Мы стояли и смотрели друг на друга.
— Выкладывай, чего тебе надо? — потребовал я.
Он вздохнул таким глубоким безнадёжным вздохом, какой испускает осуждённый за несколько секунд до казни. Хотя, признаюсь, воочию казни я никогда не видел.
— Энси, оставь её мне!
— Её? Ты о чём? Или о ком?
— О Лекси, о ком же ещё! Пожалуйста, отдай её мне!
Он умоляюще схватил меня за руку. Я высвободился.
— Она человек, не вещь! Как я могу «отдать её тебе»?
— Ты знаешь, что я имею в виду! — Шва заметался по комнате, словно приговорённый, ждущий помилования от губернатора, который в этот момент, возможно, играет в гольф и в ус не дует. — Мы созданы друг для друга! Ведь ты же понимаешь! Невидимый парень плюс незрячая девушка — это же совершенное сочетание! Я даже как-то читал об этом в книжке.
— Ты слишком много читаешь! Иди лучше кино посмотри. В кино невидимки всегда остаются без девушки. И вместо этого, как правило, становятся злодеями и погибают страшной, мучительной смертью.
— Не всегда, — возразил Шва.
— Всегда. К тому же ты не совсем невидимый, только наполовину. Так что… ну, не знаю… может, тебе стоит поискать девчонку с одним глазом?
И тут он изо всей силы врезает мне по плечу, я от души врезаю ему обратно. Оба стойко не трём ноющие плечи, хотя больно — будь здоров! Мелькает мысль: «Неужели сейчас по-настоящему подерёмся?»
— Слушай, — говорю я, — Лекси поступит, как сама посчитает нужным! И к тому же это меня Кроули нанял ей в провожатые, не тебя!
— Но… но… — Рот Шва открывается и закрывается, как у аквариумной рыбки. — Но она сказала, что я как сливочное мороженое…
— Подумаешь! Я итальянское джелато, а два шарика в одном рожке не помещаются! — Правда, чисто технически это не так, но суть Шва ухватил.
Тогда он взывает к святому — к дружбе:
— Энси, ты мой лучший друг. Я тебя как друга прошу! Пожалуйста…
Вот когда для меня запахло жареным — огонь уже лизал мне пятки. Потому что хотите верьте, хотите нет, но совесть я ещё не потерял. Но с другой стороны, во мне и эгоизма пока что предостаточно.
— Не проси, — отрезал я.
В этот момент в комнату заглянул ничего не подозревающий мистер Шва и весело провозгласил:
— Ребята, ланч готов. Сосиски с бобами!
Он ушёл, так и не заметив ни нашей разборки, ни рассыпанных по полу скрепок. Я опустился на колени и начал подбирать пакетики.
— Они в каком-то порядке у тебя идут или как?
— Или как. — Шва ушёл на кухню, оставив меня наводить порядок.
За столом мы почти не разговаривали, а о Лекси — так и вообще ни слова. Шва съел всё, что лежало у него на тарелке, но при этом — поверьте, я там был и знаю, о чём говорю — вид у него был как у человека, вкушающего свою последнюю в жизни трапезу.
Однако Шва не сдался. Для парня, известного своей незаметностью, его вдруг стало повсюду слишком много. Как-то он умудрялся выгуливать кроулиевских собарей по три штуки за раз, не превращаясь при этом в подобие собачьих нарт. То есть он справлялся с работой очень быстро и присоединялся к нам с Лекси, где бы мы ни были и чем бы ни занимались.
Я проявил недюжинную изворотливость, изобретая для нас с Лекси всяческие забавы. Сам поражаюсь, каким я становлюсь умным, если в деле замешана девчонка. Я даже возмечтал, что, может быть, во мне скрыт некий великий сверхразум, активировать который может только общество девочки — наподобие того, как доктор Баннер становился Могучим Халком под воздействием ярости.
Как-то под вечер у меня возникла блестящая идея поиграть в «Назови предмет», которая состоит в том, чтобы правильно определить ту или иную вещь на ощупь.
— Мы в школе многое изучаем с помощью тактильных ощущений, — предупредила меня Лекси. — У меня весь мир сидит в кончиках пальцев.
Поскольку у неё в этом было преимущество, я выбирал для неё причудливые предметы, например, жеоду или пистутовский протез коленной чашечки. Для меня же Лекси выбирала обычные домашние вещи, потому что единственное, что я могу узнать на ощупь — это выключатель в туалете, когда мне нужно туда в середине ночи. Да и то — в половине случаев я умудряюсь врубить фен.
Как только Шва припёрся после выгула псов, Лекси немедлено пригласила играть и его. Я не сдвинулся с места, так что ему некуда было присесть, но он всё равно влез. Я грозно уставился на него исподлобья.
— Пытаешься испепелить меня взглядом, Энси?
Он знал, почему я так смотрю. Просто дал Лекси понять, что мы с ним на ножах.
— Да ладно вам, — сказала та. — Мы же все друзья!
Я нацепил на глаза повязку, и игра началась. Не игра, а сплошное позорище. В тот момент, когда я опростоволосился в очередной раз, не в силах опознать штопор из швейцарского ножа, к нам подкатил Кроули. Я посмотрел на него из-под повязки. Старикашка одарил меня своим фирменным презрительным взором и проговорил:
— Этот простофиля не способен даже штопор определить! Лексис, общение с таким дурнем может затупить твой интеллект.
Я широко улыбнулся ему и пропел:
— Детки, поприветствуем нашего любимого клоуна!
Старый Весельчак набычился ещё больше.
Когда Кроули укатился и я вручил Лекси следующий таинственный артефакт, она прошептала, так чтобы её обладающий кошачьим слухом дед не услышал:
— Иногда мне кажется, что дедушка умер задолго до моего рождения.
— А? — Я слегка ошалел, услышав такое странное высказывание.
Лекси продолжила громко:
— Хочешь меня провести? Думаешь, я спутаю эту штуку с квортером? — Это она про предмет в своей руке. — Как бы не так! Это доллар Сакагавеи.
Само собой, она была права.
Услышав, что дверь в комнату старика закрылась, Лекси проговорила:
— Ты только посмотри, как он здесь живёт, в этой душной пещере! Разве это жизнь? Вот почему я приезжаю к нему в гости. Родители с удовольствием отправили бы меня в другое место, когда уезжают из страны, но я никуда не хочу, только сюда. Не теряю надежды его перевоспитать.
Пока Шва пытался разгадать, что же это у него в руках, я размышлял над тем, что сказала Лекси. Не думаю, что Кроули можно перевоспитать. Папа как-то говорил мне, что люди с годами не меняются, только их бзики становятся ещё бзикастее. Кроули ещё будучи пацаном наверняка считал стакан наполовину пустым и лучше ладил со своей собакой, чем с соседскими ребятами. За семьдесят пять лет жизни полупустой стакан высох, как череп антилопы в пустыне, одиночество превратилось в отшельничество, а одна собака размножилась до четырнадцати.
— Солонка-мельница! — наконец определился Шва.
— А вот и нет, — возразила Лекси. — Это шахматный ферзь.
— Твой дедушка таков, как есть, — сказал я. — Живи своей жизнью, и пусть он живёт как хочет. Или, скорее, не живёт.
— А я не согласен, — встрял Шва. — Я считаю, что человека можно изменить, но для этого часто требуется нанести ему травму.
— Мозговую? — спросил я и тут же раскаялся, вспомнив об отце Шва.
— Травмы бывают всякие, — проговорила Лекси. — Они могут тебя изменить, но не всегда в лучшую сторону.