— Это верно. Я получил прибыли больше, чем мистер Моуч и его банда могли вообразить. После стольких лет работы они дали мне тот шанс, который был мне необходим.
— Ты похваляешься?
— Вот именно! — Риарден не верил своим глазам, но взгляд Франсиско блистал, это был не взгляд праздного гуляки, а взгляд человека действия. — Мистер Риарден, вы знаете, где большинство этих новых аристократов хранят свои тайные деньги? Вы знаете, куда эти стервятники «равной доли» инвестировали большую часть своих прибылей от твоего металла?
— Нет, но.
— В акции «Д’Анкония Коппер». Безопасно, за пределами страны. «Д’Анкония Коппер» — старая, непоколебимая компания, настолько богатая, что выдержит еще три столетия мародерства. Ею управляет плейбой-декадент, которому на все наплевать, который позволяет использовать свою собственность любым понравившимся им способом и продолжает делать для них деньги — автоматически, как делали его предки. Что может быть лучше для мародеров, мистер Риарден? Вот только одну-единственную мелочь они упустили.
Риарден пристально смотрел на него.
— К чему вы ведете?
Франсиско неожиданно расхохотался:
— Бедные спекулянты риарден-металлом! Вы же не хотели, чтобы они потеряли деньги, которые вы для них сделали, мистер Риарден? Но бывают несчастные случаи, знаете, как говорят: человек — всего лишь игрушка в руках природы. Например, случится пожар в рудных доках Вальпараисо завтра утром, пожар, который разрушит их до основания вместе с половиной портовых построек. Который теперь час, мистер Риарден? Ох, кажется, я перепутал время. Завтра, после полудня, случится подвижка породы в шахтах «Д’Анкония Коппер» в Орано — жертв нет, потерь нет, за исключением самих шахт. Обнаружится, что шахты были обречены, так как месяцами эксплуатировались неправильно, да и чего еще ожидать от руководителя-плейбоя? Огромные запасы меди будут похоронены под многотонными завалами горных пород, откуда «Д’Анкония Коппер» не сможет их достать в ближайшие года три. А народное государство вообще никогда их не достанет. Когда держатели акций станут разбираться в произошедшем, они обнаружат, что копи в Кампосе, в Сан-Феликсе, в Лас-Харасе эксплуатировались по точно такой же схеме и придут в негодность всего через год, просто плейбой подделал бухгалтерские книги и скрыл это от газетчиков.
Сказать вам, что они обнаружат в литейном производстве «Д’Анкония Коппер»? Или узнают о флотилии, перевозившей металл? Но все эти открытия не принесут держателям акций добра, потому что акции «Д’Анкония Коппер» рухнут завтра утром, взорвутся, как электрическая лампочка, брошенная в бетонную стену, рухнут, как скоростной лифт, разбрызгав ошметки попутчиков по всем сточным канавам!
Победные ноты в голосе Франсиско заглушил настоящий грохот: Риарден расхохотался.
Риарден не помнил, как долго это продолжалось: он будто перенесся в другую реальность, а второй приступ вернул его обратно. Когда он опомнился, словно придя в себя от действия наркотика, у него осталось единственное чувство — чувство полной свободы, никогда не испытанное им прежде. «Совсем как во время пожара на нефтяных приисках Уайэтта, — подумал он.
Оказывается, он отшатнулся от Франсиско, который пристально смотрел на него, и уже довольно давно.
— Нет плохих мыслей, мистер Риарден, кроме отказа от мыслей.
— Нет, — Риарден почти шептал, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не закричать, — если это — ключ к тебе, не жди, что я буду аплодировать… у тебя не хватило сил, чтобы бороться с ними… ты выбрал самый легкий и самый порочный путь… предумышленное разрушение… разрушение того, что ты не создавал, и с чем не можешь состязаться.
