Немцы же, напротив, судя по всему, этой проблемы в таких масштабах не имеют.
Джеймс снова кивнул.
— Диверсионное управление разработало некий план. — Майор вздохнул. — По сценарию — убить двух зайцев. Идея состоит в том, чтобы мы собрали зараженных сифилисом женщин и переправили бы их морем на север за линию фронта. Где, надо полагать, они станут распространять эту заразу среди немецких, а не наших, солдат. Примерно что-то подобное уже предпринималось во Франции.
Джеймс не верил своим ушам. Даже для известных своим цинизмом диверсионных служб, это было слишком.
— Но ведь это же, как сказать… безнравственно! Использовать гражданское население, чтобы оно делало за нас нашу работу. И потом… ведь речь идет… о больных женщинах!
— Ай, да бросьте вы! — раздраженно вскинулся майор. — По-вашему, нравственно зажигательными бомбами сметать города с лица земли? Наводнять страны противника порнографией и черной пропагандой? Идет всеобщая война, Гулд. Поэтому для нас любые средства хороши.
Джеймс смолчал.
— Ну да, наверно, это безнравственно, — пробормотал майор. — Мне лично подобное чертовски не по нутру. Но идея одобрена на самом высшем уровне. Ваша задача организовать задержание искомого женского контингента, только и всего.
— Rastrellamenti, — сказал Джеймс.
— Что-что?
— Так итальянцы называли немецкие мобилизационные команды: rastrellamenti. Они, вероятно, и не ожидают, что их освободители ничем не лучше немцев. — Тут новая мысль кольнула Джеймса: — Отыскав таких девушек, мы, судя по всему, никакой медицинской помощи оказывать им не будем?
— Иначе это погубит весь замысел.
— Даже если те попросят?
Майор колебался с ответом. Отказ в оказании медицинской помощи являлся нарушением Женевской конвенции.
— Ну… будем надеяться, что не попросят. К тому же формально они ведь не участвуют в военных действиях.
— И каким же образом производить отбор?
— Полагаю, из числа тех, кто по документам уличен в проституции.
— Но это значит, в список попадут и невесты некоторых наших солдат. Женщины, не вышедшие за них замуж только потому, что мы не желаем им это позволить.
— Едва ли можно делать поблажки тем, кого уже признали недостойными стать женами наших военнослужащих, — заметил майор. — Послушайте, Гулд, по-моему, вы за частностями не способны разглядеть главного.
— Только разглядев частности, — парировал Джеймс, — можно осознать весь кошмар этого замысла.
Майор кинул на него колючий взгляд.
— Надеюсь, это не означает, что вы отказываетесь выполнять приказ?
— Нет, сэр.
— Рад слышать. — И майор махнул Джеймсу рукой: — Свободен!
Они сидели на крыше Палаццо Сатриано среди нагромождения труб и порушенной красной черепицы. Солнце садилось над заливом. Ливия ощипывала голубя. У Джеймса на колене примостился ручной пулемет. Время от времени, когда новая партия голубей садилась на крышу, он пускал по ним пару очередей. Если везло, новая птица добавлялась к вороху, лежавшему у ног Ливии.
— Я би хотель сидети передни ряда, — старательно выговорила Ливия.
Джеймс пробормотал что-то нечленораздельное.
— Ви не могли би сказати, када пиририв? — И уже по-итальянски спросила: — Что с тобой, Джакомо?
— Ничего.
— Знаешь, — сказала она, — наверно, английский — очень трудный язык. Потому что англичане почти все время стараются молчать.
— Извини, — сказал он.
— Извини, — сказал он. — Трудный день.
Ливия фыркнула.
— Я попал в сложное положение.
— Я тоже, — с нажимом сказала она. — То ты меня целуешь, а через минуту даже говорить со мной не хочешь. Честное слово, очень неприятно.
Он вздохнул:
— Иногда в моей работе… случается такое, что душу воротит.
Ливия отложила голубя, над которым трудилась:
— Что такое, расскажи!
Она выслушала его рассказ молча до самого конца.
— Самые последние опрошенные меня не тревожат, — сказал Джеймс в завершение. — Им я дал разрешение на брак. Хуже дело с более ранними, когда я только прибыл в Неаполь. Любая из тех девушек рискует попасть в список.
— Так ведь ясно же, что надо делать!
— В самом деле?
— Ты должен сделать все, чтоб этих девушек не забрали.
— Послушай, Ливия, но облавы могут происходить и без моего участия.
— Но ведь тебя же спросят, проститутка девушка, которую они поймали, или нет. Придется тебе соврать.
— Но чаще всего по документам видно, что они проститутки. В частности, и по моим. Выходит, и я виновник всего этого бесчинства.
— Документы могут исчезнуть.
— Девушек все равно будут спрашивать, на какие средства они живут. Истину выяснить не составит труда.
— Надо тебе поговорить с Анджело, — решительно сказала Ливия. — Он наверняка подскажет, как поступить.
— С Анджело?
— Он метрдотель в «Зи Терезе».
— Какое он к этому может иметь отношение?
— Джимс, — сказала Ливия, — как ты думаешь, кто дал мне эту работу?
— Разве не я?
— Ты взял меня на работу, — поправила она. — Это совсем другое дело. Я не должна была бы этого тебе говорить, но это Анджело устроил так, чтоб больше претенденток не было. Это Анджело следит, чтоб продуктов у нас всегда было вдоволь. Это Анджело достает все, что я не могу купить на рынке.
— С чего это Анджело так заинтересовался тем, что я ем?
— Мне кажется, — уклончиво сказала Ливия, — как только ты приехал в Неаполь, он сразу заметил, что ты неважно питаешься. А что мужчина, который плоховато питается, и работу свою выполняет средне, это все знают. В последнее время ты явно стал гораздо… э-э-э… толковее во всем разбираться.
— Понял.
— Ну вот, теперь ты рассердился.
— Нет, — сказал Джеймс.
Он и в самом деле не успел рассердиться. Перед ним вдруг забрезжила возможность выхода из этой гнусной ситуации. Ливия права. Не исключено, Анджело как раз тот человек, с которым стоит поговорить.
— Я побеседую с ним, — твердо сказал Джеймс.
Крыша под ними мелко затряслась. Здание задрожало всеми дверьми и окнами, как бывает, когда по улице громыхает тяжелый грузовик или танк. Тряска нарастала, пройдя сквозь них, и затем отхлынула, как береговая волна.
— Землетрясение, — тихо сказал Джеймс.
— Лето пришло, — отозвалась Ливия. — У нас начинает трясти, когда жарко.
— Знать бы, как поступить…
— Что бы ты ни надумал, — сказала она, — это будет правильное решение.
Джеймс поднимался в гору к самому темному ресторану. Объявление, оповещавшее о закрытии, все еще белело на окне, занавешенном плотными темными шторами. Джеймс обошел дом и постучал в кухонную дверь.
Ему открыл Анджело с еле заметной улыбкой:
— Синьор Гульд!
Джеймсу показались, что его ждали.