Будто назло тем, кто не принимал всерьез его открыток, в Стамбул вернулся дядя Мелих: он прибыл поздно вечером (не сообщив заранее о приезде) с красивой женой, красивой дочерью, чемоданами, сундуками и, естественно, поселился в мансарде, где жил Джеляль.
Ночью, перед тем как Галип опоздал в школу, он видел во сне свое опоздание: он ехал в автобусе, рядом с ним сидела красивая незнакомая девочка с голубыми волосами; автобус увозил их от школы, где предстояло прочитать последние страницы букваря. В тот день Отец тоже поздно пошел на работу. Они завтракали; косые лучи утреннего солнца освещали стол, покрытый скатертью, похожей на бело-голубую шахматную доску; Мать с Отцом говорили о поселившихся вчера в мансарде с таким безразличием, словно речь шла о мышах, которые обосновались в перекрытиях дома, или о привидениях и джиннах — любимая тема прислуги Эсмы-ханым. Галипу не хотелось думать ни о приехавших родственниках, ни о том, что он проспал и не пошел в школу. Он отправился на этаж Бабушки и Дедушки, но там парикмахер, брея не выглядевшего очень счастливым Дедушку, как раз спрашивал о тех, в мансарде. Открытки, прикрепленные к буфетному зеркалу, разлетелись по полу, в комнате появились незнакомые и непонятные предметы; Галип уловил новый запах, который он так полюбит потом. Вдруг ему захотелось увидеть страны, изображенные на открытках. И красивую тетю, фотографии которой он видел. Его охватило желание поскорее вырасти и стать мужчиной! Он заявил, что хочет постричься, Бабушка обрадовалась, но болтун-парикмахер ничего не понял: он усадил Гали-па не в Дедушкино кресло, а на табурет, поставленный на обеденный стол. К тому же белая накидка, которую парикмахер, сняв с Дедушки, крепко повязал ему, была слишком велика: мало того, что она душила его, она еще свисала ниже колен, совсем как девчачья юбка. Потом, уже после их женитьбы через — как он подсчитал — 19 лет 19 месяцев и 19 дней после их первой встречи, глядя иногда по утрам на утонувшую в подушке голову жены, спящей рядом, Галип чувствовал, что голубизна одеяла, укрывавшего Рюйю, вызывала у него такое же беспокойство, как та, белая до голубизны, накидка, но жене он об этом никогда ничего не говорил; возможно, потому, что знал: Рюйя не будет менять одеяло по такой дурацкой причине.
Галип подумал, что газеты, должно быть, уже лежат под дверью, легко и бесшумно поднялся с постели, но ноги понесли его не в коридор, а на кухню. Чайника на кухне не оказалось, возможно, он был в гостиной, там же, где и заварочный. Судя по тому, что медная пепельница была доверху заполнена окурками, Рюйя снова просидела до утра, читая, а может, и не читая детективный роман. Чайник он нашел в ванной: поскольку напор воды был слабый и невозможно было пользоваться устрашающим сооружением, именуемым «колонка», воду для всех нужд подогревали в чайнике; чайник же был один, второго они так и не купили. Иногда, перед тем как лечь в постель, они, как Дедушка с Бабушкой и как Отец с Матерью, покорно и вместе с тем нетерпеливо ждали, когда нагреется вода.
Во время одной из ссор, начавшейся словами: «Брось ты эти сигареты», Бабушка, обвиненная в неблагодарности, заявила Дедушке, что хотя бы раз в жизни, но она встанет после него. Васыф это видел. Галип слышал и не понял, что Бабушка хотела этим сказать. Джеляль написал что-то на эту тему, но не в том смысле, как говорила Бабушка. Он написал: «Не рожать при свете дня, вставать до рассвета, подниматься с постели раньше мужчины — таковы деревенские обычаи». Прочитав заключительную часть этой статьи, где Джеляль описывал в точности церемонию утреннего подъема Бабушки и Дедушки (сигаретный пепел на одеяле, зубные протезы, лежащие в стакане с зубными щетками, привычный просмотр газетных объявлений о смерти), Бабушка сказала: «Стало быть, мы деревенские!» А Дедушка добавил: «Чтобы он понял, что такое „деревенские“, надо кормить его по утрам чечевичной похлебкой!»
Галип полоскал чашки, искал чистую вилку, нож и тарелку, доставал из пропахшего бастурмой холодильника похожую на пластмассу брынзу и маслины, брился, подогрев в чайнике воду; он хотел шумом разбудить Рюйю, но не получилось.
