Ты разглядываешь книгу, которую Хон Та Хи достает из сумки. Это книга твоей дочери.
— Автор родом из этих мест. Я слышала, что она училась здесь в школе, думаю, именно поэтому тетушке и нравятся ее книги. Последняя книга, которую я ей читала, тоже написана этим автором.
Ты берешь книгу дочери, которая называется «Абсолютная любовь». Итак, твоя жена хотела прочитать роман дочери. Она никогда тебе не рассказывала об этом. И тебе никогда не приходило в голову прочитать ей книгу дочери. Интересно, знал ли кто-нибудь еще в семье, что твоя жена не умеет читать? Ты помнишь, как она обиделась, словно ты нанес ей самое ужасное оскорбление, в тот день, когда выяснилось, что она не умеет читать. Твоя жена искренне считала, что ты смотрел на нее свысока и дурно поступал с ней, когда был моложе, — уходил из дома, орал и грубо отвечал на ее вопросы, а порой и вовсе игнорировал их — из-за ее неграмотности. И хотя причина заключалась не в этом, чем больше ты оправдывался, тем меньше она тебе верила. Тебе вдруг пришло в голову: а что, если, сам того не замечая, ты в самом деле смотрел на нее свысока? Ты и понятия не имел, что незнакомая женщина читала жене роман вашей дочери. Каких усилий, наверное, стоило твоей жене скрыть от этой женщины свою неграмотность. Твоя жена, которая так страстно желала прочитать книгу дочери, не могла рассказать этой молодой женщине, что автор — ее дочь, и потому притворялась, что у нее плохое зрение, и просила почитать ей вслух. У тебя щиплет глаза. Как могла твоя жена удержаться и не похвастаться перед этой женщиной своей дочерью-писательницей?
— Такой вот плохой человек.
— Простите? — Хон Та Хи удивленно смотрит на тебя.
Если она так хотела прочитать эту книгу, ей следовало попросить меня. Ты растираешь ладонями свое сухое, морщинистое лицо. Если бы жена попросила тебя прочитать ей роман, сделал бы ты это для нее? До момента ее исчезновения ты жил, не думая о ней. А вспоминал, только когда хотел попросить ее о чем-то, или обвинить в чем-нибудь, или выказать ей свое полное безразличие. Привычка — ужасная вещь. С другими людьми ты всегда разговаривал вежливо, но в присутствии жены начинал раздражаться. Порой ты даже сквернословил в ее присутствии. Ты вел себя так, будто тебе было запрещено вежливо разговаривать с собственной женой. Вот так ты жил.
— Я дома, — бормочешь ты в пустоту дома, когда Хон Та Хи уходит.
Всю свою жизнь ты мечтал вырваться из этого дома — в юности, когда женился и даже после рождения детей. Ты вдруг осознал, что всю свою жизнь проведешь в этом доме, в этом скучном поселке на юге страны, где когда-то родился, и тебя охватило чувство одиночества и пустоты, и вот, ни слова не говоря, ты ушел из дома и отправился путешествовать по стране. А когда пришло время ритуальных церемоний, ты вернулся домой, словно повинуясь голосу крови. Затем ты снова уехал и приполз домой только тогда, когда заболел. Оправившись от болезни, ты решил научиться ездить на мотоцикле и снова уехал из дома, на этот раз взяв с собой женщину, которая не была тебе женой. В иные времена тебе казалось, что ты никогда не вернешься обратно. Ты жаждал другой жизни и мечтал забыть об этом доме и начать все с чистого листа. Но твоей решимости хватало не более чем на год.
Когда новая обстановка за пределами родного поселка приедалась, ты все чаще начинал вспоминать о том, что выращивала и кого воспитывала твоя жена в вашем доме. Щенки, цыплята, картофель, который она выкапывала из земли… и ваши дети.
Пока ты не потерял из виду жену на платформе подземки в Сеуле, она была для тебя всего лишь матерью твоих детей. Она всегда казалась чем-то незыблемым и прочным, словно крепкое дерево, которое стоит на своем месте, пока его не срубят, и вот теперь вышло так, что, возможно, ты никогда ее больше не увидишь. После того как пропала мать твоих детей, ты осознал, что потерял жену.
