Пенелопа Лайвли - одна из самых успешных и популярных британских писательниц. Ее книги, покорившие миллионы читателей, удостоены престижных литературных премий, в том числе Букеровской премии.
"Один из самых удачных романов Лайвли: оригинальная задумка, грандиозное воплощение".
Los Angeles Times
"Читать Пенелопу Лайвли - как проводить рукой по шелку, дорогостоящему, струящемуся и прекрасно сотканному. Однажды прикоснувшись к нему, невозможно выбрать что-то другое".
The Evening Standard (London)
Способна ли одна единственная фотография перевернуть вашу жизнь? Пожалуй, нет.
А если на ней изображено то, о чем вы даже подумать не могли? Пожалуй, да.
Копаясь в старых бумагах, Глин случайно находит старый конверт. Надпись гласит: "Не открывать. Уничтожить". Но любопытство берет верх, и внезапно мир главного героя переворачивается. Привычная жизнь рушится прямо на глазах. Пытаясь выяснить, какую тайну скрывала его жена, Глин неожиданно для себя воскрешает события давно минувших лет. Кем Кэт была раньше? И кто она теперь для него?
Содержание:
Глин 1
Элейн 6
Элейн и Глин 11
Оливер 15
Ник и Элейн 17
Глин и Оливер 19
Полли 20
Глин и Кэт 22
Ник 26
Элейн и Кэт 27
Полли и Ник 32
Оливер и Ник 32
Оливер и Сандра 33
Глин и Майра 33
Элейн и Полли 35
Кэт 36
Голоса 37
Тот день 38
Мэри Паккард 40
Заключение 43
Примечания 44
Глин
Кэт.
Кэт вдруг выходит из шкафа на лестничной площадке - и как она туда попала? Шкаф у лестницы доверху забит бумагами, что называется второстепенной нужности: отчетами с конференций, студенческими рефератами и гранками, - включая, как он надеется, срочно понадобившийся материал для статьи, над которой он работает. Они копятся тут с тех пор, как Глин был аспирантом, попросту нагромождаясь друг на друга, беспорядочно и бессистемно. В стопку потертых папок, из которых торчат какие-то листки, втиснуты жесткие обложки с надписями "Прошлое" и "Настоящее". Он принимается в них рыться - работы давно забытых студентов слетают к его ногам и укоризненно смотрят с пола. "Сьюзен Кокрейн всегда относилась к моим семинарам поверхностно…" Между папками во втором ряду втиснуты коробки фотографий с ярлычками: "Аэрофотосъемка", "Бишопс Манби 1976", "Лидс 1985". Попытка достать что-либо оттуда означала бы обрушить все нагромождение - как в той игре, когда из выстроенной из коробок башенки надо доставать по "кирпичику": одно неверное движение - и вся конструкция рассыплется. Но за вторым рядом папок ему чудится тайник - и вот там-то вполне могут оказаться искомые гранки.
На самой верхней полке он обнаруживает корешок своей докторской диссертации с тиснеными золотыми буквами - ткань переплета, когда-то зеленая, теперь побурела и засалилась, - на ней пристроилась подшивка "Йоркширского археологического журнала" за 1980 год. Если подумать, шкаф за лестницей отлично отражает его ремесло - ландшафт, где все взаимосвязано, и разрушать его надо очень аккуратно и со знанием дела. Но думать некогда, и он снова принимается за поиски, которые к тому времени уже начали его раздражать.
Он тянет к себе одну папку, чтобы лучше рассмотреть, что за ней, - и, конечно, все обрушивается на пол. Раздраженный, он опускается на четвереньки, чтобы хоть как-то разгрести получившийся бардак, и вдруг видит Кэт.
Коричневая папочка размером чуть больше листа писчей бумаги - на обложке затейливым почерком жены выведено: "Не забыть".
Она улыбается ему - он видит ее короткую темную челку, глаза, улыбку.
