– Отпустите вы их. Им действительно нужно возвращаться к своим. Или вы до сих пор ничего не поняли?
Старик покачал головой, поднял с земли одну из шкурок и швырнул ее алькальду, который не скрывал омерзения.
Не дав толстяку опомниться, старик вновь заговорил, глядя ему прямо в глаза:
– Подумайте сами, ваше превосходительство! За столько лет, проведенных здесь, вы могли бы понять хоть что-то из того, что происходит вокруг. Давайте я вам все растолкую: этот сукин сын перестрелял котят и почти наверняка ранил самца, их папашу. Посмотрите еще раз на небо. Дождь вот-вот начнется и зарядит надолго. Вот и представьте себе эту картину: самка наверняка отправилась на охоту, чтобы хорошенько набить себе брюхо и, не заботясь о пропитании, выкармливать детенышей в логове хотя бы первые две-три недели сезона дождей. Котята, как видите, были еще совсем крошечные. Поэтому самец остался рядом с логовом – охранять детенышей. Так уж у них заведено. Вот в этот-то момент на них и наткнулся наш гринго, черт бы его побрал. И теперь по сельве бродит обезумевшая от горя самка ягуара. Она вышла на охоту – охоту на человека. Ей ведь не составило труда выследить, куда направился гринго от ее логова. Этот несчастный тащил у себя за спиной собственный пропуск на тот свет – шкуры ее грудных детенышей. Одного человека эта тигрица уже убила. Она уже почувствовала вкус человеческой крови. А для дикого зверя все мы на одно лицо. Все мы одинаково пахнем, и любой из нас – душегуб, убийца ее детенышей. Отпустите индейцев, пусть плывут. Им нужно срочно предупредить своих, и не только в их стойбище, но и во всех окрестных. С каждым днем тигрица будет становиться все опаснее. Горе и жажда мести приведут ее к нашим поселкам и стойбищам шуар. Какая же сволочь этот гринго! Вы только посмотрите на шкурки! Они же крохотные, ни на что не годные. Это же нарушение закона – охотиться накануне сезона дождей, да еще с таким ружьем. Видите, какие дыры? Он их чуть не на куски разорвал. Теперь понимаете, как все оборачивается? Вы обвиняете индейцев, а на самом-то деле преступник – он, гринго! Поохотиться ему, видите ли, приспичило! Мало того что не в сезон, так еще и на охраняемых животных! Вас интересует, где же оружие? Могу заверить вас в том, что у шуар его нет. Почему? Да потому что труп они обнаружили на большом расстоянии от того места, где кошка напала на человека. Не верите? Посмотрите на его сапоги. Вот здесь, на голенище: оно как будто изжевано. Это означает, что тигрица долго тащила его через джунгли. Поглядите на такие же следы от зубов вот тут, на куртке, на груди: как она яростно трясла его, умирающего, вымещая на жертве свою ненависть. Гринго, конечно, сам виноват, но такой смерти врагу не пожелаешь.
Посмотрите еще раз на рану: один коготь разорвал этому парню яремную вену. Он, наверное, еще корчился в предсмертных судорогах, а она, держа его своими когтистыми лапами, лакала бьющую из раны кровь. Потом она – умная тварь, ничего не скажешь, – потащила труп на берег реки, к самой воде, чтобы его не сожрали муравьи. Затем пометила добычу – помочилась на нее, и отправилась на поиски раненого самца. Вот тогда-то проплывавшие мимо шуар его и обнаружили. Отпустите их, ваше превосходительство, да еще попросите, чтобы они по дороге предупредили золотоискателей, чьи стоянки им попадутся на берегах реки. Самка ягуара, обезумевшая от горя, страшнее целой банды таких головорезов.
Алькальд, не проронив ни слова, повернулся и пошел к себе в кабинет, чтобы составить рапорт для полицейского участка в Эль-Дорадо.
Воздух с каждой секундой становился все более густым и горячим. Вязкий, влажный, он приклеивался к коже, словно невидимая, неприятная на ощупь пленка. Сельва стихла, и молчание это предвещало ненастье. Набухшее, изнемогавшее от тяжести воды небо вот-вот должно было обрушить на землю целый океан дождя.
