Очень не хотелось возвращаться той же дорогой… Может быть, удастся пройти дворами, вдоль реки?
Слева - высокие дома с ярко освещенными окнами. Справа - непонятное нагромождение сараев, унылых серых заборов, какие-то складские помещения…
Зачерпывая ботами колючий, холодный снег, Светлана прошла мимо толстостенной кирпичной коробки с широкой дверью, над которой сохранилась полустертая надпись, всего несколько букв. Две буквы совсем какие-то странные…
Ах да, ведь это же ять и твердый знак!
Далекое прошлое подкралось сзади к новым светлым домам, вросло в землю и не хочет отступать…
Темная арка ворот. Маленький пустой двор. Еще ворота…
И вот опять знакомая улица. Ярко горят фонари… И люди идут навстречу.
Пониже надвинуть на глаза меховую шапочку, повыше поднять воротник… Домой, скорей бы добраться до дома!..
Сунув ключ в замочную скважину, Светлана сейчас же услышала шаги в передней.
Дверь открылась ей навстречу. Костя тревожно спросил:
- Ты что так поздно?.. Светланка, да что случилось, что с тобой?
Он обнял Светлану и торопливо увел в комнату, чтобы не увидел кто-нибудь ее заплаканное лицо.
И так приятно было опереться на сильную, твердую руку, прижаться щекой к твердому плечу.
IV
Самое трудное было заставить себя на следующее утро войти в класс. Собиралась в числе других ребят спросить и Володю Шибаева.
Смалодушничала и не вызвала его к доске.
А Володя на уроках вел себя вызывающе. Куда девалась его подавленная, молчаливая покорность! Он как будто хотел сказать учительнице: прибегала к отцу, нажаловалась, так вот же тебе - не боюсь!
А у Светланы не было привычной веры в свою силу: "Мой верх!" Нет, с Володей Шибаевым так не получалось.
После второго урока она готова была отозвать Володю в учительскую и сказать ему: "Володя, слушай, я не беру у тебя дневник и не вписываю туда замечания, потому что знаю - отец накажет тебя, а я этого не хочу!"
Нет, так нельзя. Не горячиться, больше хладнокровия. Вместо Володи она позвала в учительскую Толю Якушева, попросила помочь ей отнести карты.
- Странный мальчик Володя Шибаев, - сказала она. - Ты с ним дружишь. Не знаешь, почему он такой?
- Какой - такой? - дипломатично переспросил Толя.
- Да как-то непонятно, что он любит, чем интересуется. И почему иногда так плохо ведет себя на уроках. Ну вот ты, например, болтаешь или не слушаешься - это понятно: просто не владеешь собой, не можешь взять себя в руки. А у Володи, наоборот, есть сила воли. Он может быть очень внимательным, если захочет, может хорошо учиться… А иногда - вот, например, сегодня - прямо будто назло все делает.
- Почему вы думаете, что у меня нет силы воли? - спросил Толя, задетый.
- Может быть, я и ошибаюсь, - быстро согласилась Светлана, - недостаточно хорошо тебя знаю. Но вот с Володей… Знаешь, ты бы мне помог, Толя. Ведь так недолго ему и на второй год остаться.
Карты уже были положены на место, но Толя не уходил.
- Вы ему опять замечание сделаете в дневнике? - нерешительно спросил он. - Вы… не делайте!.. У него папа… Вы еще не знаете, какой у него отец!
- Знаю, - сказала Светлана, - ведь я была у него дома.
- А маму его видели?
- Видела.
- Ну вот видите!
- А что Володя любит, чем увлекается?
- Он… бабушку свою очень любит!
- Нет, я в том смысле - чем он интересуется?.. А бабушка его с ними живет?
- Нет, она за городом, на Лесной улице. Туда как раз автобус ходит, около самой остановки… Он еще на коньках очень любит кататься.
Перемена кончилась. Разговор оборвался.
На третьем уроке пришлось поставить двойку хорошей ученице, Соне Ильиной. Двойки ставить всегда тяжело. И на себя досадуешь, и просто по-человечески жалко своих учеников. Недалеки еще школьные годы, отчаяние после каждого неудачного ответа.