Но что она здесь делает - посреди кипы бумаг, не имеющих к ней ни малейшего отношения? Он поднимает папочку и пристально ее рассматривает. И не может понять, как она сюда попала. Ведь все вещи Кэт были разобраны и рассортированы. Еще тогда. Когда она… Словом, тогда.
Хотя постойте-ка. Под этой папкой оказываются еще две, подписанные ее почерком "Рецепты". С каких пор Кэт стала всерьез интересоваться готовкой? Он открывает папку, бегло просматривает содержимое. И правда, вырезки из газет и журналов конца семидесятых, которые, надо сказать, быстро иссякли, что весьма символично. Он открывает вторую папку - в ней оказываются счета, причем по большей части извещения о невыплате, помеченные красными флажками, что тоже символично; а также неполный набор банковских извещений, из которых явствовало о громадном превышении кредита.
По-видимому, эти папки затолкали в его шкаф по ошибке - тогда, когда занимались разбором ее вещей. Тогда все спешили, и в то же время хотели отвлечься. Разобрать вещи Кэт и решить, что с ними делать, взялась Элейн. А сюда заглянуть не догадалась. И они все это время лежали в шкафу и гнили.
Нет, не совсем сгнили, конечно, лишь слегка побурели на уголках, медленно, но верно старея вместе с прочим содержимым, как со временем ветшают артефакты и здания, чтобы потом дать пищу для размышлений тем, чье ремесло - разгадывать загадки давно исчезнувших ландшафтов.
Маленькая папка, найденная первой, коричневого цвета, так что следы времени на ней не так очевидны. Он сбрасывает прочие папки на пол и присаживается на верхнюю ступеньку с находкой в руках.
И открывает ее.
Негусто. Разные документы и запечатанный конверт с чем-то жестким внутри. Его он откладывает в сторону и принимается разбирать остальное.
Бумага от ювелира - оценка колье из двух ниток жемчуга и пары жемчужных серег-капелек. Кажется, он их припоминает - прежде они принадлежали ее матери. Кэт часто носила эти сережки.
Медицинская карта. Свидетельство о рождении. Ага, так вот где оно лежало все это время, а сколько было возни, и сколько раз приходилось ездить в Сомерсет-хаус. Заметим, что свидетельства о браке тут нет. После его пропажи тоже возникли кое-какие проблемы. Правда, теперь это уже неважно.
Ее табель успеваемости. Семь предметов; по всем, кроме одного, высшие баллы. Глина это слегка удивило. Надо же, кто бы мог подумать!
Надпись на обложке она, наверное, сделала для себя. Осознавая, что это - самые важные документы, и зная свой характер, понимала, что их-то затеряет в первую очередь. Внезапно на него накатывает волна нежности, и это ему не нравится. Потому что воспоминания отвлекают от главной цели - он ведь полез сюда за срочно понадобившимися гранками. Нежность сменяется раздражением: ну вот, Кэт снова мешает его работе - а она-то знала, что этого ни в коем случае делать нельзя.
Также в папке обнаруживается государственный сберегательный сертификат на пять фунтов, выданный в середине пятидесятых. Господи, ей же тогда лет восемь было. Корешки каких-то чеков, сберкнижка почтового управления с остатком на счете четырнадцать фунтов пятьдесят восемь шиллингов, пачка писем. Он их просмотрел. Письма оказались от матери, которая умерла, когда Кэт исполнилось шестнадцать. Глин читать не стал и сунул обратно.
Остается полупрозрачная папка, в которой студийные фотопортреты Кэт. Вот она смотрит на него с глянцевых черно-белых снимков, каких сейчас уже не делают. Молодая Кэт. Освещенная студийными прожекторами, с голыми плечами, голова повернута туда, сюда; смотрит на камеру или застенчиво опускает глаза; дерзко улыбается или задумчиво глядит в сторону. Должно быть, снимки сделаны тогда, когда она собиралась стать актрисой - задолго до их знакомства. Совсем молодая Кэт.