Жена, о которой ты не вспоминал около полувека, незримо жила в твоем сердце. И только после своего исчезновения она вдруг так явственно предстала перед тобой, казалось, она так близко, что можно протянуть руку и дотронуться до нее.
Только теперь ты отчетливо понимаешь положение, в котором находилась твоя жена последние два-три года. Она погрузилась в странное оцепенение и начала забывать простые вещи. Порой она сидела на знакомой улице, не в силах найти дорогу домой. Она могла смотреть на горшок или кувшин, которыми пользовалась пятьдесят лет, и в ее глазах читался вопрос: «Для чего это?» Она почти забросила домашнее хозяйство, и в доме частенько царил беспорядок. Иногда она не могла сосредоточиться на сюжете телевизионных сериалов, которые смотрела каждый день. Она забыла слова песни, которую напевала много лет, ту, что начиналась со слов: «Если ты спросишь меня, что такое любовь…» А иногда казалось, что его жена не помнит, кто он такой. А возможно, и кто такая она.
Но так было не всегда.
Твоя жена удивительным образом запомнила мельчайшие подробности вашей жизни. Она словно восстанавливала их из вечно ускользающего пара испаряющейся воды. Однажды она вспомнила, как ты завернул немного денег в газету и засунул сверток за дверной косяк, прежде чем в очередной раз уехать из дома. Жена тогда сказала, хотя раньше никогда в этом не признавалась, что была благодарна тебе за эти деньги. Она призналась, что они с детьми не выжили бы, если бы не эти случайно обнаруженные, завернутые в газету деньги. А в другой раз жена напомнила тебе, что надо сделать новую семейную фотографию, потому что на последнем портрете нет третьего ребенка вашей младшей дочери, которого она родила в Америке.
* * *
Только теперь ты начинаешь мучительно осознавать, что закрывал глаза на явный беспорядок в голове своей жены.
Когда от непереносимых головных болей твоя жена теряла сознание, ты думал, что она спит, ни разу не удосужившись заглянуть под платок, которым она повязывала голову. Ты раздраженно думал тогда, что лучше бы она не укладывалась спать, где ей взбредет в голову. Когда она спотыкалась на ровном месте и шаталась, не в силах открыть дверь, ты требовал, чтобы она смотрела себе под ноги. Поскольку тебе никогда не приходило в голову позаботиться о своей жене, ты не мог понять, что ее ощущение времени стало расплывчатым. Когда твоя жена готовила пойло для свиней и разливала его в лохани в пустом свинарнике, а затем садилась рядом, зовя свинью, которую ты растил, еще будучи ребенком, и при этом приговаривала: «На этот раз роди трех поросяток, мы будем очень рады», ты думал, что она шутит. Когда-то, давным-давно, у этой свиньи было три поросенка, и твоя жена продала их, чтобы купить Хун Чолу велосипед.
— Ты здесь? Я уже дома! — кричишь ты в пустоту дома и прислушиваешься.
Ты ожидаешь, что твоя жена вдруг прокричит приветствие: «Ах, ты дома!» — но вокруг царит тишина. Раньше, когда бы ты ни вернулся домой со словами: «Я дома!», жена тут же выходила встретить тебя.
Она не переставала ворчать на тебя.
— Почему ты не бросишь пить? Ты мог бы прожить без меня, но без спиртного жить не в силах. Дети беспокоятся за тебя, а ты все никак не одолеешь вредную привычку! — Она продолжала ворчать, даже ухаживая за ним и подавая ему чашку японского чая с изюмом. — Если ты еще раз явишься домой пьяным, я уйду от тебя. Разве ты забыл, как врач в больнице сказал, что пьянство убьет тебя? Если хочешь раньше времени покинуть этот прекрасный мир, можешь и дальше пить!
И когда ты отправился пообедать и заодно выпил с друзьями, твоя жена так расстроилась, будто весь ее мир перевернулся вверх дном. Ты и не знал тогда, что настанет день, когда ты станешь скучать по ворчанью жены, чьи слова влетали тебе в одно ухо, а в другое вылетали незамеченными.