Некоторые девочки, получив двойку, начинают плакать тут же, у доски. Соня не так. Она возвращается к своей парте с каменным лицом, на ходу вынимает аккуратно сложенный платок и, встряхивая, расправляет его. Подготовившись таким образом, садится, прижимает платок к глазам и всхлипывает потихоньку.
Жалко. И в то же время трудно не улыбнуться при этом. А улыбаться никак нельзя.
В общем, неизвестно еще, что труднее - сдержаться и говорить, не повышая голоса, с нарушителем дисциплины или сохранять серьезность, когда в классе происходит что-нибудь смешное и трогательное.
В классе сорок человек, и на каждом уроке - винегрет какой-то из горя и радости, успехов и неудач.
Последний урок сегодня - физкультура. Хотелось понаблюдать, как будет стараться Лена Некрасова. В том, что Лена будет стараться, Светлана не сомневалась. И хорошо бы сегодня пораньше прийти домой. Это был самый легкий день из всех дней недели, когда можно засесть за свои учебники - ведь не за горами сессия в заочном пединституте.
Нет, все-таки нужнее всего по горячему следу отправиться на Лесную улицу, к Володиной бабушке. "Да, так и сделаю", - решила Светлана. На последней перемене она зашла в учительскую.
- Светлана Александровна, можно вас на минутку?
В дверях стоял мальчуган из ее класса, Андрюша Седов, и таинственным движением указательного пальца приглашал учительницу выйти в коридор.
- Зайди, Андрюша.
- Нет, вы, пожалуйста, сюда пойдите.
- Да в чем дело?
Светлана подошла к нему. Чистенький, аккуратный, очень вежливый, с глазами мечтателя и фантаста. Учился Андрюша очень хорошо. Каждую четверку воспринимал как трагедию. Но с этим мальчиком всегда что-то случалось.
- Светлана Александровна, я проглотил кнопку!
- Что, что? - не поняла Светлана. - Какую кнопку? Как ты мог ее проглотить?
- А мы играли. Ловили их ртом.
- Постой, объясни, какую кнопку? Которой платье застегивают?
- Нет, которой прикалывают бумагу.
- Так ведь она же острая! - сказала Светлана с испугом.
Таким же испуганным голосом Андрюша ответил:
- Да.
- Пойдем к доктору. Больно тебе?
- Было больно, когда она шла. - Андрюша провел пальцем по горлу и ниже - к животу. - Теперь не больно. Только вы маме моей, пожалуйста, не говорите.
Они быстро спускались с лестницы.
- Как же можно не говорить? Почему не говорить?
- А то она будет волноваться.
"Любопытно, - подумала Светлана, - до чего же заботливый у этой мамы сын!"
Ей вспомнилась Андрюшина мать - она приходила на родительское собрание. Сидела в стороне, очень скромная, с милым и тонким лицом. Принимая Андрюшин табель, улыбнулась счастливой, гордой улыбкой. Кажется, у нее еще один мальчик, в девятом учится, и тоже отличник. А мужа нет. У половины ребят в классе нет отцов.
Школьный врач посоветовал идти в районную поликлинику к хирургу и сделать просвечивание. Кроме того, есть кашу, вообще мягкую пищу.
Андрюша спросил обреченно:
- Что же теперь? Резать будут?
- Нет, ты скажи: кто, кто придумал такую нелепую игру?
Нелепый вопрос учительницы, разумеется, остался без ответа.
Светлана решила начать с поликлиники, а потом уже перейти к мягкой пище.
Хирург дал направление на просвечивание, написал даже не по-латыни "cito!", как на рецептах пишут, а русскими буквами: "срочно!" Андрюша прочел вверх ногами это слово, глаза его расширились.
Очутившись в могильной тьме рентгеновского кабинета, Андрюша струхнул еще больше и вцепился в Светланину руку. Рентгенолог в белом халате, слабо освещенный своей маленькой лампочкой, прочел записку хирурга, пожал плечами и сказал низким голосом:
- Разденься.