Глин долго рассматривает фотографии.
Кэт.
После чего водворяет обратно. Остается коричневый конверт. Только тут он замечает: на клапане что-то написано. Ее почерком. Едва различимая надпись карандашом:
"Не открывать. Уничтожить".
Он вскрывает конверт. В нем оказываются фотография и листок бумаги. Сначала он смотрит на снимок. Группа из пяти человек, стоят на траве. Двое, мужчина и женщина, спиной к фотографу. Из оставшихся он сразу же узнает Элейн, она стоит как раз впереди тех двоих, чьих лиц не видно. Рядом с ней еще одна женщина и мужчина; этих он не знает. Та, которая не смотрит в объектив, - это Кэт: ее фигуру и характерную позу он узнал бы везде. Вот того, кто рядом с ней, он поначалу опознать не может. Что-то определенно знакомое: довольно длинные темные волосы, высокий рост, почти на голову выше Кэт. Слегка сутулится.
Глин подносит фото к глазам, чтобы лучше рассмотреть. И видит. Руки. Кэт и неизвестный крепко держатся за руки, их пальцы сплетены - они отвели руки назад, дабы остальные не заметили этого, очень личного, жеста.
Кроме фотографа, да и тот, быть может, не заметил откровения, запечатленного на фотопленке.
Теперь Глин узнает и мужчину. Это Ник.
Он берет в руки сложенный листок бумаги, прилагавшийся к фотографии. Такое ощущение, словно у него случился приступ какой-нибудь болезни, которая лишила его сил, но узнать, что в записке, надо.
Коротенькая записка от руки: "Не смог удержаться, чтобы не прислать тебе это. Негатив уничтожен, мне сказали. Целую".
Подписи нет. А она и не нужна. Ни Кэт, ни теперь ему, Глину. Хотя подтверждение все-таки необходимо. Надо достать образец почерка Ника. Подпись. Какое-нибудь письмо, написанное тогда, когда он, Глин, выступил консультантом или кем-то вроде этого - словом, помогал Нику издавать серию книг по ландшафтной истории, о которых тот восторженно и совершенно по-дилетантски вещал всем и каждому. Было у него такое свойство.
Теперь болезнь добралась до его глотки. Держит за горло, сушит нутро, дает по яйцам. Он чувствует… нет, не так, в нем все бурлит, кружится голова, мерзко щемит в животе. Смесь кипящего гнева, ревности и унижения, с примесью бешеной энергии и жажды деятельности. Где? Когда? Кто? Кто сделал фото? Кто, как явствует из записки, передал фотографию Нику и уничтожил негатив?
Внизу, в его кабинете, звонит телефон. Но Глин сейчас в таком напряженном состоянии, столь поглощен расследованием, что немедленно вскакивает на ноги, бежит вниз по лестнице, хватает трубку и отрезает.
- Я сейчас занят. Извините.
У меня нет для вас времени потому, что я только что узнал: у женщины, которая была моей женой, случился роман с мужем ее сестры, когда - сам еще пока не знаю. Выходит, я болван и рогоносец. И прошлого, которое я помнил, больше нет. И вы, конечно, примете во внимание тот факт, что в обозримом будущем все мое время будет занято только этим.
Телефон перестает звонить. Ах да, работает автоответчик.
Глин снова поднимается по лестнице. Садится на верхнюю ступеньку, держа в одной руке фотографию, а в другой - записку, и поочередно рассматривает. Теперь Кэт повсюду на площадке, на ступеньках, ею заполнен весь большой шкаф; множество разных Кэт, разных лет и из разных мест, - и, кажется, все они говорят одновременно. Вот она сворачивается калачиком в постели, рядом с ним, болтает о каком-то фильме, который посмотрела накануне. Вот заглядывает в дверь его кабинета, лучезарно улыбается и предлагает кофе. Вот сбегает впереди него по склону холма в Камберленде - маленькая фигурка в ярко-красной куртке.
