– Моим архиепископом будет Томас Бекет.
– Томас Бекет? – одновременно и нестройно прозвучали три голоса.
Только не это, подумала Алиенора. Бекет – это катастрофа. Он и без того невыносим, и его слишком уж занимают земные блага.
– Генри, ты с ума сошел?! – воскликнула императрица, забыв о своей обычной сдержанности и почтительности. – Он слишком светский человек для высокого церковного поста.
– Именно это и я хотел сказать, ваше величество, – поддержал императрицу Фолио. – Ведь Бекет даже не посвящен в сан.
– Тогда назовите мне кандидата лучше, – сказал Генрих.
– Я уже сказала, что тебе и искать не нужно, – ощетинилась императрица.
– Мне нужен архиепископ, который стоял бы на моей стороне и был бы готов действовать со мной заодно, а не против меня, – заявил Генрих.
– Ваше величество, все епископы на вашей стороне, как вы это назвали, – ровным голосом произнес Фолио, словно и не заметив скрытого оскорбления. – И если только я не ошибаюсь, ни один из них никогда не действовал против вас. Мы все до одного преданы вам, можете не сомневаться.
– Верно, очень верно, но до определенного момента! – набросился на него Генрих. – Но на поверку вы все в первую очередь преданы Церкви. Разве я не прав?
– В первую очередь мы преданы Господу, – твердым голосом сказал Фолио.
– Против этого я не могу возражать, – презрительно проговорил Генрих. – По крайней мере, пока Господь на моей стороне. Как бы то ни было, с этим придется подождать. Людовик грозит войной, хотя я сомневаюсь, что он будет сильно напрягаться. И тем не менее я должен усилить границу Нормандии, если он захочет отобрать Вексен. А потом мне надо отправиться на юг, в Аквитанию, потому что в Гаскони опять неспокойно.
– В Аквитанию? – радостно переспросила Алиенора. – Я еду с тобой, милорд. Я смогу остановиться в Бордо.
Как будет замечательно снова побывать на родной земле, опять почувствовать тепло южного солнца, услышать песни трубадуров и летний стрекот кузнечиков, попробовать сочное мясо утки и божественные трюфеля, увидеть величественные горы и сверкающие реки своей родины.
– Нет! – отрезал Генрих.
Алиенора осталась в Руане с императрицей, досадуя на свое вынужденное безделье и без всякой надежды желая оказаться в Пуатье и Гаскони с Генрихом. Он довольно часто присылал гонцов с новостями и заботливыми вопросами о ее здоровье, и первые вести о его кампании были хорошими. Генрих осадил и за одну неделю захватил хорошо укрепленный замок Кастийон-сюр-Ажан, и непокорные вассалы были так перепуганы – да они просто впали в ужас! – его действиями, что перестали оказывать какое-либо сопротивление.
Но от следующего сообщения краска ударила в лицо Алиеноры. Она оставила дядю Рауля де Фая управлять ее собственностью, но Генрих, встретившись с Раулем в Пуатье, дал понять ему, что он низкого мнения о способностях Рауля управлять собственностью герцогини, и отменил несколько его важных решений. Рауль, в свою очередь, написал Алиеноре, выражая протест и предупреждая, что ее подданные готовы взять в руки оружие, поскольку герцог урезает их свободы. Еще больше поводов для негодования появилось, когда на важные посты Генрих назначил своих людей из Нормандии.
Получив это послание, Алиенора в лихорадочной спешке написала мужу, требуя ответа о том, что он делает. Генрих ответил: для него желательно, чтобы Аквитания, как Нормандия и Англия, имели сильное, централизованное управление, и он непременно введет таковое, подчинив непокорных выродков-баронов, даже если это дорого будет ему стоить. Что вполне вероятно, мстительно подумала Алиенора.
Что вполне вероятно, мстительно подумала Алиенора.
В это же время она получила еще одно письмо от Рауля. «Народ отказывается подчиняться королю Англии, – писал он, намеренно не называя Генриха герцогом Аквитании, хотя этот титул и принадлежал королю по праву супружества. – Они жалуются, что Генрих лишил их исконных свобод. Они даже обратились к папским легатам, показывали им генеалогическое древо и просили расторгнуть твой брак с королем на том основании, что он является кровосмесительным».
Кровь застыла в жилах Алиеноры, когда она прочла это. В панике она показала письмо императрице:
– Смотрите, что сделал ваш сын!
Матильда, не проронив ни слова, прочла послание.
– Я бы на твоем месте не беспокоилась, Алиенора, – спокойно сказала она. – Легаты не посмеют оскорбить короля, поскольку приехали в Аквитанию с просьбой поддержать их хозяина Папу Александра.
– Мне это известно, – ответила Алиенора. – Меня выводит из себя то, что Генри снова, против моего желания, обижает моих подданных.
– Строгие меры никогда не бывают популярными, – заметила Матильда. – Но иногда они необходимы. От твоих аквитанских лордов всегда одни неприятности. Ты должна это признать.
– Я напишу Генри! – кипела Алиенора. – Я буду возражать против его вмешательства в дела моего герцогства. Как он смеет!
– У него есть на это все права, – ответила Матильда. – Он твой муж и их герцог.
– Он должен был посоветоваться со мной! – бушевала Алиенора.
– Ему нет нужды это делать, – сказала Матильда.
Алиенора почувствовала, что свекровь радуется, видя ее бешенство. Она выхватила полученное письмо и выскочила из комнаты, спеша сочинить послание Генри, обвинить его в глупости и в том, что он разжег ярость ее подданных.
Получив ответ, Алиенора чуть не завыла от ярости. Генрих даже внимания не обратил на все ее протесты! В его послании не было ни слова оправдания или извинения. Он писал только о легатах, которые изо всех сил старались ублажить его, сообщали, что Папа согласился канонизировать короля Эдуарда Исповедника. Сам же он, продолжал Генри, все еще остается в Пуатье, где инспектировал строительство собора, и теперь знает, что ведется оно удовлетворительно. Возможно, ей будет интересно узнать, что он приказал построить новую церковь, новые городские стены, новые мосты, рыночную площадь, лавки. И что он перестраивает главный зал ее дворца, увеличивая в нем окна.
Сердце у Алиеноры стало как лед, словно на него положили камень. Генрих сделал все это, не посоветовавшись с ней, а от обсуждения более важных вопросов просто устранился. Неужели она вышла за него ради этого? Во что превратилось их совместное представление о будущем, их брак львов? Муж вел себя как предатель их брака и всего, что тот обещал. Она не могла вынести это! Вот, значит, где место королевы: лежать с новорожденной дочерью, когда сердце, с одной стороны, горит любовью к прелестному ребенку, а с другой – негодованием к ее отцу.
Байё, 1161 год
– Вот это король Гарольд, которому стрела попала в глаз, – показывая на вышивку, сказала она. – А вот здесь он падает на землю, сраженный топором.
– Я, когда вырасту, стану рыцарем и буду убивать людей топорами! – хвастливо заявил Генри.
– Нет, это я буду их убивать! – в ярости воскликнул Ричард, желавший перещеголять Генри. Алиенору радовало, что у ее детей такие характеры.
– Вы оба будете рыцарями, – твердо сказала она. – Очень храбрыми рыцарями, как и ваш отец.
Мальчики, успокоенные словами матери, принялись тайком толкать друг друга.