Принимая от Андрюши пиджачок, пионерский галстук и рубашку, Светлана поясняла, уже в третий раз:
- Понимаете, какая история вышла…
- Да, да, - кивал большой головой рентгенолог, - здесь все написано.
Большими ловкими руками он вертел тонкую Андрюшину фигурку туда и сюда.
- Стань ближе. Подними обе руки к голове. Вздохни… Так… Все. Одевайся.
Возвращаясь к своему столику, негромко сказал:
- А у парня-то две кнопки.
И стал быстро-быстро писать свою резолюцию на листке бумаги, который, казалось, сам немножко светился в темноте.
- Андрюша, как же так? Ведь ты говорил, что одну кнопку проглотил?
Андрюша молчал.
Вернулись к хирургу. Он спросил Светлану:
- Это ваш брат?
- Нет, мой ученик.
Во взгляде старичка доктора ей почудилось неодобрение. Вот, мол, чему учат ребят в школе!
Опять выслушали совет относительно каши. И - последить за судьбою кнопок.
На обратном пути Андрюша вдруг сказал:
- Другая кнопка - это еще в воскресенье.
- Говорил ты кому-нибудь о ней? Ходили к доктору?
- Нет.
- Но почему же?!
- Ведь это было в выходной день. Вам я не мог сказать.
- А маме?
- Мама стала бы волноваться. Вы ей, пожалуйста, ничего не говорите, Светлана Александровна!
Светлана отвела Андрюшу в буфет и поручила его заботам буфетчицы Нюры, а сама поднялась на четвертый этаж. Девятые - во вторую смену… Сейчас у них урок кончится.
В коридоре Светлана спросила у ребят, где Вадим Седов из девятого "А".
Высокий красивый парень, стоявший у двери класса, громко позвал:
- Вадим! Тобой интересуется очаровательная девушка!
Он не мог не знать, что Светлана учительница, так как девочки из комсомольского бюро, поздоровавшись с ней, назвали ее по имени и отчеству.
Чуть покраснев, Светлана ждала Вадима.
Он был очень похож на Андрюшу. Такой же скромный, вежливый, большеглазый. Светлана вспомнила, что видела его в комитете комсомола.
Не хотелось говорить под взглядом того, стоявшего у двери. Она попросила Вадима спуститься в буфет. Ее тронуло, как близко к сердцу принял всю эту историю старший брат.
"Приятный парень", - подумала она.
- Понимаете, он просит ничего не говорить вашей маме. Но ведь нельзя же не рассказать! Или ваша мама болезненная очень? Если у нее что-нибудь с сердцем…
- Нет, нет, - сказал Вадим, - просто она всегда очень расстраивается. Видите ли, мама нас очень любит.
- Вы-то сами говорите ей, когда что-нибудь с вами случается?
Вадим ответил голосом покорного сына:
- Я-то обо всем говорю.
У него был очень озабоченный вид. Светлана вдруг засмеялась:
- Мне кажется, что с вами, Вадим, ничего такого экстравагантного случиться не может!
Он ответил без улыбки:
- Надеюсь, что да.
Андрюшу они застали за второй тарелкой манной каши.
- Как же это тебя угораздило, Андрюшка? - с упреком спросил Вадим.
Было решено, что Светлана проводит Андрюшу домой и расскажет обо всем его маме.
- Мама должна все знать. В конце концов, что сказал доктор: надо проследить за судьбою кнопок!
Вадим сначала не понял, что означало возвышенное слово "судьба" применительно к кнопкам. Кажется, он хотел просить пояснений. И вдруг смутился, покраснев.
Андрюшина мать была художница. На рабочем столике лежало несколько незаконченных акварельных рисунков - видимо, иллюстрации к детской книге. Чистые, яркие краски, какая-то наивная непосредственность - казалось, сами дети могли бы нарисовать так, если их подучить немножко.
Анна Георгиевна - так звали Седову - испуганно встала навстречу Светлане: Андрюша пришел вместе с учительницей… и так поздно!
- Случилось что-нибудь?
