– Что? – Я не верила своим ушам.
– Твоя кузина Мораг, – говорил дед Сальвадор, – сообщает в письме из Англии, что не собирается возврашаться в конце месяца, чтобы присутствовать на Празднике, потому как наконец-то обрела – так она выражается – истинный путь к Богу. Мораг вернула последнее ежемесячное пособие, которое мы ей отправили.
– Ужас! – вскричала я. – Какая ложная вера могла развратить ее разум?
– Этого мы не знаем, – поставил точку Сальвадор.
Разговор происходил в общинной конторе; напротив, на той же лестничной площадке, располагались апартаменты Сальвадора. В беседе участвовали мой дед, сводная тетка Астар, Аллан, сестра Эрин, сестра Джесс и я. Только что вернувшись из Данблейна, я все еще держала в руках дорожную шляпу. На границе наших владений ко мне по старым железнодорожным путям подбежал брат Витт и, задыхаясь, сообщил, что меня срочно требуют домой; дальше мы бежали вместе.
– Надо ей написать, – сказала я. – Разъяснить ошибочность такой позиции. Не проливают ли свет предыдущие письма на точную природу ее заблуждений? Она сейчас живет в Лондоне? По-моему, брат Зебедий все еще там; что ему мешает с ней поговорить? Может, нам следует провести общую молитву? Наверное, Мораг потеряла свой экземпляр «Правописания» – не выслать ли ей новый?
Аллан, покосившись в сторону деда, досадливо бросил:
– Не догоняешь, Ай.
– Что конкретно? – Я положила шляпу и сняла куртку.
– Сестра Мораг важна для нас во многих отношениях, – высказалась Астар.
Ей сорок три, она на год младше своей сестры Калл и. Только лицо у Калли смуглое, а у Астар – бледное, европейское. Высокая, чувственная Астар, с длинными, блестящими черными волосами, заплетенными в косу до пояса, и с большими глазами под тяжелыми темными веками, приходится матерью Индре и Гимену. Она одевается еще более непритязательно, чем все мы, но даже в длинных, бесформенных балахонах ей удается излучать элегантность и уверенность.
– Всем нам она чрезвычайно дорога, – продолжала Астар.
– Дело вот в чем, – вмешался Сальвадор, и Астар, почтительно склонив голову, прикрыла глаза. – По моему глубокому убеждению, мы печемся о душе сестры Мораг ничуть не меньше, чем о душах остальных членов нашей Общины, и потому, весьма остро переживая измену, готовы в любом случае приложить все усилия для безотлагательного возвращения отступницы в лоно нашей Церкви; вместе с тем уход Мораг не замедлит сказаться на наших ближайших планах – я имею в виду Праздник: как нам теперь его проводить?
Я повесила куртку на спинку стула. Сальвадор мерил шагами контору, прохаживаясь меж двух высоких окон. Сестра Эрин заняла позицию у дверей, возле секретарского столика с пишущей машинкой «ремингтон». У противоположной стены, сложив руки на груди, бледный и понурый, стоял Аллан, не отходивший от своего письменного стола, который перегораживал значительную часть пространства перед камином.
– Светлейший дедушка, могу ли я?.. – спросил Аллан. Сальвадор жестом позволил ему продолжать.
– Исида, – сказал Аллан, простирая ко мне руки, – беда в том, что мы делали ставку на Мораг как на почетную гостью нынешнего Праздника. Мы рассылали приглашения нашим единомышленникам в разных частях света, подчеркивая известность Мораг и ее непоколебимую веру…
Я была потрясена.
– Впервые слышу!
Мы всегда чурались огласки. Нам ближе беседы с глазу на глаз (хотя, если требуют обстоятельства, мы готовы вешать даже на улицах, громко призывая слушателей).
– Что уж теперь, – забормотал Аллан, все такой же бледный и удрученный.
– Что уж теперь, – забормотал Аллан, все такой же бледный и удрученный. – Так получилось.
Он покосился на дедушку, но тот отводил глаза, покачивая головой.
– На том этапе не было особой необходимости посвящать тебя в эти дела, Светлейшая Исида, – произнесла Эрин, хотя и не слишком убедительно.
– Суть в том, что Мораг не приедет на Праздник, будь он неладен, – выпалил Сальвадор, не дав мне ответить.
Он развернулся и прошагал мимо меня. На нем была свежая риза кремового цвета – конечно же, из шерсти наших собственных овец. Подобное одеяние Сальвадор носил каждый день, но в тот раз он выглядел непривычно – таким взволнованным я его прежде не видела.
Мораг – жизнерадостная, талантливая, красивая – всегда ходила у деда в любимицах. У меня было подозрение, что, так сказать, с открытым забралом, не прикрываясь званием Богоизбранницы, дарованным мне исключительно датой моего появления на свет, я бы проиграла Мораг в споре за расположение нашего Основателя. От этой мысли я не испытывала ни горечи, ни ревности; мы с Мораг были когда-то самыми близкими подругами, и до сих пор, даже по прошествии всех этих событий, ближе ее у меня есть только Софи Вудбин; так же как и дедушка, я души не чаяла в своей кузине; Мораг нельзя не любить (среди нашей многочисленной родни иногда попадаются такие вот светлые личности).
– Когда это стало известно? – спросила я.
– Письмо пришло сегодня утром, – ответил Аллан, кивком указав на потертую от времени зеленую кожаную столешницу, где белел листок бумаги.
Я взяла письмо; Мораг неукоснительно писала домой последние шесть лет, с тех самых пор, как переехала в Лондон. До этого времени каждое новое письмо переполняло нас гордостью за ее успехи; дважды она приезжала в гости – сказочно-экзотическое, почти неземное создание, с точеной фигуркой и стильной прической, с непринужденной грацией в движениях.
Текст письма по обыкновению был напечатан без помарок (как мне сказал когда-то Аллан, у него закралось подозрение, что Мораг использует так называемый «текстовый процессор», и я долго мучилась, пытаясь сообразить, для чего текстовый процессор измельчает слова – подобно тому как кухонный процессор, который мне доводилось видеть в действии, измельчает продукты). Подпись Мораг стала еще более четкой и размашистой. Само сообщение оказалось кратким; впрочем, моя кузина никогда не отличалась многословием. Я обратила внимание, что она до сих пор не знает, когда частица «не» пишется слитно, а когда раздельно. Напечатанный в верхней части письма адрес ее квартиры в Финчли был вычеркнут.
Эти наблюдения были высказаны мною вслух.
– Она переехала? – спросила я.
– Похоже на то, – ответил Аллан. – Послание, которое отправила ей сестра Эрин, вернулось с пометкой «Адресат выбыл». Предпоследнее письмо сестры Мораг, перед нынешним, было написано на бланке Королевского оперного театра в Лондоне. Нам, пожалуй, следовало бы еще тогда заподозрить неладное, но мы предположили, что плотный график Мораг не дает ей возможности держать нас в курсе событий.
– Ну, что будем делать? – спросила я.
– Я назначил внеочередную службу на пять часов вечера, – сказал Сальвадор и остановился, чтобы выглянуть в окно. – Тогда и обсудим этот вопрос.
Через несколько секунд он развернулся и пристально посмотрел в мою сторону.
– Буду признателен, если… – Он недоговорил, в несколько шагов пересек комнату, обнял меня за плечи и заглянул в глаза.
У самого деда глаза темно-карие, цвета конского каштана. Он на дюйм ниже меня ростом, но такой осанистый, что выглядит исполином. У него была крепкая хватка, а густая борода и курчавые седые волосы сияли в солнечном свете не хуже нимба.