Недавно она записала блестящую версию своей «Кармен».
На одном из концертов Шарлотта сидела в первом ряду.
Паула долго держала финальную ноту,
Последнюю в этом концерте.
Слушатели затаили дыхание.
Звук мягко стихал, переходя в тишину,
А дальше триумф, овация, нет, больше – апофеоз ее славы.
Со всех сторон неслись громкие крики «браво!».
Шарлотта глядела на сцену, усыпанную цветами.
Скоро эти букеты украсят гостиную в их квартире,
Море красных цветов.
И вдруг в это красное море вторгается диссонанс.
Вначале Шарлотта не поняла, что случилось.
Может быть, это своеобразная демонстрация восхищения?
Резкие, грубые выкрики, громкий, пронзительный свист.
Нет, непохоже.
Эти звуки неслись откуда-то сверху,
И непонятно, откуда именно, —
В зале еще стоял полумрак.
Хриплые крики все громче и громче,
Теперь они заглушили овацию.
Пауле все уже ясно, она ушла за кулисы,
Не желая этого слышать,
К чему слушать вопли ненависти?!
Мужчины выкрикивали угрозы и оскорбления,
Веля Пауле убраться отсюда —
Здесь она публике не нужна!
Шарлотта, дрожа, пробралась в гримерку,
Боясь увидеть Паулу раздавленной,
Но нет, певица стоит перед зеркалом
И выглядит сильной, почти бесстрашной,
И это она утешает Шарлотту:
Ничего не поделаешь, с этим нужно свыкаться…
Но ее голос звучал неискренне,
А спокойствие плохо скрывало тревогу.
Они вернулись домой, где их ждал Альберт.
Его ужаснул рассказ о случившемся.
Эта сцена внушила ему физическое отвращение.
Ситуация и впрямь становилась невыносимой;
Кое-кто из друзей собрался покинуть Германию.
Значит, их тоже к этому вынуждают.
Конечно, Паула могла бы петь и в Америке,
Да и Альберт наверняка мог бы найти там работу.
Нет! – сказал он, как отрезал. Это даже не обсуждается.
Наша родина здесь —
Здесь, в Германии.
Нужно быть оптимистом и верить, что ненависть недолговечна.
Но в январе тридцать третьего года к власти пришла ненависть.
Паулу лишили права выступать перед публикой.
Альберту также грозила профессиональная смерть:
За медицинскую помощь врачам-евреям уже перестали платить.
У него отобрали лицензию на преподавание,
А ведь он совершил столько важнейших открытий.
Репрессии ширились, всюду сжигали книги.
По вечерам у Саломонов сходились люди —
Артисты, интеллектуалы, врачи.
Кто-то из них по-прежнему верил в скорый конец этого шабаша:
Мол, это всего лишь фатальные следствия кризиса.
Если страна попадает в беду, начинают искать виноватых.
Шарлотта слушала эти споры втоптанных в грязь людей.
Курт Зингер тоже сюда приходил.
Его сместили с поста дирижера Берлинской оперы.
Мужество и обаяние выдвинули его на передний край.
Он пытался наладить хоть какие-то связи с нацистами,
Выступая в защиту изгнанных ими артистов.
Предложил создать культурную ассоциацию немецких евреев.
Партийный босс, принявший его, медлил с ответом.
Он должен бы отказать, но Зингер вызвал его восхищение.
Разговор прерывался долгими паузами,
Тишиной, где возможен любой исход —
Окончательный приговор артистам или их новая жизнь.
Всемогущий нацист был властен все запретить,
Но пока он молчал,
Сверля просителя проницательным взглядом.
Зингер крепился, стараясь не выдать страха, —
Ведь сейчас на кону стояло будущее евреев.
После долгих раздумий нацист взял у Курта петицию
И выдал ему разрешение создать еврейскую ассоциацию.
Курт Зингер рассыпался в благодарностях:
Спасибо, большое спасибо вам, господин…
Артистический мир восторженно славил героя.
В честь этой победы был устроен торжественный вечер.
Как радостно сознавать, что гибель искусства отсрочена!
Актеры, певцы, танцовщики, профессора —
все облегченно вздохнули.
Остаться на сцене, творить для них означало – жить.
Пауле теперь не придется молчать,
Ей разрешили устраивать сольные концерты,
Правда только в еврейском театре и для еврейской публики,
В культурном подобии гетто.
Ассоциация просуществует несколько лет,
Хотя ее будут душить запреты, ограничения, строгий надзор.
А в тридцать восьмом году Зингер уехал к сестре в США.
Именно в это время и разразилась
Но пока на дворе еще был тридцать третий.
Шарлотте уже не верилось, что ненависть может утихнуть:
И дело не в бесноватых вождях, а в целой германской нации, —
Страна подчинилась своре безжалостных палачей.
В апреле они объявили бойкот еврейских товаров,
А потом Шарлотта увидела, как громят еврейские лавки.
Толпы погромщиков злобно скандировали:
Все, кто покупает у грязных евреев, – свиньи!
Трудно представить ужас Шарлотты.
Теперь то и дело вводились новые унизительные законы.
У школьников требовали свидетельства о рождении
Не только отца и матери, но также и их родителей.
Некоторые дети вдруг узнали о своих еврейских корнях,
И от них стали шарахаться, точно от зачумленных:
Это дурная кровь!
Матери запрещали дочкам дружить с одноклассницами-еврейками:
А вдруг еврейство заразно?!
Однако были и несогласные.
Для борьбы с нацистами нужно сплотиться, объявляли они,
Но такое опасно было произносить во весь голос,
Поэтому говорили все тише и тише,
А затем и вовсе умолкли.