Они жили тогда в Балтиморе на Кэлверт-стрит. Детям было четырнадцать, одиннадцать и девять лет. Уже достаточно взрослые, они могли заподозрить неладное, если не соблюдать осторожность. Надо все время быть начеку. На следующее утро после ухода Бека Перл встала как обычно, оделась, причесалась, сварила детям на завтрак овсянку. Коди и Дженни ели молча, Эзра рассказывал длинный бессвязный сон. (Только он один был по утрам весел и разговорчив.) Дети были недовольны, что в овсянке нет изюма. Никто не поинтересовался, где Бек. По понедельникам он часто уезжал, когда они еще спали. И, случалось, отсутствовал целую неделю. Ничего необычного в этом не было.
В пятницу, в конце вечера, она сказала, что Бек задерживается. Он собирался повести детей в цирк лилипутов, и Перл обещала пойти с ними вместо него. Минула еще неделя. Близких друзей у нее не было, и если в бакалейной лавке она встречала случайную знакомую, то говорила как бы невзначай, что, к счастью, сегодня ей не надо тратить мясные карточки. «Муж уехал по служебным делам», — поясняла она. Люди равнодушно кивали. Бек почти всегда находился в разъездах. Многие даже не знали его в лицо.
Ночами, особенно по пятницам, она лежала в темноте и прислушивалась к резкому цоканью каблуков по тротуару. Шаги приближались, потом удалялись. Она переводила дух. Вот идет еще кто-то. Наверняка это Бек. Она представляла себе, как нерешительно он войдет в дом, готовый к худшему — слезам детей, попрекам жены, — но ничего подобного, все будет как прежде. Дети бросятся к нему. Перл чмокнет его в щеку и спросит, удачная ли была поездка. В глубине души он будет благодарен, что она сохранила тайну. Он сможет спокойно вернуться в семью — ведь только они двое знают, что он уходил. Для посторонних Тулл счастливая семья. Они и впрямь были счастливой семьей. Всегда были так счастливы! Уверены друг в друге. Им часто приходилось переезжать. А это очень сближает. Он вернется.
Вдова дяди Сиуарда прислала ей поздравление ко дню рождения (сама она начисто позабыла о нем). Перл ответила сразу же. Поблагодарила за внимание. «Мы отпраздновали этот день дома. Бек удивил меня — преподнес очаровательное ожерелье… Передай привет родным», — добавила она и мысленно увидела их всех в гостиной дяди Сиуарда. Что ни говори, она соскучилась по ним, но тут же Перл одернула себя, вспомнив, как они были уверены, что ни один мужчина не женится на ней. И разве может она теперь рассказать им обо всем?
Однажды к ней заехала ее старинная подруга Эммалин, по дороге в Филадельфию. Перл сказала, что Бек в отъезде; им так повезло — наговорятся всласть!
Вместо того чтобы постелить Эммалин в комнате для гостей, она улеглась с ней на большую двуспальную кровать. Полночи сплетничали и хихикали.
Была минута, когда Перл захотелось взять Эммалин за руку и пожаловаться: «Знаешь, Эммалин, мне так худо». К счастью, она вовремя спохватилась. Минутная слабость прошла. Утром они проспали, и Перл пришлось в спешке собирать детей в школу — тут уж не до разговоров.
— Надо почаще встречаться, — сказала Эммалин перед отъездом.
— Бек очень огорчится, что не повидал тебя, — ответила Перл. — Ты же знаешь, он к тебе всегда хорошо относился.
На самом деле Бек утверждал, что Эммалин похожа на сурка.
Наступила пасха. Дженни предстояло участвовать в живых картинах. Подошел день праздничного представления, а Бека нет как нет. Дженни расплакалась: почему его вечно нет дома?
— Он не виноват, — объяснила Перл, — идет война, надо налаживать производство. Ничего не поделаешь, компания ни дня не может обойтись без него. Мы должны им гордиться.
Дженни вытерла слезы и стала всем говорить, как папа старается помочь, чтобы война скорее кончилась. К тому времени война уже настолько затянулась, что на слова Дженни никто не обращал внимания.
