О-о, — Хори ухмыляется, остальные переводчики кивают. — Полигамия.
— Магометанам разрешается иметь четырех жен, — капитан Лейси подкидывает миндальный орех в воздух и ловит его ртом. — Китайцы могут втиснуть семерых под одну крышу. Скольких японец может собрать в персональной коллекции, а?
— Во всех странах одинаково, — отвечает Хори. — В Японии, в Голландии, в Китае, все одинаково. Я скажу почему. Все мужчины женятся на первой жене. Он… — Хори демонстрирует неприличный жест, вставляя указательный палец правой в кольцо, образованное большим и указательным пальцами левой, — … пока она не… — он руками показывает большой живот, имитируя беременность. — Да? После этого мужчина содержит столько жен, сколько позволяет его кошелек. Капитан Лейси планирует взять дэдзимскую жену на сезон, как господин Сниткер и господин ван Клиф?
— Я бы предпочел, — Лейси обгрызает ноготь большого пальца, — заглядывать в знаменитый район Маруяма.
— Господин Хеммей, — вспоминает переводчик Ионекизу, — приглашал куртизанок на свои пиршества.
— Директор Хеммей, — мрачно говорит Ворстенбос, — ни в чем себе не отказывал за счет Компании, как и господин Сниткер. Сами видите, сегодня мы ужинаем небогато, зато на честно заработанные деньги.
Якоб бросает взгляд на Иво Оста: тот хмурится в ответ.
Баерт поднимает испачканное соусом лицо и восклицает: «Но она же не моя тетя!» — хихикает, как школьница, и падает со стула.
— Я предлагаю тост, — заявляет заместитель директора ван Клиф, — за всех наших отсутствующих дам.
Пьющие и обедающие наполняют друг другу стаканы.
— За всех наших отсутствующих дам!
— Особенно, — Хори ахает, потому что джин обжигает ему пищевод, — за даму господина Огавы. Господин Огава женился в этом году на красивой женщине. — Локоть Хори испачкан муссом из ревеня. — Каждую ночь, — он изображает скачущего всадника, — три, четыре, пять заездов!
Смех оглушителен, но на лице Огавы кислая улыбка.
— Вы попросили голодного, — говорит Герритсзон, — напиться до пуза.
— Господин Герритсзон хочет девушку? — Хори сама любезность. — Мой слуга приведет. Скажите, какую хотите? Толстую? Худую? Тигрицу? Нежную сестру?
— Нам бы всем нежную сестрицу, — жалуется Ари Грот, — но где деньги, а? Можем только заплатить в сиамском борделе за кувырок с нагасакской шлюшкой. Вы уж не обижайтесь, господин Ворстенбос, но Компания могла бы выдавать субсидии на это дело. Взять беднягу Оста: с его официальным жалованьем, немного, знач… женского утешение обойдется ему аккурат в ту сумму, которую он получает за год.
— Воздержание, — отвечает Ворстенбос, — никому не повредит.
— Но, господин директор, вы же понимаете, на какие грехи может пойти голландец с бурлящей кровью, лишенный возможности удовлетворить естественные потребности.
— Скучаете по своей жене, господин Грот? — спрашивает Хори. — Она дома, в Голландии?
— «Южнее Гибралтара, — цитирует капитан Лейси, — все мужчины становятся холостяками».
— Широта Нагасаки, — указывает Фишер, — конечно же, гораздо севернее Гибралтара.
— Никогда бы не подумал, — говорит Ворстенбос, — что ты женат, Грот.
— Он бы предпочел оставаться холостяком, — объясняет Оувеханд, — коль об этом зашел разговор.
— Мычащая стерва из Западной Фрисландии, — повар облизывает свои коричневые клыки. — Когда я о ней думаю, господин Хори, то молюсь, чтобы Османская империя захватила Западную Фрисландию и увела ее в рабство.
— Если не нравится жена, — спрашивает переводчик Ионекизу, — почему не развестись?
— Легко сказать, трудно сделать, — вздыхает Грот, — в этих так называемых христианских странах.
— Зачем тогда вообще жениться? — Хори выкашливает табачный дым.
— О-о, это длинная и печальная сага, господин Хори, совершенно неинтересная…
— В последний приезд господина Грота домой, — вступает Оувеханд, — он обхаживал одну молоденькую богатую наследницу, которая жила в городском доме в Ромоленстрате, и она рассказала ему, что ее больной, не имеющий наследников папаша желает увидеть свою молочную ферму в руках честного и благородного зятя, но везде, ворковала она, ей встречались лишь прохиндеи, прикидывающиеся добропорядочными холостяками. Господин Грот согласился с ней, что в море Романтики полно акул, и пожаловался на предвзятое отношение, с которым приходится стакиваться молодому человеку из колоний: как будто ежегодный доход, который приносят плантации на Суматре — деньги второго сорта по сравнению с заработанными в Голландии! Голубков обвенчали за одну неделю. На следующий день после свадьбы хозяин таверны представил им счет, и они одновременно сказали друг дружке: «Оплати счет, сердце мое». Но к их общему ужасу, ни один не мог, потому как и невеста, так и жених потратили свои последние гульдены на ухаживания друг за другом! Плантации господина Грота испарились; дом в Ромоленстрате служил силком; больной тесть оказался разносчиком пива, и очень даже здоровым, и при этом с наследниками, но зато без волос, и…
Рассказ прерывает отрыжка Лейси: «Прощенья просим, это яйца с пряностями».
— Заместитель директора ван Клиф? — Гото в тревоге. — Османцы вторглись в Голландию? Этой новости нет в последнем отчете фусецуки…
— Господин Грот… — ван Клиф стряхивает крошки с салфетки, — выражался образно.
— «Образно»? — Самый усердный молодой переводчик хмурится и моргает глазами. — «Образно»…
Купидо и Филандер начинают играть «Тихий воздух» Боккерини.
— Становится грустно, — в размышлении произносит Ворстенбос, — когда начинаешь думать, что эти комнаты навсегда опустеют, если Эдо не разрешит увеличить медную квоту.
Ионекизу и Хори изображают скорбь; лица Гото и Огавы остаются безразличными.
Большинство голландцев уже спросили Якоба: а не блеф ли этот необычный ультиматум? Он отвечал каждому, что с этим вопросом надо обращаться к директору, зная, что никто не осмелится на подобное. После того как в прошлом сезоне «Октавия» затонула вместе с грузом, многие могут вернуться в Батавию более бедными, чем до отплытия в Нагасаки.
— Что за странная женщина, — вопрошает ван Клиф, выжимая лимон в стакан из венецианского стекла, — появилась на складе «Колючка»?
— Госпожа Аибагава, — отвечает Гото, — дочка врача и сама изучает медицину.
«Аибагава, — Якоб растягивает каждый слог. — А-и-ба-га-ва».
— Магистрат разрешил ей, — говорит Ивасе, — учиться у голландского доктора.
«А я назвал ее помощницей блудницы», — вспоминает Якоб, и его передергивает.
— Как спокойно вела себя эта странная Локуста, — говорит Фишер, — во время операции.