Так вот, я подумала, что раз уж я знаю всемирно известного победителя телевикторины, может быть, он поможет мне подготовиться.
Она улыбнулась.
– Ну да, – сказал Колин.
В следующие несколько секунд он представлял, что встречается с Мари. Колин всегда завидовал людям вроде Гассана, которые умели заводить новых друзей. Но тот, кто может подружиться с кем угодно, подумал он, рискует подружиться не с теми людьми.
Колин вообразил самый благоприятный исход событий: каким-то невероятным образом он все-таки понравится Мари, они с Гассаном поднимутся по социальной лестнице, и их станут приглашать на вечеринки.
Колин видел много фильмов и знал, что бывает, когда ботаны приходят на вечеринку, где полно крутых ребят. Обычно их бросают в бассейн или они сами становятся пьяными крутыми тупицами. Ни тот, ни другой вариант Колина не устраивал. И кроме того, Мари, по большому счету, Колину не нравилась. Он даже не знал ее как следует.
– Подожди, – сказал он Катерине I.
И он позвонил Мари. Свой номер телефона она дала ему во время их второго в жизни разговора – знаменательное событие, если учесть, что они почти десять лет проучились в одной школе.
– Мне очень жаль, – сказал он. – Но я не могу прийти по семейным обстоятельствам… Нет, просто мой дядя в больнице, и мы идем его навестить… Да, он скоро поправится… Ага. Ладно. Извини. Ну, пока.
Так что если кого-то в своей жизни он и бросил, то это была Мари Караволли, по общему мнению, самая красивая девочка за всю историю Америки. Вместо того чтобы встречаться с ней, он натаскивал Катерину I. Одно занятие превратилось в одно в неделю, потом в два в неделю, а в следующем месяце она уже пришла к нему в гости с Безумным Китом, чтобы посмотреть вместе с родителями Колина и Гассаном, как Колин расправляется с беднягой по имени Санджив Редди в первом выпуске «Умных детей». Позже в тот вечер, когда Гассан ушел домой, а родители Колина пили красное вино с Безумным Китом, Колин и Катерина Картер тайком вышли из дома, чтобы выпить кофе в «Кафе Сель Мари».
[двенадцать]
В следующий четверг Колин проснулся под кукареканье петухов, сливавшееся с бормотанием молившегося Гассана. Он скатился с кровати, надел футболку, пописал и прошел в комнату Гассана через ванную. Гассан уже вернулся в кровать и лежал, закрыв глаза.
– Может, будешь молиться потише? – спросил Колин. – Богу же все равно, хоть шепотом молись, правда?
– Я возьму больничный, – сказал Гассан, не открывая глаз. – По-моему, у меня гайморит, и мне нужен выходной. Ох… Работа – это, конечно, круто, но должен же я посмотреть «Судью Джуди». Ты хоть понимаешь, что я уже дней двенадцать не видел судью Джуди? Представь, что было бы, если бы тебя разлучили с любовью всей жизни на целых двенадцать дней!
Колин молча уставился на Гассана. Гассан моргнул:
– А, ну да. Извини.
– Ты не можешь отпроситься по болезни. Твоя начальница работает здесь. Дома. Она поймет, что ты не болеешь.
– По четвергам она на фабрике, дубина. Будь внимательнее! Сегодня отличный день, чтобы взять больничный. Мне нужно перезарядить батарейки.
– Ты весь год батарейки перезаряжаешь! Бездельничаешь уже двенадцатый месяц!
Гассан ухмыльнулся:
– Тебе разве не пора на работу?
– Слушай, позвони маме, скажи, чтобы заплатила за университет. Крайний срок – через четыре недели. Я смотрел в Интернете.
Гассан даже глаз не открыл:
– Я тут слово вспоминаю. На языке вертится. Чу… Па… Па. А, вот. Чупакабра, чувак. Чупа. Кабра.
Когда Колин спустился вниз, он увидел, что Холлис уже встала– а может, и вовсе не ложилась – и успела нарядиться в розовый брючный костюм.