Потом он глотал ненастоявшийся чай, ел черствый хлеб и маслины с тимьяном, сонно читал пахнувшую типографской краской газету, которую, достав из-под двери, положил рядом с тарелкой, и думал о том, что вечером они могли бы пойти к Джелялю или в кинотеатр «Конак». Дойдя до статьи Джеляля, он решил прочитать ее вечером, когда вернется из кино; глаза, независимо от его воли, выхватили первое предложение статьи, но он без колебаний отодвинул от себя газету, оставил ее раскрытой на столе, встал, надел пальто и почему-то снова зашел в спальню. Сунул руки в карманы, полные табачных крошек, мелочи и использованных билетов; некоторое время молча, внимательно и почтительно смотрел на жену. Потом повернулся, тихонько прикрыл за собой дверь и вышел.
Лестница, застланная только что вытряхнутыми половиками, пахла мокрой пылью и грязью. Воздух на улице тоже был грязный, темный от дыма — дома топили углем и мазутом. Было холодно; выдувая изо рта облачка пара, он прошел между сваленными на землю кучами мусора и встал в длинную очередь на стоянке маршрутного такси.
На противоположной стороне улицы старик в пиджаке с поднятым воротником выбирал у лоточника пирожки с мясом и сыром. Неожиданно для себя Галип выскочил из очереди, побежал за угол, всучил деньги газетчику, пристроившемуся у двери дома, взял газету «Миллиет» и, сунув ее под мышку, вернулся на место. Как-то Джеляль язвительным тоном копировал одну из своих престарелых почитательниц: «Мы с Мухарремом так любим ваши статьи, Джеляль-бей, что иногда покупаем сразу два экземпляра „Миллиет“!» Тогда они смеялись вместе-Галип, Рюйя и Джеляль. После долгого ожидания, изрядно промокнув под начавшимся дождем, Галип, толкаясь, влез в маршрутку, пахнущую влажной одеждой и табаком; убедившись, что общей дискуссии в машине не затевается, он старательно и с удовольствием, как истинный газетолюб, сложил газету до размера статьи в рубрике на второй странице, рассеянно посмотрел в окошко и начал читать свежее творение Джеляля.
Вы обратили внимание на то, что воды Босфора отступают? Не думаю. Кто из нас нынче читает, кому интересно знать, что происходит в мире, где люди убивают друг друга с радостью и энтузиазмом детей, пришедших на праздник? Даже статьи известных журналистов мы читаем в толчее на пристанях, прижатые друг к другу в автобусах или трясущихся маршрутках, когда буквы дрожат и сливаются. Вот что я прочитал во французском геологическом журнале: оказывается, температура воды в Черном море повышается, а в Средиземном — понижается. Поэтому морские воды стали заполнять придонные ямы, и в результате возникших тектонических колебаний дно Гибралтара, Дарданелл и Босфора начало подниматься.
Мы недавно разговаривали с рыбаком на берегу Босфора, и он рассказал, что его лодка, которую он раньше держал на воде, бросая якорь на цепи длиной в высоту минарета, сейчас оказалась на суше; рыбак спросил: «Неужели наш премьер-министр совсем не интересуется подобными вещами?»
Этого я не знаю. Я знаю, что ждет нас в ближайшем будущем, если процессы, о которых я прочитал, будут продолжаться. Совершенно очевидно, что через некоторое время райское место, которое мы называем Босфором, превратится в черное болото, посреди которого облепленные глиной остовы галеонов будут выглядеть как скалящие зубы привидения. Нетрудно предположить, что в конце жаркого лета это болото местами высохнет и превратится в глинистое дно скромной речки, снабжающей водой маленький поселок, а на окрестных холмах, орошаемых бурно стекающими нечистотами, вырывающимися, как водопады, из тысяч широких труб, будет зеленеть трава и даже расти ромашки. Девичья башня (Дозорная башня на Босфоре, построена в 410 г. до н. э) на холме превратится в устрашающее сооружение, вознесясь над этой глубокой мрачной лощиной.
Я представляю себе новые кварталы, которые начнут строиться на этом глинистом пустыре, прежнем «проливе», под наблюдением муниципальных чиновников, бегающих туда-сюда с квитанциями за уплату штрафа: лачуги, палатки, бары, увеселительные заведения, луна-парки с каруселями, игорные дома, мечети, обители дервишей, помещения марксистских фракций, ателье по изготовлению некачественных пластмассовых изделий и чулочные фабрики… Среди этого невообразимого беспорядка будут торчать остовы лежащих на боку судов, оставшиеся от «Ширкети Хайрие» (Старинная судостроительная турецкая фирма), крышки от бутылок и поля аурелий… Наряду с американскими трансатлантическими пароходами, оказавшимися на суше в день мгновенно отступивших вод, здесь можно будет увидеть скелеты кельтов и ликийцев, застывших с открытыми ртами, молящихся неведомым древним богам среди поросших мхом ионических колонн.