Я сейчас работаю над картиной. Я художница, нам свойственна рассеянность».
Это объяснение не вполне дошло до особы, но она смягчилась и ушла. Этой особой, знакомой Ковентри, была ее свекровь. Как же хохотала Лорен – вот это чудеса! Сбежали чашки, блюдца, и лошади смеются.
Сегодня утром Лорен записалась на курсы живописи в художественной школе для трудящихся. На вопрос, как ее зовут, она много раз повторила: «Меня зовут Лорен Макскай».
Когда ее спросили, кто она – мисс, миссис или как, Лорен ответила: «А никак, просто Лорен Макскай».
Занятия у нее будут по понедельникам и средам, с 10 утра до 12.30 дня. Потом она будет обедать вместе с другими художниками в столовой.
На самый первый урок Лорен сегодня пойти не смогла, потому что у одного из зануд температура 101°и он лежит в постели. Лорен очень рассердилась.
Ковентри сделала для раскисшей зануды целый кувшин ячменного напитка с лимоном. Она неизменно проявляет любовь, терпение и материнскую заботу.
Лорен не терпится уйти из дома. Она по-прежнему возмущена и сердита, но у зануды грипп, и Ковентри нужна здесь, чтобы бегать вверх-вниз по лестнице, а Лорен ведь не может уйти без Ковентри, правда?
Лорен требует, чтобы ее выпустили из дома. Любовь Ковентри к зануде поутихла.
Лорен беспрерывно ссорится с Ковентри. Они обе измотаны. Зануда все еще валяется в постели и теперь жалуется на невнимание.
Лорен без конца вопит: «Выпустите меня». Ковентри весь день молчит.
Сегодня Лорен ходила на первое занятие. Ее группа состоит из пенсионеров, служащих, уволенных по сокращению штата, и безработной молодежи.
Экзотическая внешность Лорен понравилась группе. Все сочли, что у нее вполне художественный вид. Ее отказ снять очки приняли за проявление артистической натуры. Она уже без ума от преподавателя. Его зовут Брадфорд Кинз; он худ и бледен. У него ужасно косматая борода, и он очень небрежно одевается. Брадфорд совершенно одержим «линией». Он заставлял группу рисовать круглые фигуры.
У Лорен фигуры получались угловатыми. Брадфорд велел ей расслабиться.
Джон закрыл оба дневника. Он чувствовал себя преданным и осиротевшим. Он зажмурился, но все равно крупные, теплые слезы потекли по его лицу. А он-то считал, что мать – порядочная женщина.
Тут я заметила, что она смотрит на меня. И не просто смотрит, но приглядывается ко мне, как это водится у полицейских. Затем она что-то проговорила в свою маленькую рацию и меня охватил ужас; я метнулась через дорогу и свернула в первый попавшийся переулок. Я мчалась без оглядки, и мне чудилось, что вслед за мной несутся патрульные машины со стражами закона, облаченными в полицейскую форму. Вот-вот, казалось, с неба спикируют вертолеты с включенными прожекторами.
Когда бежать уже не было сил, я перешла на шаг, а когда и шагать стало невмочь, я села передохнуть на ступеньки Ассоциации содействия страдающим легочными и сердечно-сосудистыми заболеваниями. Место, куда я попала, называлось Тависток-сквер. Еще одна площадь. Сколько же их тут?
У подножия лестницы я насчитала на тротуаре пять окурков. Вероятно, в помещении Ассоциации курить не положено. Одну сигарету успели только зажечь и тут же бросили. Я всегда слыла женщиной чистоплотной, но тут я подобрала окурок и привычно зажала его между пальцами.
Я дождалась, пока появится курящая женщина, и попросила у нее огонька. Она была старая, толстая и хорошо одетая – в алом пальто и в красивой шотландской шали.
– Простите, вы не позволите мне прикурить?
– Ох, как вы меня перепугали, выскочили неведомо откуда.
Она вынула из висевшей через плечо сумки черепаховую зажигалку и щелкнула ею. Я, прикуривая, посасывала сигарету, и пламя осветило мое лицо и правую руку.
