И тогда я поскорей завела разговор на другие темы – о рыбалке, о моллюсках, которые моя мать продает владельцам ресторанов, как будто хотела, чтобы он стал ее клиентом и покупал у нее морские ушки.
Как бы там ни было, но после того случая у школы Джо ни разу на меня не напал. Он по-прежнему бормочет ругательства, когда я иду мимо, и обзывает макакой, но боится распускать руки. Я вижу, как его крысиные глазки опасливо бегают туда-сюда: вдруг мистер Кио затаился где-то рядом, за колонной или в тени подъезда. Или же в павильончике аптеки, что стоит как раз рядом, на перекрестке.
Об этом я тоже забыла рассказать: в жизни мистера Кио произошло кое-что новое. Однажды мы с ним лазили по скалам; бешено задувал ветер, в море штормило, я поскользнулась и ободрала колено об острый камень. Было очень больно, и кровь никак не останавливалась. Мистер Кио отрезал полосу от подола своей рубашки маленьким рыбацким ножиком и перевязал мне ногу. Но, увидев, как быстро материя пропиталась кровью, сказал: «Лучше вам пойти в аптеку, там рану продезинфицируют и перевяжут как надо». Спорить было глупо. Но я не могла карабкаться по скалам, и он донес меня на руках до дороги; несмотря на боль в колене, мне было ужасно приятно в его объятиях, он такой сильный, я прижималась к его груди и слышала биение сердца. Потом мы добрели до деревни, он меня поддерживал, а я опиралась на него и нарочно хромала посильнее, чтобы чувствовать его мускулистую руку. К этой аптекарше я никогда еще не заходила, она недавно на нашем острове. Хорошенькая, только слишком бледное лицо и круги под глазами; павильончик у нее крохотный, на двери висит белая полотняная занавеска, которую нужно приподнять, чтобы войти. Мистер Кио терпеливо ждал, пока аптекарша протирала рану спиртом, накладывала мазь и бинтовала рану. Мне было не так уж и больно, но я притворно морщилась и постанывала, чтобы вызвать к себе жалость.
Я сразу почувствовала, что мистер Кио запал на аптекаршу. И, как ни странно, это меня разгневало. Терпеть не могу, когда взрослые ведут себя по-детски. А главное, мне не хотелось, чтобы мистер Кио, такой замечательный человек, втюрился в самую обыкновенную бабенку, в эту аптекаршу, пускай даже смазливую. Я боюсь, что тогда он опустится до нее, то есть будет обычным, заурядным типом, недостойным зваться моим отцом. Этаким середнячком, из тех, кто несет всякую чепуху, лыбится по любому поводу, болтает с первым встречным. А мистер Кио – он совсем другой, он сильный, он может заговорить громовым голосом, может посмотреть своими зелеными глазами так, что люди пугаются.
Но позже, поразмыслив как следует, я поняла, что, скорее всего, он познакомился с этой женщиной еще раньше – именно потому и вызволил меня в тот день, у школы. Когда Джо вцепился мне в волосы, мистер Кио, наверно, был в аптеке, и ему пришлось сделать всего несколько шагов, чтобы подоспеть мне на помощь. Я-то воображала, что он возник из ниоткуда, мой ангел-хранитель, а он попросту любезничал с аптекаршей. Меня это расстроило, но в то же время и утешило: теперь у меня был свой ангел-хранитель. Добрый дух. И вообще, что в ней такого особенного, в этой аптекарше, – просто миловидная болтушка, вот и все. Вполне заурядная особа.
Теперь, когда мы с мистером Кио сдружились по-настоящему, я стала чувствовать себя свободно в его обществе. Конечно, не до такой степени, чтобы разговаривать с ним фамильярно или называть по имени (хотя мне очень нравится имя Филип). Просто я чувствую, что могу, не стесняясь, говорить обо всем, что хочу и когда хочу. Например, сочиняю всякие истории и анекдоты, чтобы развлечь и рассмешить его. А еще я пою ему все песни, какие только знаю, даже старинные английские потешки для детей – «Little Boy Blue», «Mary Quite Contrary», «Old King Cole»– про короля, который приказывает: «Эй, налейте нам кубки, да набейте нам трубки, да зовите моих скрипачей!» А еще хиты Элвиса и Нины Симон, которые я слышала по радио, или песни из «The sound of Music»– потому что смотрю это видео каждый раз, как остаюсь дома одна.
