— Ты должен к нам заглянуть, повидаться с ней.
Но я понимаю, что он не придет.
На стоянке лагеря шесть автомобилей, больше, чем бывало раньше. Два мини-автобуса, два жилых автофургона с прицепами, старый разбитый грузовик и переоборудованный походный госпиталь. Динни поясняет, что это его машина. Из труб вьется дымок, на земле круги золы — остывшие кострища. Гарри устремляется вперед. Усевшись на пень, он подбирает что-то с земли и внимательно изучает. Когда мы подходим поближе, навстречу бросаются три собаки, они лают, изображая ярость. Мне такой прием известен. Я останавливаюсь, опускаю руки по швам и жду, пока псы подбегут, обнюхают меня, поймут, что я не собираюсь бежать.
— Твои?
— Только две, а черная и желтая — моего двоюродного брата Патрика. Это Клякса, — Динни треплет за ухо грязную черную дворнягу, зубастую и робкую, — а вот Шпинат.
Вторая собачка мельче, изящнее, с грубой бурой шерстью и добрыми глазами. Шпинат лижет пальцы Динни.
— Так ты… ммм… работаешь здесь в округе? Чем занимаешься? — Это звучит как разговор на светской вечеринке.
Динни пожимает плечами. На миг мне становится не по себе от мысли, что он, вероятно, живет на бесконечные пособия, а может, ворует или торгует наркотиками. Но это мысли Мередит, и мне стыдно пускать их в голову.
— Сейчас в общем-то ничем. Мы большей частью ездим по стране, работаем. На фермах, в автомастерских, на праздниках. Сейчас повсюду затишье — мертвый сезон.
— Трудно, наверное.
Динни бросает на меня косой взгляд.
— У меня все отлично, Эрика, — спокойно говорит он. Меня он не спрашивает, чем я занимаюсь. Кажется, за время нашей короткой прогулки я растеряла весь кредит доверия, на который могла рассчитывать в силу детского знакомства.
— Симпатичная у тебя машина, — делаю я отчаянную попытку вернуть его расположение.
Не успеваю я закончить, как дверь походного госпиталя распахивается, и из нее осторожно вылезает девушка. Положив руки на поясницу, она потягивается, болезненно поморщившись. Я мгновенно узнаю ее — беременная девушка с кургана. Но сейчас я вижу, что ей лет пятнадцать-шестнадцать, не больше. Динни — ровесник Бет, ему тридцать пять. Я снова смотрю на девушку, пытаюсь убедить себя, что ей восемнадцать или даже девятнадцать, но не могу.
Девочка с кудряшками, яркая натуральная блондинка, таких в наше время редко встретишь. Кожа у нее бледная, под глазами синие круги. На ней трикотажная кофта в обтяжку, и сейчас я вижу, что она буквально на сносях. Увидев нас с Динни, она, насупившись, идет к нам. Я пытаюсь улыбаться, выглядеть естественно. Вид у девушки злее, чем у Кляксы.
— Это кто? — спрашивает девчонка, уперев руки в бедра. Обращается она к Динни, не ко мне.
— Эрика, это Хани. Хани, это Эрика.
— Хани? Очень приятно познакомиться. Простите, если испугала вас на днях, на кургане. — Я говорю с ней ненатурально, с деланым оживлением, и с ужасом понимаю, что точно таким же тоном я говорю со своими учениками.
Хани таращит на меня невыразительные, скучные глаза.
— Это вы были? Вы меня не испугали. — У нее заметный картавый уилтширский выговор.
— Ну, я не так выразилась. Не испугала, но… — Я развожу руками.
Она смотрит на меня, долго не отводит взгляда. Необычно пристальное внимание от такой юной особы. Я чувствую облегчение, когда она наконец поворачивается к Динни.
— Печка не тянет, — говорит она.
Динни вздыхает, наклоняется и запускает пальцы в шерсть Шпината. С неба падают первые капли дождя падают.
— Приду посмотрю через минутку, — ласково отвечает он.
