Я утратил наивность, необходимую для такого притворства. Наконец, мне пришлось бы признаться перед старым другом, что, даже не разобравшись во всех подробностях, я прихожу к мысли, что существует некое созвучие между перебоями, скольжением лиц рассказчика в моих фразах и тем, что довелось мне обнаружить за эти месяцы по поводу себя самого и окружающих, иными словами, возможного вторжения в жизнь событий, не имеющих направления; они тем самым не являются историями, тем самым их невозможно рассказать, и в конечном итоге они представляют собой загадки без определенной формы, предназначенные для того, чтобы вынести мозг, что и требовалось доказать в моем случае. Почти невольно их ошеломительная нелепость отразилась в приеме ремесла, которым я зарабатываю себе на жизнь, и мне хочется сейчас сказать моему старому другу, попросить его, пусть и задним числом, чтобы он понял: да, я пишу книгу, которая, возможно, связана с тем, что меня убивает, но умоляю считать это рискованным и очень личным допущением, бесполезным для воспоминаний, поскольку, в конце концов, твердую опору в реальности имеет только то, что я пишу, – это и меня удивляет, клянусь; да, в конце концов, несмотря на то, что происходит вокруг и внутри меня, я считаю, что самый достойный предмет моих стараний – отточить рассказ о том, как, в геометрической прогрессии бурного течения своей страсти, Сын и Юная Невеста натолкнулись на неожиданную переменную величину эмиграции в Аргентину, порожденной пылким воображением беспокойного – если не безумного – Отца. Сын, со своей стороны, не слишком расстроился, ибо унаследовал от семейства весьма смутное понятие о времени, в свете которого три года ничем существенным не отличались от трех дней: речь шла об обусловленном сроке в рамках их обусловленной сроками вечности. Зато Юная Невеста пришла в ужас. Она от своего семейства унаследовала четкий и явственный страх и тотчас же поняла, что, если бабушкины предписания до сих пор ее уберегали и спасали, это будет гораздо труднее в далекой, чужой и загадочной стране. Ее положение нареченной невесты на первый взгляд ей служило порукой, но также и выносило на поверхность то, что она долгие годы таила, зарывала в землю, а именно – очевидную истину своей женской природы. В смятении приняла девушка решение отца взять ее с собой, ведь очевидно, что от нее там не будет никакой пользы, и даже заподозрила, не кроется ли за этим внезапным решением какое-либо двусмысленное намерение. В Аргентину она отправилась с легким чемоданом и тяжелым сердцем.
Как мы уже видели, что бы ни случилось там – а несомненно, что-то да случилось, как мы еще увидим, – Юная Невеста вернулась в назначенный срок, в достаточной мере вымытая как должно, причесанная, с чистой кожей и изящной походкой. Она вернулась издалека за тем, что ей причиталось, и ничто, насколько ей было известно, не помешало бы ей явиться в назначенный срок, с незатронутым сердцем, дабы взыскать обетованное наслаждение.
Все говорили, что это случится до отъезда на курорт.
– Да?
– Эта история с книгами.
– Да?
– Можно с вами немножко об этом поговорить?
– Если желаете. Но не здесь.
Они находились в кухне, а у Модесто было чуть-чуть слишком строгое представление о том, для чего предназначено всякое пространство в этом доме. На кухне готовили еду.
– Если хотите, пройдемте со мной, я как раз собирался нарвать в огороде пряных трав, – сказал он.
Огород, например, был правильным местом для разговора.
День выдался яркий, ни следа липкого тумана, который в эту пору года заползал в глаза и портил настроение. Они остановились у грядки, под кустом сирени, дающим умеренную тень.
– Я тут подумала, нельзя ли получить разрешение, – начала Юная Невеста.
– А именно?
– Я бы хотела, чтобы мне позволили читать.
Держать у себя книги. Не быть вынужденной читать их в туалете.
– Вы читаете в туалете?
– А вы можете предложить какие-то другие места?
Модесто немного помолчал.
– Для вас это настолько важно?
– Да, важно. Я выросла в семье крестьян.
– Благороднейшее сословие.
– Может быть, но не в этом дело.
– Нет?
– Я чуть-чуть поучилась у сестер в монастыре, а потом – все. И знаете, почему я не полная невежда?
– Потому, что вы читали книги.
– Вот именно. Я пристрастилась к ним в Аргентине. Там больше нечего было делать. Мне привозил их врач, раз-другой в месяц, когда проезжал через наши края; может, таким образом он ухаживал за мной. Я мало что понимала, книги-то были на испанском, но все равно жадно глотала их. Авторов он сам выбирал, мне все подходило. Это самое прекрасное занятие, какое я там для себя нашла.
– Могу понять.
– Теперь мне этого не хватает.
– И все-таки вы читаете что-то в туалете.
– Единственную книгу, которую захватила с собой. Скоро выучу ее наизусть.
– Дозволено ли будет осведомиться, о какой книге идет речь?
– О «Дон Кихоте».
– Ах эта.
– Вы ее читали?
– Немного растянутая, вам не кажется?
– Скажем, несвязная.
– Я бы не стал так строго судить.
– Но язык прекрасный, поверьте.
– Верю.
– Песня.
– Могу вообразить.
– Неужели абсолютно невозможно найти в этом доме какие-то другие книги? И получить позволение их читать?
– Сейчас?
– Да, сейчас, почему бы и нет?
– Вы скоро выйдете замуж. Заживете своим домом и сможете делать все, что захотите.
– Вы, должно быть, заметили, что дело движется как-то неспешно.
– Да, у меня сложилось такое впечатление.
Модесто задумался. Естественно, он лично мог обо всем позаботиться: он знал, где достать книги, ему бы не было трудно, или неприятно, передать ту или иную Юной Невесте, но, ясное дело, это явилось бы нарушением правил, к чему он не вполне еще был готов. После долгих колебаний он прочистил горло. Юная Невеста не могла догадаться, что этим горловым префиксом он предварял сообщения, которые считал особо конфиденциальными.
– Поговорите с Матерью, – изрек он.
– С Матерью?
– Отец очень строг в этом вопросе. Но Мать тайком читает. Стихи.
Юная Невеста подумала о неразрешимых силлогизмах и начала догадываться, откуда они берутся.
– И когда она это делает?
– Днем, у себя в комнате.
– Я думала, она принимает визиты.
– Не всегда.
– Мать читает. Невероятно.
– Разумеется, синьорина, я вам этого не говорил и вы этого не знаете.
– Конечно.
– Но я бы на вашем месте сходил к Матери. Наберитесь смелости попросить о свидании.
– Вам кажется, что никак нельзя попросту постучать в дверь, безо всяких церемоний?
Модесто весь напрягся:
– Что вы сказали?
– Я говорю: мне кажется, вполне уместно пойти и постучать к ней в дверь.
Модесто рвал зелень, согнувшись над грядкой. Он выпрямился:
– Синьорина, вы ведь хорошо представляете себе, о ком мы говорим?
– Конечно. О Матери.
Таким точно тоном она могла ответить: «В подвале», спроси ее кто-нибудь, где лежат ломаные стулья, которые нужно выбросить, и Модесто понял, что Юная Невеста не знала или, по крайней мере, знала не все, и жестоко огорчился, осознав, что манкировал стремлением, с которым просыпался каждое утро, – всегда и во всем достигать совершенства: ввел эту девушку в круг лиц, облеченных доверием, не измерив всей глубины ее невежества.