Подбирая самые осторожные выражения, Светлана рассказала обо всем. Побледнев, Анна Георгиевна обрушила на голову сына целый ливень укоризненных восклицаний, поцелуев и слез.
Андрюша, молча и тяжело вздыхая, с упреком смотрел на Светлану.
"Может быть, действительно не нужно было рассказывать?"- думала Светлана, возвращаясь домой.
Как могла, она старалась успокоить взволнованную маму. И чувствовала свое бессилие. Как и в разговоре с отцом Володи Шибаева, ей мешала ее молодость. Трудно внушить женщине, которая вдвое старше тебя, что нельзя терроризировать сыновей своей любовью. Трудно убедить сорокалетнего мужчину, который смотрит на тебя как на девочку, что даже дрессировщики собак умеют воспитывать, не причиняя боли.
И до чего же несправедливо распределена в природе материнская любовь! Взять бы немножко любви и волнений у Анны Георгиевны Седовой, прибавить их к деревянной мамаше Володи Шибаева…
На полпути Светлана вспомнила, что нужно еще забежать в школу за тетрадями.
Домой вернулась не раньше, чем обычно, а много позднее. Вот и получился вместо легкого дня день хлопотливый.
Сорок учеников в классе, сорок тетрадей по русскому, сорок - по арифметике. Да еще домашние всякие дела…
Прошло еще несколько дней, прежде чем Светлана собралась наконец поехать к Володиной бабушке.
V
Адрес был весьма неточен: "около самой автобусной остановки".
Но большей точности и не потребовалось: на этой улице Марию Николаевну Шибаеву знали все.
Впрочем, вряд ли это можно было назвать улицей. Несколько маленьких домиков, нарядных от снега, смотрят на дорогу из-за невысоких изгородей. А по другую сторону дороги белое поле блестит на солнце, покато спускается к реке. За рекой - лес.
Светлана подошла к одному из маленьких домиков. Белый палисадник. Чуть покосившаяся дверь.
На стук ответил негромкий женский голос:
- Не заперто!
Маленькая кухня, вся залитая солнцем. На окнах цветы - плющ, розовая бегония, еще что-то. Тепло и чисто. Русская печь занимает половину всего пространства. От нее-то и тепло. Еще тепло от взгляда старой женщины.
- Учительница? Да какая же ты молоденькая! Садись, дорогаинькая… Прости: пироги из печи пора вынимать.
И выдвинула ухватом большой противень с пирогами, поставила на стол, прикрыла полотенцем.
Еще выдвинула глиняную кринку. Вкусно запахло топленым молоком. Закрыла дверцу печи.
- Топленое молоко любишь?
- Люблю.
- Вот и будешь сейчас пить. Володя мой тоже любит. Чтобы с пенками.
- Он к вам придет сегодня?
- Да. Каждое воскресенье приходит. Светлана взглянула на ходики.
- Да ты не беспокойся, еще не скоро придет. Часам к двенадцати, не раньше.
Светлана даже смутилась: уж очень здорово умела читать мысли Володина бабушка!
Она не похожа ни на сына, ни на внука. Пожалуй, руки похожи, но они по-женски смягченные, легко и ловко переходят с одного предмета на другой.
Пирогами Мария Николаевна угощала в комнате. Там было еще больше солнца и цветов. Пироги с морковью и яйцами - никогда таких вкусных не ела. Изумительные пенки в розовом топленом молоке.
Разглядывая комнату, Светлана увидела на шкафу незаконченную модель самолета из тонких планок.
- Это Володина работа?
- Да.
А в сенях стояли лыжи и санки. Светлана вспомнила, что ничего такого специфически мальчишеского у Володи дома она не заметила.
- Ему бы с вами жить.
- У него родные отец и мать.
На стене висела фотография в коричневой рамке. Светлана подошла.
- Это ваша семья? Сколько же у вас детей, Мария Николаевна? И все - мальчики?
- Пять сыновей.
- Вот это, должно быть, Володин отец? Он на вашего мужа похож, а остальные - на вас.
- По-всякому бывает. Один сын отца повторит, а другой с отцом спорит.