— Об этом вы не прочтете в завтрашних газетах. Не было никакого предумышленного разрушения. Все произошло вследствие банальной, объяснимой, доказанной некомпетенции. За некомпетенцию сейчас не наказывают, не так ли? Парни в Буэнос-Айресе и ребята в Сантьяго, возможно, захотят выдать мне субсидию в качестве утешения и вознаграждения. Все-таки остался приличный кусок компании «Д’Анкония Коппер», хоть большая ее часть отправилась к праотцам. Никто не скажет, что я сделал это намеренно. А вы можете думать все, что пожелаете.
— Я думаю, что вы — самый большой преступник в этом зале, — спокойно и устало ответил Риарден. Даже его гнев испарился, он не чувствовал ничего, кроме опустошения, ставшего следствием гибели большой надежды. — Я думаю, что вы даже хуже, чем я мог предполагать…
Франсиско посмотрел на него со странной безоблачной полуулыбкой, с безмятежностью победы над болью и ничего не ответил.
Их молчание позволило услышать голоса двоих мужчин, стоявших в нескольких шагах, и они повернулись, чтобы посмотреть на говоривших.
Приземистый пожилой мужчина явно относился к типу добросовестных бизнесменов. Его официальный костюм хорошего качества, пошитый лет двадцать назад, вышел из моды и слегка позеленел по швам, хоть и нечасто его приходилось надевать. Запонки на сорочке были слишком крупные, но их размер явно говорил о том, что эти затейливые произведения ручного труда — часть наследства; сделанные в давние времена, они перешли к нынешнему владельцу от предков, вместе с бизнесом. Его лицо в наши дни выдавало честного человека: на нем читалось смущение. Он смотрел на своего компаньона, добросовестно и безнадежно пытаясь понять.
Его лоснящийся собеседник, помоложе и погрузнее, с выпяченной грудью и торчащими щетинками усиков, говорил с ним покровительственным тоном со скучающим видом:
— Ну, не знаю. Вы все жалуетесь на растущие цены, сейчас это стало общим местом, обычный скулеж людей, чьи прибыли немного снизились. Я не знаю, посмотрим, нужно подумать, разрешим мы вам получить немного прибыли или не разрешим.
Риарден глянул на Франсиско и увидел лицо, сломавшее его представление о том, что может сделать с человеком сильное чувство: более безжалостного выражения он не встречал никогда в жизни. Он всегда считал себя жестоким, но не знал, что ему далеко до этого свирепого, неумолимого человека, мертвого для всех чувств, кроме справедливости. Неважно, что еще наполняет этого человека, подумал Риарден, тот, кто способен переживать подобное, уже гигант.
Наваждение длилось всего мгновение. Лицо Франсиско стало бесстрастным, голос — спокойным:
— Я передумал, мистер Риарден. Я рад, что вы пришли на эту вечеринку. Я хочу, чтобы вы это видели.
И неожиданно повысив голос, Франсиско игривым, распущенным колким тоном абсолютно безответственного человека сказал:
— Не могли бы вы ссудить мне денег, мистер Риарден? Я попал в весьма затруднительное положение. Мне необходимо раздобыть капиталец, прямо сейчас, пока не открылась биржа, потому что иначе я…
Ему не пришлось продолжать, потому что тот самый толстячок с щетинкой усиков уже вцепился в его руку.
Риарден не мог поверить, что человек способен в мгновение ока измениться в объемах, но он ясно видел, что толстячок уменьшился и в весе, и в объеме, его формы съежились, словно из него выпустили воздух, и тот, кто только что был высокомерным деспотом, внезапно превратился в жалкий кусок отбросов.
— Что… что-то случилось, сеньор д’Анкония? Я имею в виду… на бирже?
Франсиско испуганно приложил к губам указательный палец.
— Тише, — прошептал он. — Ради Бога, тише!
Толстячок задрожал.
— Что-нибудь… не так?
— У вас, случайно, нет акций «Д’Анкония Коппер»?
Толстячок в ответ только кивнул, не в силах вымолвить ни слова.