В его голове роятся вопросы. Когда, где, кто? И - кто еще? Кто еще об этом знал? Знала ли Элейн? А может, она сама потворствовала этому? А может, об этом знали все? И только он один, как дурак, был не в курсе? Может, все это время он не замечал ни снисходительных взглядов, ни шушуканья за спиной?
И для кого она нацарапала карандашом на конверте "Не открывать. Уничтожить"?
Для себя?
Для меня?
Неужели все - часть хитроумного плана? До этого самого момента? Она собиралась появиться из шкафа с бумагами и повергнуть его в такое возбуждение?
Да нет, дело не в этом. Потому что Кэт была не из таких. Кэт никогда ничего не планировала. Кэт никогда не загадывала дальше чем на завтра. Кэт хваталась за каждый новый день, а когда день кончался, безжалостно выбрасывала его из памяти.
Скорее всего, она попросту наткнулась на эту папку, в которую когда-то засунула всякие бумаги. Начала рассматривать содержимое - может, что-нибудь искала - и нашла конверт. Достала оттуда фотографию и записку, сказала "Н-да", нацарапала на конверте предупреждение и сунула все обратно.
Но почему она просто не уничтожила фотографию?
Потому что могла захотеть взглянуть на нее еще раз. Потому что она что-то значила для нее. Кое-что? Много? Все?
Эта папка стала своего рода сейфом, где она хранила важные вещи - из рациональных соображений, ради удобства или… из сентиментальности.
Но отчего не разделить? Не завести отдельные папки: в одной документы, в другой - личные письма и фотографии.
Да оттого, что Кэт никогда не умела продумывать, планировать, просчитывать. Она просто положила все это в одну папку - все эти бумаги ей были нужны, - или она хотела их сохранить. А надпись на клапане - наверное, когда она рылась в папке, зазвонил телефон. Она быстренько спрятала все обратно, но вдруг ей пришла в голову мысль. Тогда Кэт вытащила конверт, нацарапала на нем пару слов, сунула папку в ящик стола, в шкаф - словом, туда, где держала ее все это время, и забыла. Сняла трубку и прокричала: "О, привет! Как я рада тебя слышать, здорово, что звонишь, я как раз собиралась… Слушай, что ты сегодня делаешь? А то мне вдруг так захотелось съездить в…" - и снова куда-то бежала, где-то пропадала, и так - тысячу раз.
Но ведь когда она писала эти слова, когда думала о том, что написать, может быть, подсознательно она имела в виду кого-то еще, кто, роясь в ее вещах, найдет конверт и вскроет его.
Меня.
И предупредила: не открывай.
Что же она, думает, я повинуюсь? Или же наоборот, ухмыльнувшись уголком рта, слегка поведя плечиком или выкатив глаза, станет ждать, что непременно открою?
Сам виноват, думает она. Говорила же - не открывай!
И все - в несколько секунд. Пока звонит телефон. Пока берет карандаш.
К этому времени Глин просидел на лестнице так долго, что у него заболела спина. Он встает и возвращается к шкафу. Подобрав с пола папки, он складывает их в стопочку на подоконнике. Папку Кэт вместе с конвертом кладет тут же поодаль. И принимается рыться в освободившемся пространстве шкафа, забитом различными бумагами, среди которых и в самом деле оказываются какие-то гранки.
Потрясение и гнев уступили место всепоглощающей целеустремленности. Он знает, что собирается делать, но всему свое время. Он все еще прокручивает в голове увиденное и строит гипотезы, но в то же время не отходит от намеченного на этот день - день, который пошел кувырком, - плана. Надо найти чертовы гранки.
И вновь Глин принимается рыться в наносах последних тридцати пяти лет.