Из кабинета алькальда доносилось редкое, неритмичное постукивание пишущей машинки.
Двое жителей поселка тем временем сколотили на пристани большой деревянный ящик, в котором предполагалось переправить труп в Эль-Дорадо.
Глядя на серое небо, капитан «Сукре» отчаянно матерился, не забывая при этом помянуть недобрым словом покойника. Он настоял на том, чтобы в ящик насыпали побольше соли и налили немного воды. Этот перенасыщенный раствор должен был служить для трупа консервантом, если не предотвращающим, то по крайней мере замедляющим процесс разложения. Впрочем, владелец судна прекрасно понимал, что от трупного запаха на борту деваться все равно будет некуда.
Вообще-то поступить с покойным полагалось иначе. Согласно дурацким юридическим нормам, любого мертвеца, которого по какой-либо причине нельзя было просто взять да и оставить по-тихому где-нибудь в сельве, следовало вскрыть, вспоров его от шеи до низа живота, выбросить все внутренности и набить тело солью. В таком случае был шанс довезти покойника до места назначения в более или менее презентабельном виде. К сожалению, когда речь шла о чертовых гринго, те же самые правила и распоряжения не допускали «неквалифицированного» вмешательства и требовали доставки трупа соответствующим властям в том виде, в каком он был найден. Так что тесному суденышку предстояло тащить покойника вместе с пожиравшими его изнутри червями. По всей видимости, к месту назначения ему суждено было прибыть в виде омерзительного зловонного мешка с копошащимися личинками.
Старик и зубной врач присели на газовые баллоны и стали смотреть на реку. Время от времени они передавали друг другу бутылку фронтеры, делали по паре глотков и затягивались жесткой сигарой из крепкого, хорошо высушенного табака – такие не гаснут даже на самом влажном воздухе.
– Ну, ты даешь, Антонио Хосе Боливар! – с уважением заявил дантист. – Это ж надо! Ты сумел заставить заткнуться самого алькальда. Я, конечно, понимаю, что ты человек опытный и в сельве чувствуешь себя как дома, но мне и в голову не приходило, что ты просто прирожденный следователь. Хотя, знаешь, дело-то даже не в этом. Ты унизил Слизняка на глазах всего поселка, причем схлопотал он это унижение абсолютно заслуженно. Чует мое сердце – рано или поздно кто-нибудь из хибаро сунет ему копье под ребра.
– Нет. Его жена убьет. Ее он достал еще сильнее, чем всех остальных. Она просто копит злость, но, видимо, Бог наградил ее большим терпением, и чаша эта до сих пор еще не переполнилась. Ну да ничего, я уверен, что ждать осталось недолго.
– После того, как ты сегодня провел следствие, я и не собираюсь спорить с тобой. Тебе виднее. Да, слушай! Из-за этого покойника чуть не забыл: я ведь тебе две книги привез.
У старика загорелись глаза.
– Про любовь?
Дантист утвердительно кивнул. Антонио Хосе Боливар Проаньо читал любовные романы. Книгами его снабжал Рубикундо Лоачамин. Каждый раз, приезжая в Эль-Идилио, доктор привозил с собой нужные книги.
– Грустные? – озабоченно спросил старик.
– Слезами обольешься, – заверил его доктор.
– Про настоящую любовь? Ну, чтоб всем сердцем?
– Про самую настоящую. Про такую, какой и на свете никогда не было.
– А они там – ну, которые в книге, – мучаются, переживают?
– А то как же! Я, пока читал, сам измучился, – со скупым мужским вздохом ответил дантист.
На самом деле доктор Рубикундо Лоачамин не читал любовных романов: ни этих двух, ни вообще каких бы то ни было.
Когда старик впервые попросил его о такой любезности – привезти что-нибудь почитать, ясно и четко указав при этом свои предпочтения: несчастная любовь, страдания, испытания и счастливый финал, – врач понял, что выполнить просьбу старика будет не так-то легко.
Он живо представил себе такую сцену: вот входит он в книжный магазин в Гуаякиле и спрашивает: «Дайте мне, пожалуйста, что-нибудь про любовь.