смеялась рядом с ним.
— Ой, за шиворот насыпалось!
— Снимите перчатки, — сказал он. — Вы должны почувствовать снег. Он вовсе не холодный. Попробуйте.
Он взял ее руку, уже без перчатки, в свою. Коричневое на белом — ему хотелось это увидеть. И он медленно погрузил свою и ее ладонь в покрывающую гранит снежную толщу.
— Холодно!
— Чудесно.
— Похоже на ледяной сахар.
Коричневое на белом — ему хотелось это увидеть. И он медленно погрузил свою и ее ладонь в покрывающую гранит снежную толщу.
— Холодно!
— Чудесно.
— Похоже на ледяной сахар.
— О, Пэтти, мне так странно и хорошо. Вы не замерзли? Мне хочется спрятать вас за пазуху, как котенка!
— И я бы там мурлыкала.
— Позвольте вас согреть.
Он обнял ее. Но жесткая шинель стояла между ними, как доска. Он торопливо расстегнул верхние пуговицы и постарался притянуть Пэтти поближе. Прижимая ее руку к своей груди, подбородком пытаясь отвернуть воротник, он попробовал взять ее за талию. Ему так хотелось, чтобы она оказалась совсем рядом. Он прижимался, прижимал к себе скользкий меховой узел. Это было неуклюжее объятие. Они стояли лицом к лицу, неповоротливые в своих одеждах, не знающие как сблизиться, препятствующие друг другу. Пэтти смотрела мимо него, щеки у нее были влажны от растаявшего снега. Он чувствовал, как холодный воздух окружает его. Потом вдруг Пэтти сделала какое-то плавное движение и оказалась у него под пальто. Он ощутил тепло и тяжесть ее тела. Тихо засопев, она уткнулась ему в плечо. Шарф сполз с ее курчавых иссиня-черных волос. Евгений ласково провел по ним рукой. «Я люблю тебя, Пэтти», — сказал он.
«И я тебя», — невнятно, все еще прижимаясь к его плечу, проговорила она.
Евгений страстно вздохнул и попытался обхватить рукой меховое пальто. От их движения снег с парапета посыпался прямо им на ботинки. Пэтти сильней прижалась к нему. Она клонилась к нему, как падающая колонна, и он чувствовал, как тепло от груди до коленей охватывает его. Держа ее за плечи, он принимал на себя ее тяжесть, решительно, безрассудно. Прошло несколько минут. Она медленно подняла голову, и он прижался к ее лицу. Он поцеловал ее щеку там, где оставил рукой снежный след. Он не сразу нашел ее губы. Потом он почувствовал, что Пэтти пробует отстраниться.
— Милый, — сказала она.
— Моя милая, — сказал Евгений.
— Так жалко, — сказала Пэтти.
— О чем ты жалеешь?
— Я не должна…
— Почему? Пэтти, мы не маленькие.
— Это неправильно…
— Так давай сделаем правильно. Пэтти, согласна ли ты стать моей женой?
— О…
— Не огорчайся, моя хорошая. Это только мысль. Мы все обдумаем, правда? Зачем нам торопить друг друга? Пэтти, пожалуйста…
— Хотеть на мне жениться ты не можешь, — сказала Пэтти. — Это невозможно.
Она отошла и остановилась, глядя на быструю воду реки, сжимая и потирая застывшие от мороза руки.
— Ну, не будь же такой печальной. Я хочу. Почему бы мне не хотеть? Понимаю, что это неожиданно… Да и жених я не очень завидный…
— Нет, не в этом дело. Ты — замечательный. Но ты не знаешь… Я не могу быть женой. Я — плохая.
— Какие глупости.
— Ну… я цветная… и еще…
— Пэтти, голубушка, что ты несешь? Я так же могу тебе сказать: я — русский. Мы с тобой, ты и я, особенные люди, и мы оба одиноки, и мы нашли друг друга. Я хочу, чтобы ты знала. С тех пор, как ты появилась в доме, я чувствую себя таким счастливым. Что про меня сказать? Безнадежный неудачник и больше ничего. Но я могу стать другим. Я ведь не дурак. Если захочу, я могу неплохо зарабатывать. Мы будем жить в красивом доме…
— Нет, — сказала Пэтти, глядя в землю. Потом подошла и ткнулась головой ему в плечо: — Я люблю тебя, люблю.
— Пэтти, я так рад. Я испугал тебя своим предложением? Не волнуйся, времени много, мы успеем разобраться.