К тому времени война уже настолько затянулась, что на слова Дженни никто не обращал внимания. Однако настроение у нее стало получше. Перл надела лихую шляпку с козырьком, вроде тех, что носили в Добровольном женском корпусе, и отправилась на живые картины одна.
Через месяц после своего ухода Бек прислал из Норфолка короткое письмо: у него все в порядке, и он надеется, что она и дети ни в чем не нуждаются. К письму был приложен чек на пятьдесят долларов. Смехотворная сумма. Все утро Перл бродила по дому, мысленно перечитывала письмо, в поисках скрытого смысла останавливаясь на каждом слове. Но какой может быть потаенный смысл в словах «вполне приличная квартира с горячей водой» или «управляющий отделом сбыта неплохо ко мне относится». Потом она стала думать о деньгах. В полдень надела пальто и шляпку и пошла в соседнюю лавку братьев Суини «Бакалейные товары». В витрине там с давних пор висело пожелтевшее объявление: «Требуется кассирша». Перл взяли сразу же. Младший из братьев Суини научил ее обращаться с кассовым аппаратом и сказал, что она может приступить к работе завтра утром. Когда дети вернулись из школы, Перл объяснила, что нашла себе работу. У нее слишком много свободного времени, и теперь, когда они подросли и стали более самостоятельными, ей надо заняться каким-нибудь делом.
Прошло два, потом три месяца. Бек ежемесячно присылал по пятьдесят долларов. В конверте со вторым чеком письма не оказалось. Перл подумала, что оно застряло, и разорвала конверт, но внутри было пусто. К третьему чеку Бек приложил записку, в которой уведомил о своем переезде в Кливленд, где корпорация намерена открыть филиал. Это хороший признак, считал он, что его решили перевести туда — пригласить, как он выразился. Он всегда называл это не переводом, а приглашением. Приглашением принять участие в завоевании Запада. Хотя письмо начиналось с обращения «Дорогая Перл и дети», детям она его не показала, сложила аккуратно и присоединила к первому письму, спрятанному в комоде, в ящике с чулками, куда не сунул бы нос даже Коди. В четвертом письме снова был только чек. Она поняла: Бек не желает общаться с ней, а лишь поддерживает официальные отношения. И действительно, все это выглядело как «при сем прилагаю…». Она не собиралась отвечать. Но продолжала хранить его письма.
Что за мысли приходили ей в голову! Например: теперь у меня по крайней мере освободилось место в шкафу. И в комоде.
По ночам ей снилось: Бек снова тот удивительный человек, с которым она только что познакомилась. Он с обожанием смотрел на нее, и что-то непривычно замирало у нее внутри. Помогал переходить улицу, подниматься по ступенькам, заботливо поддерживал под локоть, обнимал за талию, нежно поглаживал по спине. Она млела от счастья. Просыпаясь, хотела только одного — вновь окунуться в свой сон. Она лежала с закрытыми глазами, не двигаясь, суеверно внушая себе, что еще не проснулась. Все было тщетно: сон не возвращался. Тогда она наконец вставала с постели и, будь то раннее утро или глубокая ночь, спускалась вниз сварить себе кофе. Стоя с чашкой в руках у кухонного окна, смотрела на улицу, наблюдала, как светлеет над крышами небо; в оконном стекле она улавливала отражение своего осунувшегося лица, подбородка, который с годами утратил округлость, тревожный изгиб бесцветных бровей, светлые кудряшки над шрамом, пересекавшим лоб. Это действительно была не морщина, а шрам — след несчастного случая в детстве. Нет, она еще не постарела. Нисколько. Потом ей вспомнился сам несчастный случай. Она попробовала прокатиться на велосипеде своей кузины — первом велосипеде в их семье Тогда его называли «колесо». Прокатиться на «колесе»! Сейчас, в 1944 году, велосипеды встречались на каждом шагу, но совсем другие, совсем непохожие на тот, первый. Ее дети умели кататься, и, если бы не война, у каждого из них наверняка был бы свой «велик».