Хани глядит на него, потом разворачивается и скрывается внутри.
Хани глядит на него, потом разворачивается и скрывается внутри. Я растерянно провожаю ее взглядом.
— А… когда ждете события? Похоже, уже недолго осталось? — интересуюсь я, понижая голос, чтобы в машине не было слышно.
— Сразу после Рождества, — отвечает Динни, отворачиваясь и глядя в сторону просеки.
— Так скоро! Переживаете, наверное. Она уже подготовила вещи? Для больницы?
Динни отрицательно мотает головой:
— Никакой больницы. Она говорит, что хочет прямо тут рожать. — Динни замолкает, поднимается и поворачивается ко мне: — Не знаю, правда, хорошая ли это идея. Ты что-нибудь знаешь про новорожденных?
В его голосе слышна тревога.
— Я? Нет, почти ничего… У меня никогда… Но сейчас многие хорошо отзываются о домашних родах. В общем-то, каждая женщина имеет право выбора. У вас есть хорошая акушерка?
— Никакой акушерки нет, и это не домашние роды, она собралась рожать прямо здесь, в лесу.
— В лесу? Да ведь… декабрь на дворе! Она сошла с ума?
— Я знаю, что сейчас декабрь, Эрика. Но она имеет право выбирать… сама сказала… — Его голос звучит ровно, но решительно. — Она забрала себе в голову, что роды должны быть максимально приближены к природе.
— Ну, знаешь, ты тоже имеешь право выбирать. У отца тоже есть такое право. Первые роды могут быть затяжными, ты же понимаешь. Бет рожала Эдди тридцать шесть часов…
— У Бет есть малыш?
— Был малышом. Сейчас ему одиннадцать. Он приедет на Рождество, так что вы обязательно познакомитесь… Эдди — чудесный парень.
— Так она замужем?
— Была. Сейчас нет, — лаконично отвечаю я. У него нашлись вопросы о Бет, и ни одного обо мне.
Дождь снова усиливается. Я горблюсь, глубже засовываю руки в карманы, но Динни, кажется, ничего не замечает. Думаю, не предложить ли поговорить с Хани, но вспоминаю ее злые глаза. Надеюсь, что Динни не попросит меня об этом. Впрочем, возможен компромисс.
— Знаешь, если Хани захочет обсудить это с кем-нибудь, она могла бы поговорить с Бет. То, что она пережила, может послужить хорошим уроком и предостережением.
— Она ни с кем не станет то обсуждать. Она… сильная, — вздыхает Динни.
— Да уж, я заметила, — бормочу я под нос.
Молчание невыносимо. Я хочу расспросить Динни о Рождестве. Об именах для младенца. Я бы засыпала его расспросами о путешествиях, о его жизни и о нашем прошлом.
— Что ж, мне, наверное, пора. Пока не промокла насквозь… — Вот и все, что я могу выжать. — Я в самом деле очень рада была снова тебя повстречать, Динни. Хорошо, что ты вернулся. И было приятно познакомиться с Хани. Я… в общем, если надумаете зайти или что-то понадобится…
— Я тоже рад был тебя повидать, Эрика. — Динни смотрит на меня, склонив голову набок, но глаза у него не радостные, а тревожные.
— Ну, ладно, счастливо, — бросаю я небрежно, насколько мне это удается.
Я не рассказываю Бет о Динни, когда нахожу ее в кабинете, где она смотрит телевизор. Сама не знаю почему. Неизвестно, как она отреагирует, думаю я. Я внезапно чувствую возбуждение. Мне кажется, что я больше не одна. Даже отсюда я ощущаю присутствие Динни там, за деревьями. Как будто вдалеке что-то маячит, и я вижу это краем глаза. Третий угол нашего треугольника. Я выключаю телевизор, откидываю шторы.
— Собирайся. Мы идем гулять, — объявляю я.
— Я не хочу выходить. Куда мы пойдем?
— В магазин. Мне осточертел консервированный суп, к тому же Рождество на носу.