Она непременно с этим разберется, когда вернется домой, и все исправит. Хватит лгать.
— Телеграмму я отправил на имя миссис Б., я же не знаю твоего адреса. Она даст знать твоим родителям. Полагаю, все будет в порядке. — И, прежде чем Ада успела ответить, Станислас добавил: — Кто присматривает за ними? Ты оставила их в надежных руках?
Ада кивнула, но в его взгляде читалось неодобрение.
Собирались они молча. Гостиничный холл оккупировали офицеры в голубой форме. Попадались и солдаты. Ада никогда не видела столько военных сразу. Прочие постояльцы — многих Ада знала в лицо, встречала их по вечерам в ресторане — либо спорили о чем-то, сбившись в кучки, либо, навалившись на стойку портье, кричали и размахивали руками. Ада ощущала мускусный запах взбудораженных мужчин, и бушевала в них не похоть — кровь.
— Следуй за мной. — Станислас взял ее чемодан. Они пробрались сквозь толпу к вращающимся дверям парадного входа. — Гар-дю-Нор, — бросил Станислас мальчику-посыльному, и тот свистнул, подзывая такси.
Улица, еще утром пустынная и пугающе тихая, наполнилась звуками: по тротуарам сновали люди, мимо с ревом проносились автомобили. И ни одного такси, ни единого. Ада понятия не имела, далеко ли до вокзала. У нее сдавило виски. Неужто они застрянут здесь, во Франции? Не смогут вернуться домой? Наконец вдалеке замаячило такси, и расторопный мальчик-посыльный подогнал машину к крыльцу.
— Ты не расплатился, — сказала Ада, когда они отъехали от гостиницы.
— Я все уладил. Когда отправлял телеграмму.
Ада закрыла глаза.
Чем ближе к вокзалу, тем плотнее по обочинам вырастала живая стена: мужчины, женщины и дети, старые и молодые, солдаты, полицейские. Большинство нагружено чемоданами или заплечными мешками, и все двигались в одном направлении — к вокзалу Гар-дю-Нор. Двигались молча, разве что в коляске, доверху заваленной тюками, хныкал ребенок да раздавались крики полицейских: Attention! Prenez garde! Стиснутые со всех сторон, люди не могли пошевелиться. Весь Париж обратился в бегство.
Последний километр Аде и Станисласу пришлось идти пешком. Таксист остановил машину, всплеснул руками и открыл дверцу: C’est impossible.
— Это безнадежно, — сказала Ада. — Другой дороги нет? — Сзади на них напирала толпа. Ада быстро огляделась, увидела переулок, но тот был запружен людьми, как и широкий проспект. — Что нам делать?
Станислас задумался на секунду и сказал:
— Переждать, пока схлынет толпа. Люди в панике. Ты же знаешь, каковы эти латинские народы. Возбудимые. Эмоциональные.
Используя чемодан в качестве тарана, он проторил проход сквозь человеческую стену.
— Выпьем кофе, — предложил он. — Поедим. А попозже совершим вторую попытку. Не волнуйся, золотко.
Ада предпочла бы чашку чая, крепкого, без молока, с двумя кусочками сахара. Кофе — это, конечно, хорошо, если налить в него побольше сливок, но Ада сомневалась, что когда-нибудь привыкнет к этому напитку. Дальше от вокзала толпа стала пореже. Они нашли маленькое кафе на бульваре Барбе со столиками на улице.
— Мы здесь были, — припомнила Ада, — покупали ткани. Это совсем рядом. — Она показала пальцем в ту сторону, где, по ее мнению, находился магазин.
Сидя на краешке стула, Станислас достал сигареты и закурил одну, не предложив Аде. Он был рассеян и явно не в настроении, часто затягивался, стряхивая пепел на тротуар. Затушив сигарету, он тут же раскурил следующую.
— Все хорошо, — попробовала Ада его утешить. — Мы выберемся отсюда. Не беспокойся.
Она погладила его по предплечью, но он сбросил ее руку.