Светлана поняла: спорит - не в буквальном смысле, а всем поведением, характером своим.
Мария Николаевна тоже смотрела на фотографию.
- И ведь вот как бывает: Павел, младший мой, отца почти и не помнил, а весь в него.
Не про внешнее сходство говорила Володина бабушка.
- Ваш муж давно умер?
- А я, дорогаинькая, пятнадцать лет с ним прожила, а на шестнадцатом ушла от него. И ребят всех забрала с собой.
Светлана вглядывалась в лицо человека, хозяином восседающего в самом центре снимка. Но почему Мария Николаевна хранит эту фотографию?
- Трудно вам было их всех вырастить?
- А уж это - как говорится: "Маленькие детки спать не дают, а с большими и сам не заснешь".
- А где теперь другие ваши сыновья?
- Двое - в Свердловске, на заводе работают, женаты, дети у них есть. А двое - в войну погибли.
Вот почему она хранит фотографию. Светлана вернулась к столу. Мария Николаевна сказала:
- Ты на моего Володю не всегда обижайся.
- Я не обижаюсь. Почему он такой, я, кажется, понимаю. Мне хочется, чтобы вы мне помогли.
Возвращалась Светлана задумчивая. К размышлениям о матерях прибавились мысли о бабушках.
Почему-то принято считать бабушек носителями рутины, отсталым элементом, порою даже дурно влияющим на внучат.
Справедливо ли это?
Бабушки ее учеников были первыми комсомолками, шли на рабфак. Уже имея семью, начинали учение с самых азов. Или, как Мария Николаевна, находили в себе силу освободиться из-под домашнего гнета, своими руками выходить, вырастить ребят.
И вот ребята выросли. Не все и не всегда такие, как хотелось бы.
Теперь растут внуки, и с ними тоже заботы… Как это она сказала: "Маленькие детки спать не дают, а с большими и сам не заснешь"?
Лыжи стоят в сенях у Володиной бабушки… А Толя еще говорил про коньки…
К приходу Светланы Костя прибрал комнату, вскипятил чайник, накрыл на стол.
- Эх, жизнь наша холостяцкая!
- Привыкай, - сказала Светлана, - в следующее воскресенье у меня лыжный поход!
VI
О лыжном походе сначала договорились с Валей. Потом нужно было получить благословение завуча. Светлана знала, что Ирина Петровна будет возражать. "Имейте в виду, что вы приобрели себе врага".
Светлана не сомневалась в этом и приготовилась защищаться. Но на нее никто не нападал. Каждое утро Ирина Петровна встречала ее с самым любезным видом, как и прежде, заходила посидеть на уроке. Доброжелательно указывала на ошибки. Только вот, пожалуй, больше находила ошибок и при большем числе свидетелей старалась их отмечать. Порою Светлана слышала реплики: "А ведь такой сильный был класс!" Подразумевалось: был сильный класс все три года, при Любови Ивановне, старенькой учительнице, которая вышла на пенсию.
В начале второй четверти пришел в школу инспектор гороно. Ирина Петровна разговаривала с ним у себя в кабинете. Дверь в учительскую была открыта. Инспектор спросил:
- Скажите, а как справляется новенькая ваша… забыл ее фамилию… маленькая, черненькая… помните, которая так интересно проводила урок? Мне бы хотелось зайти в ее класс.
Ирина Петровна ответила:
- Кажется, у них сейчас физкультура. Физкультуры не было в этот день в четвертом "В".
Ирина Петровна говорила еще что-то негромко. Долетали только отдельные фразы:
- Снизилась дисциплина… Да, не раз вспомнишь нашу Любовь Ивановну… Игры какие-то на переменах нелепые. Представьте себе - дети глотают кнопки.
Как будто именно Светлана обучала их этому занятию! Инспектор так и не зашел в ее класс.
- Лыжный поход? - удивилась Ирина Петровна, когда Светлана сообщила ей о предполагавшемся "мероприятии".
"Мероприятием" назвала это вожатая, восьмиклассница Наташа, длинными косами, стройностью и красотой напоминавшая Светлане Надю Зимину.