Я убедилась, что это ему по вкусу: его лицо смягчается, глаза теряют холодный стеклянный блеск и подергиваются влагой. А однажды он сказал: «У вас красивый голос. Вы могли бы стать певицей, когда вырастете». От такого комплимента у меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло и жар бросился в лицо. «Конечно, мне хотелось бы стать певицей, – ответила я. – Но сейчас я могу петь только в церкви: пастор играет на пианино, а я исполняю гимны». Это его явно заинтересовало: «Значит, я могу зайти послушать вас как-нибудь в воскресенье». Я жутко обрадовалась – кажется, даже слишком явно – и воскликнула: «О, мистер Кио, пожалуйста, приходите!» Но тут он слегка помрачнел и сказал: «Ну, посмотрим, может, и загляну». Мне стало стыдно, что я так возликовала, ведь я и вправду поверила, что он придет в церковь в ближайшее воскресенье. Но если он там и был, то очень уж хорошо спрятался: сколько я ни искала его глазами, так и не увидела. А может, он вообще недолюбливает религию: каждый раз, как я упоминаю о нашей церкви или о пасторе, он меняет тему или просто молчит, как пойманная нами рыба. А однажды, когда я завела разговор о небесах и о рае, стал даже насмехаться: «Ну, это все басни, которые рассказывают малым детям. Рай небесный… такого нет и быть не может». Мне становится не по себе, когда у мистера Кио лицо искажается недоброй усмешкой, обнажающей его хищные зубы, особенно один, который торчит сбоку, острый, как собачий клык.
Мне ужасно хочется проникнуть в его мысли, понять, отчего он такой – мрачный и молчаливый, с этим тоскливым блеском в глазах. Будь он и вправду моим отцом, я смогла бы узнать, какую жизнь он прожил, расспросить его, утешить, рассмешить. Отвлечь от печалей. Разделить его тяготы. Иногда он наводит меня на мысль о смерти. И я начинаю думать о том, что может случиться через какое-то время, когда его уже не будет, когда не будет и моей матери. А я останусь одна-одинешенька, никогда больше не встречу такого, как он, и, значит, никогда уже не смогу мечтать и грезить о моем отце.
Но к счастью, такие мысли у меня не задерживаются. Я тут же придумываю какую-нибудь игру или загадку, чтобы развлечь мистера Кио. Или байку с местным колоритом. Одну такую я ему рассказала как-то воскресным днем, когда мы залезли на верхушку скалы и уселись среди камелий.
Случилось все это на некоем острове
На острове, где не водились ни звери, ни птицы
А жили только мужчины и женщины
Люди там очень скучали, и вдобавок у них было мало еды
Только батат да лук
И совсем уж тоскливо жилось им зимой, когда ночи тянулись так долго
И когда был холод и нескончаемый ветер, дожди и туманы
Но однажды на остров приехал один человек
Незнакомец, похожий на вас
Никто не знал, как его зовут
Человек этот был очень странный
Могучий и рослый, высоколобый и желтоглазый, его глаза наводили страх на людей
Он был одет в пальто до пят и носил черную шляпу
Он ни с кем никогда не беседовал, а если и говорил, то таким громовым, угрожающим голосом, что все приходили в ужас
И вот как-то ночью незнакомец исчез
А в ту ночь был густой туман
В такую погоду никто никогда не выходит из дома, люди боятся упасть со скалы и погибнуть в море
Но вдруг жители острова услышали крик
Все узнали голос того незнакомца
Этот голос терялся где-то в тумане, и еще им почудились чьи-то шаги
Звуки тяжелых, неспешных шагов на улочках – топ-топ-топ
А наутро, едва лишь растаял туман
Все увидели в поле корову
Красивую, черную и дородную
Вот так: незнакомец превратился в корову
И на острове вдруг появилась корова
Люди вмиг позабыли о страхе
Попросили корову давать молоко, и их дети стали пить молоко
Вот и всё
Но теперь всякий раз, как туман накрывает остров, кто-нибудь исчезает бесследно
А наутро, глядишь, появилась корова
Так что будьте поосторожней и берегитесь тумана – вы ведь тоже нездешний
Мистер Кио покачал головой: «Ну вы и фантазерка!»
И на мгновение его зеленые глаза стали желтыми, точно такими, как у коров.