Я, прикуривая, посасывала сигарету, и пламя осветило мое лицо и правую руку. Она сказала:
– Мы, курильщики, – вымирающее племя. В наши дни удивляешься, встретив себе подобную.
– Да, – откликнулась я, – это моя первая сигарета за сутки.
– Пытались бросить, да?
– Не на что было купить, – пробормотала я.
– Видно, что вы в стесненных обстоятельствах.
– Да уж, – сказала я.
– Я хочу вам дать кое-что, – объявила она и стала рыться в сумке.
Вопреки моим надеждам, вместо денег она вынула карточку, на которой было оттиснуто:
Прорицательница по финансовым вопросам для «звезд»
– Сажа, – ответила я. – Я трубочист.
Она засмеялась:
– Разве еще остались трубы? Просто невероятно. Мне сто лет назад уже перевязали фаллопиевы и забили каминную трубу. Доброй ночи.
Сигарета согрела меня, успокоила, подбодрила и уменьшила муки голода. Как только я ее докурила, мне тут же захотелось еще одну, и я отправилась на поиски. Около автобусной остановки я нашла на тротуаре пять вполне приличных окурков. Еще я подобрала пустую коробку из-под сигарет, половинку гребешка и мелочи на два с половиной пенса. Теперь, когда у меня появилась собственность, я почувствовала себя лучше. Сложив свои скромные приобретения в коробку из-под сигарет, я, почти повеселевшая, зашагала по незнакомым улицам. В десять часов я сделала остановку в каком-то переулке, чтобы освободить кишечник. Потом тщательно вытерлась опавшими листьями, скопившимися у стены дома. Как я уже говорила, я женщина чистоплотная.
После дождя на растрескавшемся тротуаре стояли лужи, я обмакивала в них пальцы и, слизывая отдающую камнем влагу, продолжала свое бесцельное путешествие.
– Да, есть, – произнесла она. И передала газету маленькому кругленькому мужу.
– Как мне все это противно, – сказал он, молча прочитав первую страницу.
– Сказывается дурная кровь, – заметила Хлебная Пила.
Это был намек на Руби, мать ее мужа, уже покойную; все знали, что она была завсегдатаем низкопробных пивнушек с весьма буйными посетителями, а детей нарожала целую прорву. Один из них, полукровка, жил сейчас в Кардиффе. Руби ни разу не была замужем.
Так что Теннисный Мяч был незаконным ребенком. Он понятия не имел, кто его отец, да и не хотел знать, покорно вас благодарю. Когда конец Руби был уже близок – того гляди помрет, – она послала за сыном, но он не поехал, убоявшись последних признаний и прикосновений к неопрятной старческой плоти.
– Говорят, это проявляется через поколение, да? – заметил он.
– Что ж, так оно и вышло, правда? – отозвалась Хлебная Пила.
Теннисный Мяч встал с дивана, пошел на кухню и сунул газету в мусорное ведро под раковиной.
С глаз долой.
ДОМОХОЗЯЙКА-УБИЙЦА
МОЖЕТ НАНЕСТИ НОВЫЙ УДАР
М-р Дейкин, лысеющий, в очках, тщательно одетый старший инспектор обувной компании «Хопкрофт шуз лимитед», не выдержал и разрыдался. «Она же буквально мухи убить не способна; мне приходилось прогонять их в окно свернутой газетой».
Дети блондинки-убийцы – Джон, 17 лет, и Мэри, 16, – сейчас живут у бабушки, миссис Эдны Дейкин, пенсионерки, в ее одноэтажном домике. «Она была темная лошадка, – заявила м-с Дейкин. – Никто никогда не знал, о чем она думает».
На вопрос, удивляет ли ее тот факт, что ее невестку разыскивает полиция, м-с Дейкин ответила: «В общем, нет».
Жена убитого, м-с Кэрол Фокс, пребывает в больнице, ей введены сильные успокаивающие средства.