Официант принес кофе.
Официант принес кофе. Станислас положил в чашку сахар и принялся размешивать так энергично, что бурые капли выплеснулись на блюдце. Челюсти у Станисласа были стиснуты, но губы шевелились, словно он разговаривал сам с собой.
— Нашел из-за чего убиваться. — Ада сочла необходимым развеять его дурное настроение. — Нет худа без добра. Почему не остаться в Париже еще на денек?
Сама она этого совершенно не хотела: родители сойдут с ума, миссис Б. рассвирепеет. Ада представила, как хозяйка ехидно поизмывается над ней, прежде чем с треском выставить за дверь. Миссис Б. однажды проделала этот номер с другой девушкой, вовремя не вернувшейся из отпуска. По-твоему, я благотворительностью занимаюсь? Верно, они попали в передрягу, из которой надо выбираться, но сейчас они связаны по рукам и ногам. И ей не на кого положиться, только на Станисласа. Официант оставил хлеб на столике, и Ада окунала кусочки в кофе, а потом с удовольствием высасывала сладкую жидкость.
— Кто-нибудь сумеет нам помочь, правда? — спросила она.
— Как?
— Не знаю, — немного растерялась Ада. — Просто отправить нас домой. — Французы не станут им помогать, это ясно, у них своих забот полон рот.
Станислас скрипнул стулом, поставил локти на стол и наклонился к Аде. С наморщенным лбом он выглядел совсем мрачным.
— Дело в том, Ада, — начал он, — что я не могу вернуться. Меня арестуют.
Ада медленно, с трудом вдохнула. Говорила же ей миссис Б., всякое разное говорила. Миссис Б. предупреждала ее и об этом тоже, поправила себя Ада. Нельзя терять контроль над собой, особенно сейчас: а вдруг Станислас объявит, что им придется расстаться? Я ошибся в тебе.
— Но за что? — спросила Ада. — Ты ведь не немец. А знать немецкий — не преступление.
— Австрия, Венгрия, мы теперь все враги.
Ада сложила руки на коленях, повертела дешевое колечко на пальце, вправо, влево, вправо, влево. Положение у нее не позавидуешь. Она должна возвращаться домой одна. Но удастся ли ей, сумеет ли она отыскать нужный поезд? По радио сделают объявление, а она ничего не поймет. Дома на Южной ветке такое постоянно бывает: «Поезд до Бродстера в 9.05 отправляется с другой платформы… Приносим наши извинения». Она застрянет. Посреди чужой страны, одна-одинешенька, не зная французского. И даже если доедет до Кале, как попадет на паром? А вдруг паромы уже не ходят? Что она тогда будет делать?
— Что ты будешь делать? — тонким, срывающимся голосом спросила она.
— Обо мне не беспокойся. Я справлюсь.
День клонился к вечеру. Подошел официант, указал на их чашки:
— Fini?
Ада не поняла, но помотала головой, лишь бы только официант оставил их в покое.
— Encore?
Она опять не поняла, однако на этот раз кивнула.
— Я не могу покинуть тебя, — сказала она. — Останусь с тобой. У нас все будет хорошо. — На миг ей привиделось, как они гуляют по Тюильри рука в руке.
Станислас колебался.
— Беда в том, золотко… — заговорил он медленно, запинаясь, и даже акцент куда-то пропал, к удивлению Ады, привыкшей к огрехам в его произношении, — беда в том, что у меня нет денег. В данный момент нет. Из-за войны я не смогу телеграфировать, чтобы мне их выслали.
Ада не в состоянии была вообразить Станисласа без денег. У него всегда находился фунт-другой, да что там, он сорил деньгами. Их бедность — это не надолго, верно? И в любом случае бедность в Париже со Станисласом не то что бедность в Ламбете. Она вдруг испытала прилив нежности, любви к этому человеку, вскружившему ей голову, и ей стало тепло, уютно, и в будущее она уже смотрела с оптимизмом.