На языке вертится. Чу… Па… Па. А, вот. Чупакабра, чувак. Чупа. Кабра.
Когда Колин спустился вниз, он увидел, что Холлис уже встала– а может, и вовсе не ложилась – и успела нарядиться в розовый брючный костюм.
– Прекрасный сегодня денек, – сказала она. – Но какое же счастье, что четверг бывает только раз в неделю.
Колин сел за стол рядом с ней и спросил:
– А чем вы занимаетесь по четвергам?
– Ой… Утром я иду на фабрику, проверить, как идут дела. А в полдень еду на наш склад в Мемфисе.
– А почему склад в Мемфисе, а не в Гатшоте? – спросил Колин.
– Боже, сколько вопросов! – засмеялась Холлис. – Слушай. Всех рабочих с фабрики вы уже опросили. Поэтому теперь настала очередь других гатшотцев: тех, кто на пенсии, к примеру. Задавать будете те же четыре вопроса, но оставаться придется подольше, просто из вежливости.
Колин кивнул. Выдержав паузу, он сказал:
– Гассан болеет. У него гайморит.
– Бедняжка. Ладно. Ты поедешь с Линдси. Ехать дальше обычного. Навестите старичье.
– Старичье?
– Так их Линдси называет. Это старики из дома престарелых в Брэдфорде, многие из них живут на пенсию от «Гатшот Текстайлс». Линдси их часто навещала… до того, как она начала, – Холлис вздохнула, – встречаться с этим… – снова вздох, – мальчишкой.
Потом Холлис выгнула шею и крикнула, повернувшись к коридору:
– ЛИНДССССИ! ВЫЛЕЗАЙ ИЗ ПОСТЕЛИ, ЛЕНИВАЯ ЗАСРАНКА!
И хотя голосу Холлис нужно было преодолеть целый коридор и две закрытые двери, чтобы добраться до Линдси, всего секунду спустя Линдси прокричала в ответ:
– ПОЛОЖИ ЧЕТВЕРТАК В МАТЮГАЛЬНИК, ХОЛЛИС. Я ПОШЛА В ДУШ.
Холлис встала, положила четвертак в банку на каминной полке, подошла к Колину, потрепала его кудрявую шевелюру и сказала:
– Слушайте, я буду поздно. Дорога из Мемфиса долгая. Телефон не выключаю. Все будет хорошо.
Когда Линдси пришла в гостиную в шортах хаки и черной обтягивающей футболке с надписью «Гатшот!», Гассан уже сидел на диване и смотрел повторный выпуск шоу «В воскресенье вечером в прямом эфире».
– Кто сегодня наши жертвы? – спросила Линдси.
– Старичье.
– О, клево. Я у них частая гостья. Слезай с дивана, Гасс.
– Прости, Линдс. Я на больничном.
Я никогда не называл ее Линдс, подумал Колин.
По телевизору кто-то пошутил, и Гассан засмеялся. Линдси сдула с лица волосы, схватила Колина за руку и пошла с ним к Катафалку.
– Поверить не могу, что он отпросился, – сказал Колин, заводя машину. – Я устал, потому что полночи читал гребаную книгу об изобретении гребаного телевидения, а он берет гребаный больничный!
– Слушай, чего вы с Гассаном постоянно говорите «гребаный»?
Колин надул щеки и медленно выдохнул.
– Читала «Нагие и мертвые» Нормана Мейлера?
– Впервые слышу. А кто это?
– Американский писатель. Родился в 1923 году. Я читал его книжку «Нагие и мертвые», когда познакомился с Гассаном. А потом Гассан тоже ее прочитал, потому что она про войну, а Гассан любит книжки, где много стреляют. В ней 872 страницы, и слово «гребаный» встречается там примерно тридцать семь тысяч раз. Считай, каждое второе слово – «гребаный». Кстати, прочитав роман, я обычно читаю литературную критику.
– Ну надо же…
– Ага. Ну так вот. Когда Мейлер написал эту книжку, в ней не было слова «гребаный». Но потом он разослал ее издателям, и они отвечают: «Вы написали превосходную книгу, мистер Мейлер.