Бумаги, кипы бумаг. Целые леса полегли ради него. Дуб, ясень, терновник падали, подрубленные, на землю, дабы он мог продолжать свою научную карьеру. Нет, берите выше - скандинавская сосна. Возбужденный мозг запросто может думать о более возвышенных вещах. Мысли текут параллельно одна другой, одни отгоняют другие. Он снова вспоминает о фотографии: когда? кто? Натыкается на коробку со слайдами, вспоминает о лекции, которую должен прочесть, вытаскивает слайды из коробки. Где была сделана фотография? Где они стояли вдвоем? Он водворяет папки на место и приступает к следующей полке. Вырезки из газет; наполненные доверху коробки - еще один загубленный лес. Ему даже чудятся топоры - нет, не топоры, наверное, сейчас это делается бензопилой. На заднем плане фотографии - тоже какие-то деревья. Какие? Может, это улика, позже надо будет проверить.
Он достает одну из коробок, открывает. Заметки - целая кипа написанных от руки в библиотеке заметок с тех времен, когда копировальной техники еще не было. Работа. Его собственный кропотливый труд. Бог знает, сколько сотен тысяч часов работы собрано в этом шкафу - работы его и других. Его же ремесло, в свою очередь, отображение труда несметного числа давно умерших людей. "Ландшафтный историк занимается поиском вещественных доказательств ежедневного труда поколений безымянных людей. Безликие люди делали свое дело час за часом, год за годом мучились от жары, замерзали, голодали; у них болели руки и ноги. Они копали, орудовали граблями, таскали тяжести. Перевозили грузы. Обрубали ветви с поваленных деревьев, обстругивали доски. Нагружали, складывали в стога и скирды, сооружали строения. Пасли скот, ухаживали за скотом, резали скот. Рубили деревья, тесали камень. Превращали дерево и камень в дома, сараи, церкви и соборы. Возводили сооружения из стекла и бетона. И все это делали суетливые люди, гонимые безжалостным инстинктом. Это он заставлял их добывать пищу, он помогал дожить до завтра. Дожить, чтобы увидеть солнце и дождь, почувствовать ветер, плотно пообедать, урвать несколько часов на сон и, проснувшись, встретить новый день".
Когда я это написал? - удивляется он. Неплохо, а? Кажется, он припоминает, как говорил это на камеру, когда в первый раз снимался в документальном сериале. Незабываемое чувство. Да, было времечко. Вокруг сновали добродушные и внимательные участники съемочной группы: хорошенькие, модно одетые девушки с планшет-блокнотами, режиссер, операторы, ассистенты и постановщики звука, - и посреди этой кутерьмы он сам. Он рассказывал что-то, стоя на склоне холма или посреди собора, и понимал, что получает истинное удовольствие. После выхода сериала Глина стали узнавать на улице: он до сих пор вспоминает, как оборачивались на него на железнодорожном вокзале или украдкой рассматривали его на улицах. Ехидные взгляды коллег - впрочем, на них он плевать хотел. По-видимому, они просто завидовали. О, то были совершенно сумасшедшие, но такие счастливые дни.
Но все-таки работа. Работы было очень много. Разве я не мок под дождем и не мерз, думает Глин, и покопать мне пришлось изрядно - правда, землю я не обрабатывал и голодать не голодал. Но в моей жизни не было ни дня, когда я не работал.
И тут, точно по заказу, появляется Кэт.
Явственнее всего - ее голос. Слова. Почему он запомнил именно их? Именно это предложение. Он помнит слова Кэт почти так же отчетливо, как ее саму, из плоти и крови.
- Так ты со мной не поедешь? - Восходящий тон, ударение на "…со мной".
А теперь он не только слышит, но и видит. Она сидит напротив него за кухонным столом, в Илинге, с письмом в руке. Вроде лето, на ней белая блузка, и от этого лицо кажется еще более загорелым. И золотая цепочка, а влажные после душа волосы липнут к шее.