Доктор Смелли предупреждал, что даже самый маленький кусочек, оставленный в матке, вызовет воспаление и может убить мать. Если поперечное положение вогнутое, — Орито продолжает читать по памяти, — тогда колени плода прижаты к его груди, и я могу отпилить руку, провернуть плод, ухватиться крючками для удаления плода за глазницы и произвести экстракцию тела головой вперед. Указательный палец акушерки находит позвонки ребенка, спускается к нижнему ребру и далее, к тазовой кости, нащупывает крошечную ушную раковину, ноздрю, рот, пуповину, пенис, размером с креветку.
— Вогнутое, — докладывает Орито доктору Маено, — но пуповина вокруг шеи.
— Как вы думаете, ее можно освободить от пуповины? — Маено забывает, что говорить надо на голландском.
— Ну, я должна попробовать. Вставь прокладку, — Орито обращается к служанке. — Пожалуйста, прямо сейчас.
Когда полотняная прокладка вставлена между зубами Кавасеми, Орито продвигает кисть дальше, зацепляет большим пальцем пуповину, просовывает оставшиеся четыре пальца под нижнюю челюсть младенца, отталкивает голову назад и стягивает пуповину по лицу, лбу и макушке. Кавасеми кричит, горячая моча течет по предплечью Орито, но все получается с первого раза: петли на шее младенца больше нет. Она вынимает руку и докладывает:
— Пуповина свободна. Вы принесли с собой… — Нет такого японского слова…
— …щипцы?
— Принес, — Маено легонько постукивает по медицинскому сундуку, — на всякий случай.
— Мы можем попробовать вытащить младенца, — она переходит на голландский, — без ампутации руки. Меньше крови — всегда лучше. Но мне потребуется ваша помощь.
Доктор Маено поворачивается к мажордому:
— Чтобы спасти жизнь госпожи Кавасеми, я обязан нарушить приказ магистрата и присоединиться к акушерке за занавеской.
Мажордом Томине оказывается в крайне затруднительном положении.
— Обвините меня, — предлагает Маено, — в нарушении приказа магистрата.
— Решение мое, — качает головой мажордом. — Делайте, что должны, доктор.
Шустрый пожилой человек проползает под муслиновую занавеску, держа выгнутые щипцы.
Когда служанка видит чужеземное приспособление, она тревожно вскрикивает.
— Щипцы, — говорит доктор, без дальнейших объяснений.
Экономка поднимает занавеску, чтобы тоже увидеть.
— Нет, не нравится мне эта штуковина! Иноземцы могут рубить, резать и называть все это «медициной», но совсем неслыханно, чтобы…
— Даю ли я советы экономке, — рычит Маено, — где покупать рыбу?
— Щипцы, — объясняет Орито, — не режут: они поворачивают и тянут, точно так же, как пальцы акушерки, только сильнее… — Она вновь подносит лейденскую соль. — Госпожа Кавасеми, я воспользуюсь этим инструментом… — она показывает щипцы, — чтобы вытащить младенца. Не бойтесь и не сопротивляйтесь. Европейцы пользуются ими постоянно — даже для принцесс и королев. Мы вытащим ребенка наружу, осторожно и быстро.
— Сделайте это… — голос Кавасеми — приглушенный всхлип. — Сделайте…
— Спасибо, тогда я попрошу госпожу Кавасеми тужиться… тужиться… — Роженица вымотана донельзя, почти не реагирует. — Тужиться…
— Как часто, — за занавеску заглядывает Томине, — вы использовали этот способ?
Орито замечает впервые, что у мажордома сломанный нос: такой же заметный физический изъян, как и ожог у нее самой.
— Тужиться…
— Как часто, — за занавеску заглядывает Томине, — вы использовали этот способ?
Орито замечает впервые, что у мажордома сломанный нос: такой же заметный физический изъян, как и ожог у нее самой. «Часто, и никто не пострадал». Только Маено и его ученица знают, что эти пациентки — пустотелые дыни, чьи младенцы — обмазанные маслом тыквочки. В последний раз — если все пойдет хорошо — она вводит кисть в матку Кавасеми. Ее пальцы находят шею младенца, проворачивают его голову к шейке матки, скользят, находят более надежную опору, подводят к выходу и совершают третий поворот беспомощного тела.
— Пожалуйста, сейчас, доктор.
Маено вставляет щипцы, огибая введенную в матку кисть.
Зрители ахают; Кавасеми издает сдавленный вскрик.
Орито чувствует в ладони округлые зажимы: маневрирует ими, устанавливая вокруг мягкого черепа младенца.
— Сводите.
Осторожно, но без малейших колебаний, доктор сжимает ручки щипцов.
Орито берется левой рукой за рукоятки щипцов: сопротивление упругое, но достаточно сильное, словно это не череп, а желе из коннияку. Ее правая кисть попрежнему в матке, поддерживает голову младенца.
Костлявые пальцы доктора Маено обхватывают запястье Орито.
— Чего вы ждете? — спрашивает экономка.
— Следующей схватки, — отвечает доктор, — которая будет очень…
Дыхание Кавасеми начинает учащаться от новой боли.
— Раз и два, — считает Орито, — и… тужьтесь, Кавасеми-сан!
— Тужьтесь, госпожа! — выдыхают служанка и экономка.
Доктор Маено тянет за щипцы; правой рукой Орито подталкивает голову младенца к родильному каналу. Она говорит служанке, чтобы та схватила его за ручку и тянула, тянула. Орито чувствует, как нарастает сопротивление, когда голова достигает родильного канала. «Раз и два… сейчас!» — придавив пуговку клитора, появляется волосатая макушка маленького тельца.
— Вот он! — ахает служанка сквозь звериные крики Кавасеми.
Макушка, лицо, блестящее от слизи…
…и остальное: склизкое, влажное, безжизненное тело.
— Ох, но… ох, — шепчет служанка. — Ох. Ох. Ох…
Вой Кавасеми переходит в стоны и потом смолкает.
Она знает. Орито раздвигает зажимы, откладывает типцы, поднимает недвижного младенца за щиколотки и шлепает. У нее нет никакой надежды на чудо: она действует по заведенному порядку, как учили. После десяти тяжелых шлепков она останавливается. Пульса нет. Она не чувствует на своих щеках его дыхания из губ и ноздрей. Нет никакой необходимости объявлять очевидное. Зажав пуповину у пупка, она перерезает хрящевидную трубку ножом, обмывает безжизненное тело водой в медном тазу и кладет его в колыбельку. «Кроватка вместо гроба, — думает она, — а пеленки — саван».
Снаружи комнаты мажордом Томине отдает поручения слуге. «Сообщи Его чести, что сын родился мертвым. Доктор Маено и его акушерка старались, как могли, но оказались бессильны перед волей Судьбы».
Орито уже волнуется о родильной горячке. Необходимо полностью вытащить плаценту, на промежность нанести якумосо, с разрывов смыть кровь.
Доктор Маено покидает тент из муслина, чтобы не мешать акушерке.
Ночная бабочка, размером с птицу, влетает под тент и задевает лицо Орито.
Отмахиваясь от нее, акушерка сшибает щипцы на один из медных тазов.
Они гремят, ударившись о крышку, звук пугает какое‑то небольшое животное, неведомым образом прокравшееся под тент; оно вякает и пищит.
«Щенок? — в недоумении гадает Орито. — Или котенок?»
Загадочное животное вновь жалобно пищит и очень близко: под матрасом?
— Прогони его отсюда! — говорит экономка служанке.