— Я не пил, — мычу.
— В Уэст-Голливуде есть замечательный парень, продолжишь курс у него.
— Засунь его себе в жопу, — говорю. — Не буду я ничего продолжать.
— Клэй, успокойся…
— Я хочу знать, почему вдруг?
— Так уж и быть, скажу. — Он замолкает, делает страдальческий жест, понижает голос: — Из-за Дениз Таззарек. — Имя, как паутина, повисает в сумраке гаража. — От нее… средства еще не придумали.
Стою огорошенный.
— Погоди: это вообще кто?
— Девушка, с которой ты встречаешься, — говорит. — Та, что мы обсуждали на последнем сеансе.
— При чем здесь она?
Он явно удивлен, что я никак не въезжаю.
— Девушку, про которую ты рассказывал, зовут Дениз Таззарек, — говорит, переходя на шепот. — Я с ней не первый раз сталкиваюсь.
— Не понимаю.
— Не первый раз сталкиваюсь и предпочитаю не связываться, — говорит. — Ты уже третий мой пациент, которого она окрутила. — Пауза. — В конце концов, существует врачебная этика. Я не могу.
— Ты уверен, что мы говорим… об одном человеке?
— Да, — говорит, — Об одном. Ее настоящее имя — Дениз Таззарек. Рейн Тернер — это псевдоним.
Внутри все сжимается от накатившего страха.
— Что же такого ты о ней знаешь… чего не знаю я?
— Могу только повторить: держись от нее подальше, — говорит, пододвигаясь к своему «порше». — Вот все, что тебе следует знать.
Подшагиваю почти вплотную.
— Значит, ты и Рипа Миллара знаешь?
— Клэй… — плюхаясь на водительское сиденье.
— И Джулиана Уэллса?
— Отпусти дверцу…
— Как насчет Келли Монтроуза?
Доктор Вульф вставляет ключ в замок зажигания, но вдруг отдергивает руку. Медленно поворачивается ко мне и смотрит снизу вверх.
— Келли Монтроуз был моим пациентом, — говорит.
Затем захлопывает дверцу и уезжает.
Парковщик комплекса «Дохини-Плаза» распахивает дверцу моего «БМВ» и, пока я выхожу, говорит, что кто-то дожидается меня в холле; в ту же секунду замечаю стоящую у входа «ауди» Джулиана в грязи и последождевых разводах. Мой первый порыв — снова сесть за руль и уехать, но в приступе ярости решаю иначе. Джулиан сидит на стуле в темных рэйбановских очках, вертит в руках телефон, и я сразу вижу припухлость под левым глазом, и рассеченную нижнюю губу, и темно-лиловый синяк на загорелой шее, и забинтованное запястье. Прохожу мимо молча. Жестом приглашаю следовать за собой. Консьерж за стойкой подозрительно смотрит на Джулиана, затем вопросительно на меня, и я бросаю: «Со мной». Мы молча поднимаемся на лифте, молча следуем по коридору пятнадцатого этажа, и только перед дверью с номером «1508» он слегка откашливается, пока я вожусь с замком, и потом мы входим в квартиру.
Джулиан осторожно присаживается на угловой диван; одет с иголочки и старается держаться развязно, хотя видно, что ему это стоит усилий: слегка морщится, закидывая ногу на пуф, а когда снимает очки забинтованной рукой, фингал под глазом предстает во всем великолепии.
— Что случилось? — спрашиваю.
— Ничего, — отвечает. — Неважно.
— Кто это тебя?
— Не знаю, — бурчит и затем добавляет, скорее констатируя, чем отвечая: — Мексиканцы какие-то.
Пацаны. — И потом: — Я не об этом пришел поговорить.
— А о чем?
— Я знаю, что ты в курсе про Рейн. Мог не звонить мне посреди ночи. По-моему, все и так понятно.
— Опять ищешь приключений на свою жопу, Джулиан? — спрашиваю сдавленным шепотом.
— Тебе, наверное, кажется, что все намного сложнее, чем на самом деле.
— Ты уж постарался, чтобы мне так казалось.
Вздыхает, глядя на сдвижную дверь балкона, за которой медленно сгущаются сумерки.
— Не дашь стаканчик воды?
— Для себя я особых сложностей не вижу.
— Прости, конечно, но тебя это меньше всего касается.
— И что это означает? — говорю, стоя над ним. — Поясни, а то я не понимаю.
— Это означает, что мир не ограничен сферой исключительно твоих интересов, и в нем бывают события, которые тебя не касаются.
— Ну и мудак, — бормочу, — Одно мудачье кругом.
— Что делать.
— Заткнись, — бормочу, расхаживая как маятник по комнате, закуривая сигарету. — Философ.
— Ты-то чего психуешь, не понимаю, — говорит. — Свое вроде получил.
— А ты свое получил? — показываю на фингал. — Это Рип тебя отделал?
— Сказал же, — говорит, — мексиканцы. Пацаны какие-то, — И снова просит воды.
Приношу небольшую бутылочку «Фиджи» — благодарит кивком и, осторожно отпив из горлышка, продолжает:
— Я с Рипом больше не разговариваю.
— Что так? — спрашиваю. — Впрочем, могу и сам догадаться.
Джулиан пожимает плечами, а когда наклоняется поставить пластиковую бутылочку на пуф, его буквально передергивает от боли.
— Он, собственно, не на меня дуется.
— А на кого же тогда, если не секрет?
— Рилу не понравилось, что Рейн была с Келли…
— Что значит «не понравилось»? — перебиваю. — Хорошая у тебя девушка: сначала трахается с Рипом, потом трахается с Келли, а ты по-прежнему с ней?
— Все немного сложнее, чем…
— За что убили Келли Монтроуза, Джулиан? — спрашиваю, стоя над ним; дымящаяся сигарета в руке подрагивает. — Что с ним произошло? За что его убили?
Джулиан смотрит мне прямо в глаза, и вдруг его осеняет догадка. Не отводя взгляда, он раздумывает, стоит ли ею делиться.
— Слушай, — говорит наконец, — не ищи связей.
— Почему?
— Это не сценарий, — говорит. — Тут нет логики. Не все сюжетные линии сойдутся в финале.
— Но ведь Рипа и Келли что-то должно было связывать?
— Сначала деньги, которые Келли вкладывал в клуб, а потом… Потом они расплевались.
— Из-за Рейн?
Пожимает плечами:
— Наверное, из-за нее тоже.
Иду на второй заход:
— Мне просто важно понимать, во что я ввязался. Объясни.
— Во что ты ввязался? — с удивлением на лице. — Ты ни во что не ввязался. У тебя могло сложиться впечатление, что ты ввязался, но оно ошибочное.
— Аманда Флю и Рейн живут в одной квартире, так?
— Да, они вместе снимают. — Джулиан слегка озадачен. — Ты не знал?
— У нее синий джип, так? — говорю. — Почему она за мной следила?
— Аманда вчера уехала. Ее здесь больше нет, — говорит. — Не знаю, почему следила.